Бедняжка кажется такой робкой! Похоже, у нее очень мало подруг. Она сказочно прекрасна, а это обычно заставляет женщин ревновать, знаешь ли. Я от этого сама немало настрадалась. Ну вот, похоже, я готова!
Фелтерин судорожно сглотнул.
- И что, она внесла пожертвование? - спросил он, отворяя дверь гримерной и вознося про себя молитву неведомому божеству, которое позволило его супруге вернуться целой и невредимой.
- Н-нет... - растерянно ответила Глиссельранд, что обычно было ей совершенно несвойственно. - Она сказала, что сейчас у нее в доме нет ничего подходящего. И.., знаешь, я надеюсь, ты не слишком рассердишься на меня, ягненочек, но я.., я обещала, что оставлю для нее местечко в первом ряду, рядом с Лемпчином, чтобы она могла бесплатно посмотреть представление. Ее зовут Ишад. Я уверена, что, когда ее финансовые дела пойдут на лад, мы будем видеть ее на каждом представлении.
***
Можно подумать, неприятностей прошлой недели было недостаточно! На следующее утро после того, как Глиссельранд пригласила Ишад бесплатно посетить спектакль, Лемпчин приволок домой собаку! Шелудивую сучку с нехорошим блеском в глазах, окруженную чем-то вроде сияющего нимба. Именно это и помешало Фелтерину сказать "нет", когда парень изложил обычную историю насчет того, что вот, мол, собачка увязалась - а можно, он возьмет ее себе?
- Ты бы ее хоть каким-нибудь трюкам выучил! - вздохнул ведущий актер. - И назови ее Благотворительностью.
- Мастер Фелтерин! - рассудительно возразил Лемпчин. На его пухлой физиономии отразилась озабоченность. - Ну нельзя же звать собаку: "Эй, Благотворительность!" Все смеяться будут.
А потом, это имя просто не приживется!
- Вообще-то ты прав, - ответил Фелтерин. - Но когда я был маленьким еще до того, как я сделался актером, - у меня была собака, которую звали Благотворительностью. Так мы ее кликали просто "Бенни". Уж эта кличка точно приживется, не правда ли?
- О да, господин Фелтерин! Конечно! Спасибо большое! - вскричал Лемпчин.
Псина посмотрела на Фелтерина обиженно, с легким отвращением, и у актера мелькнула мысль, что собака понимает каждое его слово. Она попятилась и тихо зарычала.
- Боюсь, что тебя все-таки будут звать Бенни, - твердо сказал ей Фелтерин. - Иначе ищи себе других хозяев.
Собака заколебалась. Словно и она вправду готова была скорее уйти, чем отзываться на свою новую кличку. Но тут в служебное помещение театра вошел Молин Факельщик, и это решило дело. Псина глянула на Молина, на Фелтерина, трижды ловко подпрыгнула, перевернувшись в воздухе, и исчезла за кулисами прежде, чем Молин вышел на сцену.
- Прирожденная актриса, - заметил Фелтерин, взъерошил волосы Лемпчина и перенес все внимание на своего патрона.
- Я слышал, - сказал Молин без всякого вступления, - что Розанда собирается побывать в театре. Не могли бы вы заранее предупреждать меня в те дни, когда она соизволит присутствовать, чтобы мне с нею не встречаться?
Факельщик казался смущенным.
АКТ ВТОРОЙ
Словно каким-то чудом, все пошло на лад (а в Санктуарии ничего хорошего без чуда не бывает). Статейки Вомистритуса висели на прежних местах, но его ядовитые комментарии почти не повлияли на сборы. Конечно, кое-кто принял критику за чистую монету и остался дома, но не меньше было и таких, кто, наоборот, устремился в театр посмотреть, что же это за пьеса, которую так ругают.
Лало прислал окончательные эскизы декораций к "Венчанию горничной". Это оказалась его лучшая работа за последнее время.
Цветочная беседка в сцене свадьбы была прелестна, и все заинтересованные лица кинулись готовить костюмы и реквизит.
Леди Сашана оказалась не только прекрасной и восторженной, но и весьма способной ученицей. Когда переодетая школьница пела серенаду, Глиссельранд действительно краснела. А это немало для актрисы, которая играла эту роль более пятидесяти раз.
Что же до Миртис, она была очень рада предоставить талант одной из своих юных протеже в распоряжение театра. Да и девушкам ее нравилось играть невинных подружек на свадьбе горничной. Не говоря уж о том, как это их забавляло.
- Единственная проблема - в той песне, которую они поют, - говорила Миртис. - Там ведь говорится о невинности и целомудрии. А среди зрителей могут оказаться их клиенты. И стоит им рассмеяться, как жены их могут обо всем догадаться!
Лемпчин обнаружил, что его собака на лету схватывает любые трюки. Вскоре он убедил Глиссельранд пошить собачонке попонку, и Бенни дали роль в сцене свадьбы.
Мастер Чолландер заехал в театр. Он привез партию мастики и сообщил, что Вомистритус потребовал назад половину денег, которые выплатил за право владения растворителем, на том основании, что мастер воспользовался им без разрешения, чтобы освободить Розанду, Раунснуфа и Лемпчина.
- Я долго с ним спорил, - рассказывал Чолландер, - но потом решил, что в конце концов деньги вернуть все равно придется. Но это не страшно - он действительно отвалил кучу золота! Правда, я заставил его писать на каждом листке, что клей опасен и практически не смывается. И сказал, что, если он откажется, я за последствия не отвечаю.
- И что, он согласился? - поинтересовался Фелтерин.
- О да! - сказал Чолландер. - По-моему, ему даже нравится мысль о том, что он распространяет по Санктуарию что-то опасное. Может, думает, что от этого он выглядит более внушительно?
Незадолго до снятия со сцены "Падающей звезды" на столике в гримерной появился небольшой кошелек - с золотом. Лемпчин не помнил, чтобы он впускал Ишад, но тем не менее в записке, прилагавшейся к кошельку, говорилось, что этот "маленький подарок" от нее. Глиссельранд заметила, что она очень рада тому, что бедная застенчивая дама не только дождалась лучших времен, но и, судя по размеру "подарка", эти времена пришли к ней надолго.
Глиссельранд закончила красно-оранжево-фиолетовое покрывало и однажды, после особенно удачной репетиции, преподнесла его Сашане, которая приняла дар с благодарностью. Потом она, правда, потихоньку спросила у Эвениты, нет ли у нее чего-нибудь от головной боли. Эвенита, у которой тоже было такое покрывало, сбегала к аптекарю и взяла несколько листочков, кашица из которых снимает напряжение в глазах.
После последнего представления "Падающей звезды" устроили небольшую вечеринку для труппы и нескольких друзей, а потом началась серьезная подготовка к новой премьере. Старые декорации пошли на слом, дерево - на дрова, холст - в огонь.
В театре звучали зазубриваемые реплики и воняло краской.
Лован Вигельс и леди Розанда письменно выразили свои сожаления по поводу того, что не успели побывать на представлении предыдущей пьесы, и попросили оставить им лучшие места на премьере "Венчания горничной". Возникла проблема. Лучшие места, разумеется, находились в губернаторской доже, и на премьере там должны были восседать принц Кадакитис и Бейса Шупансея. А Раунснуф заверил Фелтерина, что ранканцы из "Края Земли" не питают особой любви к этим высокопоставленным особам.
Фелтерин, как всегда в щекотливых обстоятельствах, спросил совета у Глиссельранд, и она быстренько состряпала записочку, в которой выражала сожаление по поводу того, что лучшие места - в губернаторской ложе, и они забронированы для принца и Бейсы, которые непременно должны быть на премьере.
- Разумно ли упоминать об этом? - спросил Фелтерин, читая записку.
- Ты читай, читай дальше! - приказала жена.
Далее в записке выражалось сожаление по поводу того, что в театре нет второй такой же ложи, и упоминалось о том, что в Рэнке, в театре, которым владела труппа, их было целых три: одна, королевская, в центре, а две - по бокам сцены, где сидели почетные гости и друзья труппы. Затем вежливо испрашивалось, угодно ли будет Ловану Вигельсу заказать губернаторскую ложу на второй день премьеры, или он предпочтет взять ложу попроще в первый, причем подчеркивалось, что многие знатоки предпочитают посещать новые спектакли на второй день, когда нервозность, вызванная премьерой, поуляжется.
Фелтерин улыбнулся.
- У тебя талант рекламного агента! - заметил он. Глиссельранд усмехнулась.
- Среди прочих, дорогой мой!
Репетиции продолжались. Костюмы и декорации были уже готовы. Не успели оглянуться, как подошел день премьеры. Лован Вигельс и леди Розанда предпочли взять губернаторскую ложу на второй день, Молин Факельщик сопровождал принца и Бейсу в первый, и все шло гладко, как по маслу. Но к концу первого акта свершилось невозможное!
- Это он! - воскликнул Раунснуф, игравший слугу, который потом оказывается отцом жениха. Женихом был Снегелринг. - Точно, и ржет! Вы только гляньте! Видите, видите вон того толстого урода? Это Вомистритус! Ему нравится спектакль! Подумать только!
Фелтерин выглянул в дырочку в занавесе и был вынужден согласиться, что Вомистритус действительно толст и уродлив. Лицо его напоминало перезрелую дыню. У него было несколько обвисших подбородков, а сероватый цвет кожи заставлял предположить, что он регулярно совокупляется с трупами. Короткие и толстые пальцы, влажные от пота, сжимали подлокотник кресла, глаза навыкате были налиты кровью. Полураскрытые губы отвисли.
Может, у него еще и слюни текут? Когда он улыбался, станови лось видно, что зубы у него гнилые, а улыбка напоминает акулью.
На нем было свободное одеяние цвета гусиного помета, не скрывавшее его полноты.
Сидевшая рядом с ним девушка, напротив, была хорошенькой. Ей явно заплатили за то, что она составит ему компанию.
- А вдруг он окажется порядочным критиком? - спросила леди Сашана, очаровательная в своих голубых атласных штанишках в обтяжечку и белом парчовом камзоле.
- Порядочным? - переспросил Снегелринг. Он стоял рядом с Сашаной, но ему до сих пор не удалось привлечь ее внимания - она-то знала, что под париком у него намечается лысина.
- Ну да, - сказала Сашана. - Вдруг он действительно пишет то, что думает? Представляете, просыпаемся мы завтра, а по всему городу расклеены восторженные отзывы!
- Такое бывает, дитя мое, - заметила Глиссельранд, - но редко, очень редко. Не думаю, что критики ходят в театр, надеясь увидеть плохую пьесу. Но они видели столько пьес, что восприятие у них притуплено. Полагаю, они похожи на куртизанок:
.всегда надеются на что-то особенное и по большей части разочаровываются. "
- Это во-первых, - сказал Фелтерин, отрываясь от отверстия в занавесе, которое позволяло актерам смотреть на публику, не будучи замеченными, - а во-вторых, куда как легче что-то уничтожить, чем жизнь в созданье мертвое вдохнуть!
- Это из "Выбора магов", да? - спросила Сашана.
- Да, - улыбнулся Фелтерин. - Это когда Демет обнаруживает, что убить может даже ребенок, но и ему, величайшему из магов, не под силу вернуть жизнь умершему - настоящую жизнь, а не ее подобие. И тогда он оставляет путь воина.
Сашана вздохнула.
- Ах, как бы мне хотелось сыграть Ретифу!
Глиссельранд вскинула брови, и Фелтерин на миг испугался, что труппа не доживет до второго акта. Ретифа была одной из коронных ролей Глиссельранд.
- Правда, - продолжала Сашана, - прежде чем взяться за такую роль, мне потребуется не меньше тридцати лет сценического опыта. И даже тогда мне может не хватить таланта. Чтобы сыграть эту роль, нужна по-настоящему великая актриса, такая, как вы, Глиссельранд. Вы ее когда-нибудь исполняли?
Фелтерин расслабился. Равновесие было восстановлено. А тут подошло время начинать второй акт.
***
К концу пьесы вся труппа была исполнена энтузиазма. Завершив поклоны, они кинулись поздравлять друг друга. Все были согласны с тем, что никогда прежде Санктуарий не видел столько веселья. Актеры заторопились в артистическую и расселись вокруг стола, окруженные корзинами с цветами и пальмами в горшках. Вскоре комната наполнилась поздравляющими.
Первыми явились принц с Бейсой, за ними - Молин Факельщик, потом - еще несколько знатных семейств, которым актеры были обязаны поддержкой. Увидев, как дверной проем заполнился балахоном цвета гусиного помета, Фелтерин испытал немалый шок. Но тут же взял себя в руки. Вомистритус ввалился в комнату и тоже принялся поздравлять.
- Никогда не видел ничего подобного! - вещал критик громким, но плохо поставленным баритоном. - Какая тонкость!
Какой стиль! Это куда изысканней, чем та аляповатая трагедия, которую вы ставили в прошлый раз! Мои комплименты! Можете быть уверены, мои завтрашние статьи будут целиком положительными. Госпожа Глиссельранд, вы были неподражаемы!
Когда вы оплакивали неверность графа, я буквально рыдал! А вы, мастер Фелтерин, мастерски сыграли шута Чего стоит последняя сцена, где вы каетесь перед ней, опустившись на одно колено!
Никогда бы не подумал, что человек вашего возраста может быть столь легок! Ах, леди Сашана, разумеется, самые горячие комплименты - вам! Какая походка! Какая песня! Какое изящное объяснение в любви! Как можно было устоять перед вами? Право же, я думал, что у графини каменное сердце! А уж если я так подумал, можете быть уверены, что все прочие зрители думали также.
Ибо разве не в этом цель критика? Выступать глашатаем мнения аудитории? Попытаться воспринять пьесу не так, как воспринял бы ее один он, но ощутить и осознать, что чувствует каждый зритель! Почти то же самое, что работа режиссера - не так ли, мастер Фелтерин? Только вы пытаетесь представить себя на месте зрителя до того, как пьеса сыграна, я же пытаюсь сделать это, когда спектакль уже на сцене. Увидеть, увидели ли вы то, что видят они.
Понимаете? Увидеть! Ха-ха!
Он распространялся так еще довольно долго, куда дольше, чем подобает человеку, за которым выстроилась длинная очередь, но совсем в ином тоне, чем в прошлый раз. Когда он наконец убрался и прочие доброжелатели тоже высказали свои комплименты и удалились, труппа была вымотана до предела. Они еле доползли до кухни, где Лемпчин разогрел холодные пирожки, и, закончив упиваться триумфом и восстановив силы, потраченные на спектакль, счастливые отправились спать, размышляя про себя, уж не волшебство ли какое повлияло на Вомистритуса.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37