– Посмотрите, какая весна, Джо. Взгляните на деревья: уже лето подходит, Джо.
– Да, уже лето подходит. Занятно, правда? Меня всегда как-то удивляет: посмотришь – все идет своим чередом, помимо нас. Наверно, старушка-природа все делает оптом, ее ничем не удивишь, уж не говоря о том, что ей дела нет – такие мы, как хотим быть, или не такие.
Держась за его руку, она шла по рельсу.
– А какими мы, по-вашему, должны быть, Джо?
– Не знаю каким… какой вы себя считаете, и не знаю, каким я себе кажусь, но одно мне известно: мы с вами хотели помочь природе исправить злое дело, и нам не повезло.
В плоских чашечках листьев лежала капля солнца, и деревья словно горели прохладным пламенем заката. Деревянный мостик шел через ручей, тропинка подымалась в гору.
– Давайте посидим на перилах, – предложила она, подводя его к мостику. И, прежде чем он успел подсадить ее, она повернулась спиной к перилам и легко поднялась на мускулах рук. Она зацепилась носками за нижнюю перекладину перил, и он сел рядом с ней. Давайте покурим.
Она вытащила пачку из сумочки, и он взял сигарету, чиркнул, спичкой.
– А кому повезло во всей этой истории? – спросила она.
– Лейтенанту.
– Неправда. Это в браке ты можешь быть счастливым или несчастным. А в смерти ты ни то, ни другое: ты ничто,
– Это верно. Ему теперь не надо думать, счастлив он или нет… А вот падре повезло.
– В чем?
– Ну, если у человека несчастье, а потом это несчастье проходит – значит, повезло. Разве не так?
– Не знаю. Что-то вы слишком сложно думаете, Джо.
– А та девушка? Говорят, у ее теперешнего парня денег куча, а мозгов чуть. Значит, ей тоже повезло.
– Думаете, она довольна? – (Гиллиген внимательно посмотрел на нее и ничего не ответил.) – Подумайте, сколько удовольствия она получила бы сейчас: овдоветь такой молодой – как романтично! Уверена, что она сейчас клянет свою судьбу.
Он с восхищением посмотрел на нее.
– Мне всегда хотелось быть ястребом, – сказал он, – но теперь, пожалуй, мне хочется стать женщиной.
– Господи Боже, Джо! Что за фантазия!
– Ну, а теперь, раз вы уже записались в эти самые сивиллы, расскажите мне про этого франта, про Джонса. Ему-то определенно повезло.
– В чем повезло?
– Ну, как же! Добился чего хотел.
– Но не тех женщин, которых добивался.
– Да, не совсем. Ну, конечно, ему всех не добиться, мало ли чего он хочет. По-моему, он два раза обжегся. Но ему это ничуть не мешает. Выходит, он – счастливчик. – (Их сигареты двойной дугой упали в ручей, зашипели.) – Должно быть, нахальством тоже можно многого добиться от женщин.
– Вы хотите сказать – как и тупостью?
– Вовсе нет. Какая там тупость. Вот я действительно не могу добиться той, кого хочу, по своей тупости.
Она положила руку ему на плечо.
– Вы совсем не тупой, Джо. Но и смелости в вас нет.
– Нет есть. Разве вы можете себе представить, что я стану с кем-то считаться, если захочу чего-нибудь?
– Но я и не представляю себе, что вы можете как-то поступить, не считаясь с другими людьми, Джо.
Он обиделся и равнодушно сказал:
– Конечно, воля ваша, думайте как хотите. Знаю, я не такой смелый, как тот малый, из анекдота. Помните? Пристал к женщине на улице, а ее муж заступился, сшиб его с ног. Он встает, очищает грязь, а тут какой-то посторонний и говорит: «Господи помилуй, и часто вас так колотят?» А этот тип отвечает: «А как же, конечно, бывает, но уж зато, когда дело выгорит!..»
Видно, он считал, что ему судьба быть битым, – прибавил он с прежней насмешливой улыбкой.
Она рассмеялась. Потом сказала:
– А почему бы и вам не попробовать, Джо?
Он смотрел на нее долго, спокойно. Она смело встретила его взгляд, и, соскочив с перил, он повернулся к ней, обнял ее одной рукой.
– Что это значит, Маргарет?
Она не ответила, и он, приподняв ее, снял с перил. Она положила руки ему на плечи.
– Нет, для вас это ничего не значит, – сказал он ей тихо и чуть коснулся губами ее губ. Рука его опустилась.
– Не так, Джо.
– Как – не так? – недоуменно спросил он. В ответ она притянула его к себе и поцеловала, медленно и жарко. Но они уже поняли, что, несмотря на все, они друг другу чужие. Он поторопился прервать неловкое молчание: – Значит ли это, что вы согласны?
– Нет, Джо, не могу! – ответила она спокойно, не отводя его рук.
– Но почему, Маргарет? Вы никогда не говорили мне – почему?
Он видел ее молчаливый профиль на прошитой закатом листве.
– Если бы я так хорошо к вам не относилась, я бы не стала объяснять. Но у вас такая фамилия, Джо. Не могу я выйти замуж за человека по фамилии Гиллиген.
Он обиделся всерьез.
– Извините, – тупо сказал он. Она прижалась щекой к его щеке. На вершине холма стволы деревьев стояли, как решетка у камина, за ними медленно дотлевали угли заката. – Фамилию и переменить можно, – сказал он. В вечерней тишине послышался долгий гудок. – Ваш поезд подходит, – сказал он.
Она слегка отклонилась от него, чтобы разглядеть его лицо.
– Джо, простите меня. Я пошутила…
– Ладно, ладно, – перебил он и с неловкой лаской погладил ее по плечу.
– Пойдемте, пора!
Паровоз, чернея, показался за поворотом, увенчанный дымом, низкорослый, зловещий, словно рыцарь в перистом шлеме, становясь все больше, но как будто не двигаясь. И все же он двигался, с грохотом ворвался на станцию в назначенное время, и крошечный вершитель его судеб показался в окошке, как жалкий придаток, весь грязный, в больших очках. Поезд, гремя, остановился, на перрон высыпали носильщики в белых куртках.
Она снова обняла его, к удовольствию всех зевак.
– Джо, я вправду пошутила. Но разве вы не понимаете? Я два раза была замужем – и оба раза случилось несчастье. У меня просто духу не хватит еще раз рисковать. Но если бы я только посмела выйти замуж, то, конечно, за вас – и вы это знаете. Поцелуйте меня, Джо! – (Он выполнил ее просьбу.) – Храни вас Бог, милый. Если бы я за вас вышла, вы бы умерли через год, Джо. Все мои мужья умирают, вы же знаете.
– Я бы рискнул, – сказал он.
– А я нет. Слишком я молода, чтобы хоронить трех мужей.
С поезда сходили пассажиры, проходили мимо, другие садились в вагоны. Над всем, как обязательный аккомпанемент, звучали голоса зазывавших публику шоферов.
– Джо, неужели вам действительно так грустно, что я уезжаю? – (Он в недоумении посмотрел на нее.) – Джо! – воскликнула она, и тут мимо них прошла группа людей.
Это были мистер Джордж Фарр с супругой. Они увидели несчастное лицо Сесили, когда она, такая грациозная и хрупкая, со слезами растаяла в объятиях отца. А за ней стоял мистер Джордж Фарр, мрачный, как туча: его не желали замечать.
– Что я вам говорила? – сказала миссис Мэгон, сжимая руку Гиллигена.
– Да, вы были правы, – ответил он, поглощенный своим горем. – Ну и медовый месяц выпал бедняге!
Вновь прибывшие ушли за вокзал, и она снова посмотрела на Гиллигена.
– Поедем со мной, Джо!
– Венчаться? – спросил он с воскресающей надеждой.
– Нет, вот так, как есть. Тогда, если надоест, можно будет просто пожелать друг другу счастья и разойтись. – (Он с ужасом посмотрел на нее.) – Черт побери вашу пресвитерианскую добродетель, Джо! Теперь вы будете думать, что я распутная женщина.
– Нет, мэм, не буду. Но так поступить я не могу!
– Почему?
– Не знаю. Не могу – и все…
– Но какая же разница?
– Да никакой, если б мне нужно было только ваше тело. А мне… а мне нужно…
– Что вам нужно, Джо?
– О черт… Пошли, пора садиться.
– Значит, едете со мной?
– Вы отлично знаете, что нет. Вы же знали, что этого не будет, когда говорили.
Он поднял ее чемоданы. Но тут же носильщик ловко отнял их, и он только проводил ее в вагон. Она села на зеленый бархатный диванчик, и он, неловко сняв шляпу, протянул ей руку:
– Что ж, прощайте!
Ее лицо, бледное, спокойное, под маленькой, черной с белым, шапочкой, безукоризненный воротничок платья… Она не посмотрела на протянутую руку.
– Взгляните на меня, Джо. Разве я когда-нибудь лгала вам?
– Нет, – признал он.
– Неужели вы не видите, что я и сейчас не лгу? Я сказала правду. Садитесь.
– Нет, нет. Так я не могу. И вы знаете, что не могу.
– Да, знаю. Значит, и соблазнить вас мне не удалось, Джо. Простите меня. Хотелось сделать вас счастливым хоть на короткое время, если только я смогла бы. Но, наверно, не судьба!
Она подняла к нему лицо, он поцеловал ее.
– Прощайте!
– Прощайте, Джо!
«А почему бы и нет? – подумал он, когда под ногами хрустнул гравий. – Почему бы не добиться ее хотя бы так? Будет время ее уговорить, может быть, даже прежде, чем мы доедем до Атланты». Он повернул, вскочил в вагон. Времени оставалось мало, и, увидев, что ее место пустует, он побежал по вагону, все больше волнуясь. Но в соседнем вагоне ее тоже не было.
«Забыл я, что ли, в каком она вагоне?» – подумал он. Нет, вот тут он ее и оставил: вон, против окна, все еще стоит, не двигаясь, тот негритянский мальчик. Он побежал назад, к ее месту. Да, вот и ее чемоданы. Он пробежал, натыкаясь на пассажиров, по всему поезду. Ее нигде не было.
«Значит, передумала, пошла меня искать», – подумал он, измученный напрасными поисками. Он открыл двери с площадки и соскочил, когда поезд уже тронулся. Не обращая внимания на глазеющих зевак, он помчался в зал ожидания. Там было пусто, на платформе тоже ее не было, и в отчаянии он побежал к набиравшему скорость поезду.
«Она же там!» – с яростью подумал он, кляня себя за то, что не подождал в вагоне, пока она вернется. Поезд уже шел слишком быстро, все двери на площадках были заперты. Плавно прошел последний вагон, и на задней площадке он увидел ее – она вышла туда, чтобы еще раз увидеть его, а он и не подумал искать ее там!
– Маргарет! – крикнул он вслед надменному стальному чудищу и побежал по рельсам, тщетно пытаясь догнать поезд, видя, как он спокойно удаляется. -
Маргарет! – крикнул он опять, протягивая к ней руки, под шумное одобрение зевак.
– Наддай, наддай, мистер! – посоветовал чей-то голос.
– Ставлю десять против одного, что поезд обгонит! – сказал второй, но пари никто не принял.
Наконец он остановился, плача настоящими слезами от гнева и отчаяния, видя, как ее фигура, в прямом черном платье, с белым воротничком и манжетами, становится все меньше и меньше, удаляясь вместе с поездом, который насмешливо свистнул на прощание и, словно в издевку, выпустил струю пара, уходя по двойной дорожке рельсов вон из его жизни.
Наконец он перешел рельсы под прямым углом и перелез через проволочную ограду прямо в лесок, где весна, загрустив о лете, нежно клонилась к ночи, хотя лето еще не пришло за ней.
6
Глубоко в чаще, где медленно таял вечер, малиновка пропела четыре нотки, текучие, изменчивые. «Как ее рот», – подумал он, чувствуя, что жаркая боль остывает в нем вместе с остывающим закатом. Неширокий ручей деловито бормотал что-то, похожее на заклинание; побеги молодой ольхи, выстроившись в ряд, гляделись в него, как Нарцисс. Спугнутая малиновка робким коричневым комочком порхнула глубже в чащу и снова запела. Вокруг его головы кружились москиты, он их не отгонял: ему словно становилось легче от их острых укусов. Как-то отвлекает мысли.
«Я бы мог ей помочь. Я мог бы помочь ей забыть все обиды, всю боль, так забыть, чтобы, напомнив про то, что болело, она спросила бы: «Неужели то была я?» Если б я только мог сказать ей про это! Да вот никак не мог придумать, что сказать. Даже у меня, у такого болтуна, слов не хватило!..»
Он бесцельно шел вдоль ручья. Вскоре поток ушел в лиловую тень, под ивы, и Джо услышал, как вода зашумела громче. Раздвинув ветви, он увидел старую мельничную запруду и маленькое озерцо, спокойно отражавшее спокойное небо и темные деревья на том берегу. Джо увидал на земле слабый блеск рыбьей чешуи и мужскую спину.
– Потеряли что? – спросил он, глядя, как разбегаются круги от погруженной по плечо руки рыбака. Тот поднялся, стоя на коленях, оперся руками в землю и посмотрел через плечо.
– Табак обронил, – ответил он равнодушно-тягучим голосом. – У вас, случаем, при себе нет?
– Сигарета годится? Это есть! – Гиллиген протянул пачку, и тот, присев на корточки, вытащил сигаретку.
– Вот спасибо. Надо же человеку изредка табачком побаловаться, верно?
– Человеку многим надо изредка побаловаться, так уж на свете повелось.
Тот фыркнул, не совсем понимая, но подозревая намек на женщин:
– Ну, этого у меня тут нету, но замена найдется! – Он встал, поджарый, как гончая, и вытащил из густого ивняка кувшин. С неуклюжей вежливостью он протянул его Гиллигену. – Всегда прихватываю с собой на рыбалку, – объяснил он. – Как глотнешь – так будто и рыба клюет лучше, и комар кусает меньше.
Гиллиген неловко обхватил кувшин.
– Как же из него пить, черт возьми?
– Погоди, давай покажу! – сказал хозяин, беря посудину.
Просунув большой палец сквозь ручку, он плавным движением поднял кувшин почти на уровень плеча, вытянув шею так, чтобы отверстие горлышка попало ему в рот. Гиллиген видел, как мерно движется его кадык на фоне бледного неба. Тот опустил кувшин, вытер рот тыльной стороной руки.
– Вот как ее пьют, – сказал он, передавая кувшин Гиллигену.
Гиллиген попробовал не совсем удачно, чувствуя, как холодная влага течет по подбородку, льется на рубашку. Но горло обожгло, как огнем: казалось, что в желудке что-то приятно взорвалось. Он опустил кувшин, закашлявшись.
– Да что это такое, черт меня дери?
Рыбак хрипло засмеялся и хлопнул себя по ляжкам.
– Никогда не пил пшеничной, что ли? Ну как она в нутре? Небось лучше, чем снаружи?
Гиллиген охотно подтвердил. Он чувствовал каждый нерв, как проволочку в электрической лампе, больше он ничего не испытывал. Потом стало жарко, весело. Он снова поднял кувшин – на этот раз дело пошло лучше.
«Завтра поеду в Атланту, найду ее, захвачу, пока она не уехала дальше,
– обещал он себе. – Я ее найду: не может же она весь век от меня уходить». Рыбак снова выпил. Гиллиген закурил сигарету. Он тоже ощутил свободу, почувствовал себя хозяином своей судьбы. «Завтра поеду в Атланту, найду ее, заставлю выйти за меня замуж, – повторял он. – И зачем я ее отпустил?.. А почему не поехать сегодня? Ну, конечно, надо ехать сегодня.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37