Уже близко. Эмоли обожает жариться на солнышке, поэтому пристроила рядом с окном небольшой балкончик. Ночью он ей, конечно, ни к чему. А Гансу в самый раз. "Добрались", - прошептал вор и изготовился забраться в темную комнату. Все складывалось очень удачно...
Но только он собрался перелезть через поручни балкона, как дверь в коридор отворилась, на пол упала полоса света и в комнату вошел кто-то с потайным фонарем.
- ..Пока мы не получим достаточно денег от работорговли, - произнес голос Марипа, который вошел следом за Эмоли.
В руках у Эмоли мерцал фонарь. Эти несколько слов сказали Гансу все, что он так стремился узнать, ответили на все его вопросы.
Кот и ночной вор притаились в тени за окном. Рука в черной перчатке сжала рыжую шерсть в молчаливом приказе сохранять тишину. Следуя давним наставлениям своего учителя Каджета, опытный вор по кличке Шедоуспан даже не пытался заглянуть в окно или задержать дыхание, он просто слушал, тщательно контролируя каждый вдох. Дверь закрылась. Ему не пришлось подсматривать, чтобы убедиться, что фонарь остался в комнате. Он не слышал, как открывался сундук, но слышал звон и хлопанье крышки сундучка. Потом щелчок, с которым ключ повернулся в замке.
- Сплошное удовольствие, - сказала Эмоли.
- ..Работать с Тарклом, - добавил голос Марипа, потом снова отворилась и захлопнулась дверь. Свет остался гореть. Ганс не двинулся с места. Он застыл с запрокинутой головой, так что мог наблюдать за темно-серыми облаками, медленно плывущими по ночному небу. Наконец он решил, что выждал достаточно.
Встал и вошел в личные апартаменты Эмоли.
Она сидела за маленьким туалетным столиком, в нескольких футах от кровати, держа одной рукой зеркальце, а второй поправляя высоко взбитые волосы. Когда Эмоли увидела в зеркальце отражение высокой фигуры в черном за своей спиной, ее глаза сделались размером с золотой империал. Левой рукой незнакомец придерживал что-то за ухом, так что его локоть был нацелен прямо на Эмоли. Ее глаза полыхнули, рот начал открываться.
- Начнешь орать или двинешься с места - и я брошу, - спокойно предупредил он. - Я знаю, кто навел на меня Таркла.
Я знаю, кто заплатил ему. Я знаю, чем занимаетесь вы с Марипом. Я знаю, что ты рассказала ему, кто побывал у него в ту ночь, притом сразу, как только я отсюда ушел. И я слышал ваш разговор. Эмоли, открой сундук.
Она не сводила с него глаз.
- Я.., он забрал ключ.
- Значит, мы сломаем замок. Мне это не впервой.
Она медленно обернулась. Медленно встала, вся с головы до ног в мягких шелках и кружевных оборках алого и розового цвета, увешанная драгоценными камнями и влажно блестевшими нитками жемчуга. И только сейчас заметила огромного рыжего котяру.
- Ой!
Нотабль ответил низким горловым рыком.
- Спокойно, Нотабль. Она достаточно сообразительна, чтобы выкинуть какую-нибудь глупость, когда мы вооружены такими острыми штуками. - Он прожег Эмоли пронзительным взглядом. - Помнишь, я рассказывал тебе о бойцовом коте? Ты думала, я пошутил?
- Ты хочешь забрать мои деньги, Ганс? Ограбить меня?
- Забыл предупредить. Не болтай зря языком, - все так же спокойно произнес он. - Мы оба прекрасно знаем, что это за деньги. Здесь и плата за меня.., деньги, которые Тарклу заплатили за меня работорговцы. Я должен отвалить Джабалу еще больше, чтобы снова считать себя свободным человеком. Он купил меня, Эмоли, дружище!
Она затрепетала, и глаза ее стали уже размером с золотые кольца в ушах.
- Я дам тебе...
- Ты отдашь мне свои жемчуга, Эмоли, и шестьсот золотых монет. Всего-навсего шестьсот.
- Нет, только не жемчуг!
Ее рука дернулась к ниткам жемчуга.
Ганс с первого взгляда оценил их, это был действительно хороший жемчуг, и он значил для Эмоли больше, чем целая куча золота. Ганс повеселел.
- Именно жемчуг, - сказал он.
Эмоли всхлипнула. Увидев его непреклонный взгляд, она горько вздохнула и сдернула покрывало с невысокого столика рядом. На нем оказался продолговатый вместительный сундучок. Чуть помедлив и снова вздохнув, склонилась над шкатулкой Ганс наблюдал, как она достала из декольте большой черный ключ.
- Он заставил меня, Ганс. Я не...
Он сделал пару шагов, чтобы очутиться между ней и дверью.
Опустил руку, но прежде убедился, что она заметила мертвенный блеск метательного ножа в его пальцах.
- Радуйся, что не валяешься сейчас на полу, с этим вот "ключиком" в глотке, пока я занимаюсь шкатулкой, - сказал он. - Хватит квакать и не беси меня, ясно? Вас с Марипом не должно быть в этом городе. Надеюсь, ты не втрескалась в него, Эмоли.
Я решил тебя отпустить.
Она уловила легкий нажим на словах "решил" и "тебя", и снова ее шелка затрепетали.
- Я не люблю его, - ответила она. - Это даже не М.., но, черт возьми, я очень люблю свой жемчуг!
Он усмехнулся. Ее слова и голос показали, что Эмоли смирилась со своей участью и готова на все, лишь бы остаться целой и невредимой. Шедоуспан следил, как она подняла крышку шкатулки, начала доставать оттуда разнообразные мешочки и ссыпать в один из них золотые монеты. Звон монет ласкал слух вора, словно сладкий шепот возлюбленной.
- А тут поболе, чем пятьсот империалов, не так ли? - мимоходом осведомился он.
Но либо Эмоли мудро решила воздержаться от ответа, либо находила неприятной тему для разговора - сколько здесь монет и сколько их уплывет из ее рук.
- Как по-твоему, сколько весят пятьсот империалов?
- Не так много, как хотелось бы, - огрызнулась она.
- Эмоли, - повторил он, опасно понизив голос, - я спросил...
- Пять фунтов. Или три, или четыре.
- Когда отсчитаешь пятьсот монет в этот мешочек, снимешь жемчуг и отсчитаешь остальные в другой.
- О, Ганс, мой жемчуг... Мне так жаль...
Она начала рыдать.
- Ну, я, конечно, мог бы оставить тебе жемчуга, но ведь все равно их у тебя отберут.
- К-кто?
- Ребята на первом же корабле до Бандары, которым я тебя продам На этот раз она завыла во весь голос, а ее бюст затрясся от рыданий.
- Или стража Кадакитиса, когда я передам тебя в их лапы, - добавил Ганс тем же ровным и спокойным тоном. - Ты знаешь, что я провел целую ночь скрюченный в три погибели в большом - но не очень - мешке, в трюме этой проклятой шхуны? А, Эмоли?
О, я так много передумал за это время... А времени у меня было завались, Эмоли!
Подвывая, она потянула с себя нитки жемчуга. Словно безутешная мать, посылающая последнее "прости" ненаглядному дитяте, безвременно отдавшему богу душу, она медленно поднесла ожерелье к столику. Бережно и прощально опустила его в мешочек с золотом. И громко шмыгнула носом. Искушенному глазу Ганса показалось, что она вздрогнула либо приготовилась к какому-то внезапному движению.
- Я так рад, Эмоли, что ты решила вести себя, как умная девочка, напомнил он. - Терпеть не могу убийств, но если уж я бросаю нож, то обычно целюсь в самое приметное место. Ну, ты понимаешь - в глаз.
Бриллиантовые подвески в серьгах мелко затряслись. Она снова шмыгнула носом, дернула головой, чтобы стряхнуть слезы с ресниц и снова вздрогнула, когда ей на глаза попался рыскающий по комнате невероятно большой котище, судя по виду, способный задрать любого демона. Она смахнула слезы рукой и вытерла ее о платье, туго облегающее бедра. И начала отсчитывать золотые монеты в другой мешочек из мягкой кожи - Если ты прекратишь строить планы, как отдать меня в лапы стражей или работорговцев, - тихо произнесла она, не поднимая головы, - то получишь все деньги.
- Тогда я стану богатым, и мне начнут приходить в голову дурацкие мысли - например, подгрести под себя весь Санктуарий.
Что это за вор, если ему незачем гулять по ночам? Для меня это - самая большая радость в жизни. Нет, у меня есть лучшее применение этому золоту.
- ..девять, сто, - наконец сказала Эмоли. - Все. - Она подняла голову. На пухленьких щеках остались темные дорожки из слез, перемешанных с тушью для глаз. - А почему два мешочка?
- Один дай мне. А я возвращаю его тебе обратно. За эти деньги, за сотню полновесных золотых империальчиков, я покупаю у тебя "Сад Лилий". Пиши расписку, Эмоли. Держу пари, что чеки для банков лежат в твоем декольте, угадал?
- Сотня... - Она забыла закрыть рот.
- Да, я знаю, - сказал он. - Я стою больше, чем ты получила за меня. Собственно, я стою больше, чем пятьсот золотых, которые я швырну в окно Джабала однажды темной ночкой! Давай, Эмоли, пиши расписку.
Она запустила пальцы, все в перстнях, в золото, осторожно пошарила и выудила небольшой кожаный пакет, развернула бланк. Она уже начала писать, когда кто-то постучал в дверь.
Эмоли дернулась, потом посмотрела на Ганса. Он поднял левую руку, с преувеличенным тщанием нащупывая нож, а правой легко махнул в сторону двери.
Эмоли повернулась на своем стуле без спинки и громко рявкнула:
- Я не хочу, чтобы меня беспокоили! И скажи это всем. Всем, Висси!
- Но, мадам... - начал голос, голос одной из ее девочек.
Ганс придал своему голосу глубину и хриплость и постарался сказать с ноткой сонливой ленцы:
- Может, возьмем ее в нашу игру с колотушками, дорогуша?
Или ты хочешь, чтоб я выдрал маленький язычок этой трещотки и принес его тебе?
За дверью сразу стало тихо. Эмоли вернулась к расписке. Подписалась. Поставила свою печать. Развернулась на стуле и посмотрела на Ганса.
- Готово. Хочешь поставить крестик?
- Встань вот здесь на колени, Эмоли. И постой спокойно, пока я поставлю подпись на документе.
Она знала, что Ганс не умеет ни читать, ни писать, но не посмела надуть его. И даже не фыркнула в ответ. Эмоли приняла позу, которую принимала частенько по роду занятий, и подождала, пока он выводил слишком много значков для простого крестика, около дюжины, а то и поболе. Она чрезвычайно удивилась, когда увидела, что он начертал на расписке четыре кривые, но вполне различимые буквы:
ГАНС - А теперь я вот что скажу тебе, Эмоли, - сказал Ганс, засовывая документ обратно в кожаный пакетик, а тот - под свою тунику. - У меня должны быть гарантии. Я собираюсь нанести визит Марипу. Ты заведешь руки за спину и скрестишь их, а я обещаю, что вернусь и освобожу тебя. И ты вместе с сотней империалов по-быстрому смоешься из Санктуария.
- Ку... Куда же я поеду-у-у! - завыла она, пока он рвал ее платье и связывал ей руки, обматывая запястья полосами шелка.
Над ее плечом нависло смуглое горбоносое лицо ночного разбойника по кличке Шедоуспан. На нее глянул черный и бездонный, как полночное небо, глаз, всего в каком-то дюйме от ее лица.
- Можешь проваливать ко всем чертям, дрянная торговка людьми, произнес он дрожащим от злости голосом. - Или пораскинешь мозгами, прикроешь пасть и направишься в Суму, или куда там идет ближайший караван. У тебя будет пятьсот добрых ранканских империалов, чтобы начать дело, с которым ты лучше всего справляешься.
Она сглотнула и щелкнула зубами, едва не откусив себе губу.
- Вот и прекрасно. А теперь раскрой пасть пошире. Шире, я сказал!
Он оставил Эмоли, скорчившуюся на боку на кровати, лицом к стене. Ее руки были связаны за спиной, полоса материи тянулась до лодыжек, сведенных вместе и обмотанных до колен. Во рту торчал целый ворох шелковых лоскутов, не давая сжать челюсти, а широкая бархатная лента удерживала кляп на месте.
Глаза были завязаны хлопчатобумажным платком. Ганс погромче захлопнул крышку сундучка.
- Отлично, Нотабль, - сказал он, поднимая кота. - А теперь ты посидишь вот здесь, на этом сундуке, и не будешь спускать глаз... короче, присматривай за этой старой драной шлюхой. И если только эта толстая задница шевельнется, задай ей жару и когтями и зубами!
И пока новый приступ дрожи сотрясал спеленутый, безгласный и слепой ворох шелка, Ганс вышел. И унес с собой Нотабля.
Он спустился по потайной лестнице, которой пользовалась только Эмоли или доверенные клиенты, до уровня первого этажа, потом ниже, и вскоре спешил по темному тоннелю, соединяющему дом Эмоли и дом Марипа - тот, который когда-то принадлежал Ластелу.
- Когда мы шли здесь в прошлый раз, на нас напала здоровая крыса, заметил Ганс. - Просто здоровенная крысища, а я, дурак, подумал, что это иллюзия. Помнишь, Нотабль? Нотабль?
А, помнишь.., вон какой у тебя стал мечтательный вид, даже отстал от меня фута на три!
В ответ раздался низкий горловой рык.
Они шли осторожно. Шедоуспан любил темноту, но только не темные тоннели. На этот раз тоннель был пуст. Ничего угрожающего, ни обычного, ни магического происхождения. Похоже, Марип уделял больше внимания "работе с Тарклом", чем защите самого тайного прохода в свое убежище. С другой стороны, магическое нападение на Ганса и Нотабля произошло после их прошлого визита в логово Марипа. Возможно, колдун оставил свободным проход для Эмоли или Таркла и приготовил что-нибудь смертоносное для тех, кто решит покинуть дом. Если только, по каким-то своим соображениям, Марип не заманивает их в ловушку.
Уже во второй раз ожившая тень и тихо урчащий кот вступали в темный дом, которым ранее владел Ластел, а теперь Марип-Маркмор. Они скользили полутемными коридорами. Мягкие мокасины человека ступали по толстым коврам так же бесшумно, как кошачьи лапы. Ганс шел вперед, не задерживаясь, чтобы заглянуть за закрытые двери, которые они проходили. Никого не встречая, ничего не слыша и не производя ни единого звука, человек и кот спешили в комнату, где стоял рабочий стол и было множество вещей, один вид которых заставлял шевелиться волосы на затылке. Нотабль также не выказывал особой радости по мере приближения к заветной двери. И в который раз ночной вор, ожившая тень, не мог избавиться от мысли, насколько ему противна магия.
"И на этот раз.., на этот раз эта дрянь, торгующая людьми оптом и в розницу, на месте!"
Более чем веская причина быть настороже. Шедоуспан подошел поближе к большой двери и прижался к стене рядом с ней.
Прислушался. Услышал шум, явственно исходящий из кабинета Марипа. "Отец Илье и всемогущие боги, как я ненавижу магию и всех, кто ею занимается! - думал Ганс. И еще:
- Он дома, прекрасно! Теперь мне нужно только..."
Что-то ткнулось ему в ногу. У Ганса екнуло сердце и волосы встали дыбом.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37