– Что ж, на вечере у пештского ишпана поговорим и обо всем остальном, дворянин Левитинцы и господин Тамаш Запольяи.
* * *
Так Тамаш получил дворянское звание и права аренды земель в Левитинце сроком на десять лет.
Разумеется, Тамаш не остался в долгу перед воеводой Михаем Темешвари и отплатил ему так, что сразу же заполучил в друзья первого министра государя Матиаша Корвина.
Через несколько дней, перед выездом на охоту, во двор замка воеводы Темешвари ввели под уздцы двух вороных жеребцов. Это были настоящие арабские скакуны, которых в Европе можно было пересчитать по пальцам.
Несмотря на то, что Венгрия и Турция находились в состоянии необъявленной войны, турецкие контрабандисты за большие деньги могли доставить во владения короля Матиаша любой товар, начиная от клинков из дамасской стали и заканчивая дорогими персидскими коврами.
Тамаш не поскупился и отдал по десять тысяч золотых дукатов за двоих чистокровных жеребцов, которых отослал в конюшню воеводы Темешвари.
Когда челядь сбежалась во двор, чтобы посмотреть на лошадей невиданной красоты, воевода, услышав шум, выглянул в окно.
– Что это за лошади? – крикнул он.
– Какой-то неизвестный прислал вам их в подарок. Темешвари восхищенно покачал головой.
– Да, эти лошади стоят сумасшедших денег. Таких даже у короля нет. По-моему, я догадываюсь, кто сделал мне этот подарок.
* * *
Тем временем Фьора по-прежнему жила в доме ростовщика и торговца Иштвана Жигмонда. Она уже понемногу начала приходить в себя после выпавших на ее долю страшных потрясений и научилась немного понимать по-венгерски.
Если бы у нее было хоть немного денег, она, наверняка, покинула бы и этот дом, и этот город, и эту страну.
Но, увы – огромные сокровища стамбульского казначея Али Чарбаджи, которые были по праву предназначены ей, достались простому венгерскому моряку, а ныне дворянину Тамашу Запольяи. Он богател, как по мановению волшебной палочки, в один миг.
Говорят, что тут дело не обошлось без вмешательства сатаны. Сегедскому воеводе не удалось доказать, что Тамаш Запольяи продал душу дьяволу, и разговоры понемногу утихли.
Но не проходило и дня, как Тамаш удивлял окружающих то покупкой неслыханно дорогой утвари для дома, то раздачей супа нищим, то шикарным балом, на который были приглашены несколько сотен человек.
Иногда Тамаш приходил в дом Иштвана Жигмонда, который после таких встреч громко проклинал конкурента, поражавшего всех своей щедростью.
– Этот Запольяи совсем зарвался! – кричал он, бегая по дому и размахивая кулаками.– Я в его годы был куда скромнее. Только подумайте, что он себе позволяет. Скупил, наверное, уже все золото в ювелирных лавках.
Кресченция пыталась его одернуть.
– Да полно тебе, Иштван. Человек богат, пусть тратит деньги так, как ему хочется.
– А откуда это богатство? Небось, подкупил какого-нибудь воеводу при королевском дворе.
– Да как же это можно?
– А вот так. Купить можно кого угодно, даже епископа. Главное знать, сколько заплатить. И дворянство свое он купил. Обошел меня на повороте, мерзавец. Я ведь сколько ни старался, так и не стал дворянином, а этому сразу все в руки упало – и деньги, и дом, и дворянский титул. Ты только посмотри – к нему в гости из самой Буды приезжают. А эти его бесплатные раздачи супа нищим? Где такое видано?
Фьора, которую Кресченция учила венгерскому языку и опекала на кухне, не до конца понимая каждое слово, догадывалась о смысле по интонациям. Памятуя о том, какую храбрость проявил капитан баржи, на которой она вместе с Али Чарбаджи бежала из Стамбула, Фьора испытывала благодарность по отношению к этому человеку.
Иногда она даже думала о том, что вполне могла бы полюбить такого красавца, если бы, конечно, он сам этого захотел.
Но Тамаш появлялся в доме Жигмонда не так уж и часто, и потому все мечтания Фьоры о любви и свободе так и оставались мечтаниями. Неожиданно для самой себя, Фьора стала потихоньку привыкать к той роли, которую ей отвели в доме Жигмонда. Человек ведь ко всему привыкает.
Душа ее рвалась на свободу, но выхода пока не было, и Фьора решила терпеть, просто терпеть. Существование ее превратилось в какие-то блеклые будни с редкими проблесками праздника, когда Фьора ходила в церковь.
Несколько раз ее охватывало непреодолимое желание пойти к местному епископу, рассказать ему обо всем и попросить защиты и помощи у святой церкви. Епископ был единственным человеком в Сегеде, который понимал по латыни и мог бы выслушать Фьору.
Но всякий раз что-то мешало девушке, и она успокаивала себя тем, что здесь, в Венгрии, все-таки лучше, чем в турецком гареме. Она была среди христиан, и одно это успокаивало ее.
Возвращаясь домой, Фьора сразу же отправлялась на кухню, где училась стряпать и, надо сказать, не без успеха.
Кресченция постоянно хвалила ее.
В один теплый солнечный день Фьора возилась на кухне, слушая старинную венгерскую песню, которую пела Кресченция. Неожиданно дверь распахнулась, и на пороге показался Ференц Хорват.
Помощник сегедского воеводы, увидев Фьору, немного смутился. Последнее время он был занят делами и редко появлялся в доме Жигмонда. Однако всякий раз, глядя на Фьору, он краснел, из чего можно было сделать неопровержимый вывод о том, что эта девушка ему нравится.
За последнее время Хорват заметно изменился. Он посерьезнел и все чаще заводил разговоры о том, что надо бы жениться, завести дом, детей. В городе говорили, что Ференц, наверное, влюбился.
– Спаси, господь,– сказал он.
Кресченция, которая считала Хорвата неплохой парой для своей дочери, тут же вскочила и начала суетиться.
– О, господин Хорват, что же вы не прошли в зал? Здесь, на кухне, не удобно принимать таких гостей, как вы.
– Вообще-то, я хотел навестить Марию,– уклончиво ответил Ференц.
– Мария отправилась в гости к нашим родственникам в Арпаде,– пояснила Кресченция.– Мы остались вдвоем с прислугой. Господин Хорват, пойдемте в зал.
Но Ференц, беспечно махнув рукой, уже присел за стол.
– Не надо церемоний, матушка Кресченция. Я ведь не принц королевской крови. Могу и здесь посидеть. Все это пустяки.
Бросив беглый взгляд на Фьору, которая возилась с Посудой, Хорват сказал:
– Не угостите ли вы меня чем-нибудь вкусненьким, матушка Кресченция? Я-то вроде бы и не голоден, да не отказался бы пожевать чего-нибудь.
Госпожа Жигмонд тут же начала кивать.
– Конечно, конечно, сейчас Фьора приготовит что-нибудь на скорую руку.
Хорват улыбнулся.
– Фьора... Какое странное имя. Кресченция добродушно махнула рукой.
– То ли греческое, то ли турецкое, не знаю. Мы ведь с ней толком и поговорить не можем. Она только сейчас стала немного понимать по-венгерски. А раньше и вовсе ни бельмеса не смыслила.
Пока Фьора возилась с посудой, Хорват неотрывно следил за ней взглядом.
– У нее красивое платье,– сказал он.– Я раньше этого не замечал.
Фьора поняла, что речь идет о ней, и прикусила губу. Это было у нее в крови – когда ее разглядывал какой-нибудь мужчина, она испытывала неловкость.
На кухне стояла полная тишина, нарушаемая лишь звоном посуды. Хорват молчал и без тени смущения разглядывал Фьору с ног до головы. Заметив на себе слегка удивленный взгляд Кресченции, Ференц неожиданно поднялся из-за стола.
– Пожалуй, я пойду. Зайду на днях, когда вернется Мария. Храни господь ваш дом.
Когда он откланялся и вышел за порог, Кресченция мечтательно сказала:
– Какой жених для моей дочери. По нему ведь все молодые девушки в нашем городе сохнут. Такой молодой, а уже помощник воеводы. Потом, глядишь, и в Буду переберется. Для Марии это не мужчина, а просто находка. Надо будет на следующей неделе пригласить в гости его и Тамаша. Это два самых лучших жениха в Сегеде. Мария ведь до сих пор не знает, кого из них выбрать. Вот пусть они себя и покажут.
* * *
Кресченция сдержала обещание и пригласила Ференца Хорвата и Тамаша Запольяи к себе в гости.
Фьора приготовила для гостей несколько блюд, но в обеденном зале не появлялась. Этот вечер принадлежал Марии. Так, по крайней мере, задумала ее мать, Кресченция.
Мария, правда, была хороша. Она шутила, смеялась, рассказывала какие-то глупости, но Кресченция, которая сидела рядом с ней, с тревогой отмечала, что и Ференц, и Тамаш выглядят излишне серьезными.
Наконец, Запольяи спросил:
– А где это Фьора? Почему ее не видно? Мария тут же засмеялась и махнула рукой.
– Ох, эта Фьора, она такая забавная. Знаете, она уже вполне прилично понимает наш язык. Правда, разговаривает с большим трудом. А иногда она меня так смешит, так смешит.
Тамаш пожал плечами.
– Что же в ней смешного?
– Ну, например, она очень любит украшать мое платье вышивкой. У вас еще будет возможность увидеть это. Не знаю, где она выросла, но у нас такое не принято.
Тамаш пожал плечами.
– Разве над этим можно смеяться?
– Но ведь она ничего не смыслит ни в прическах, ни в моде. Где она могла этому научиться? В своей грязной Турции?
Кресченция тут же добавила:
– Может, это и хорошо, что ничего не смыслит. К чему это нищей турчанке?
Тамаш удивленно посмотрел на старуху.
– Почему нищей? Ведь я собственными руками передавал в руки господина Жигмонда деньги Фьоры?
Кресченция махнула рукой.
– Ах, Тамаш...– она внезапно запнулась.– Простите, господин Левитинца, я совсем забыла, что вы недавно получили титул. Деньги, которые были у этой бедной турчанки, мой Иштван отдал под хорошие проценты одному богатому магнату. Вроде бы ничего не предвещало беды. И здоров был тот магнат, и двор имел хороший, да вот незадача – начали на него жаловаться крестьяне из окрестных деревень. Говорили, будто снюхался он с нечистой силой. Поначалу волком выл, в лес голышом бегал, а вы знаете, что в таких случаях принято делать. В общем, плакали эти денежки. Ни одного дуката, наверное, вернуть не удастся. Ох, надо же быть такому несчастью. И вот теперь у нашей бедной турчанки ничего нет. Ровным счетом ничего. Видно, так и будет до конца жизни прислугой в нашем доме. В общем, она девушка неплохая, только уж больно молчаливая. Слова из нее не вытянешь. Понимать вроде понимает, а говорить – не говорит. Вот как бывает, господин Тамаш.
В этот момент дверь в комнату, где проходил вечер, открылась, и вошла Фьора. На ней было одето вышитое венецианскими узорами платье, в руках она держала серебряный поднос с четырьмя кубками для гостей.
– А вот и Фьора,– обрадованно затараторила Кресченция.– Как ты вовремя, дорогуша. Нам уже давно было пора сменить приборы. Только будь осторожна, ничего не урони. Это дурная примета.
Увидев обращенные на себя внимательные взгляды Тамаша Запольяи и Ференца Хорвада Фьора смутилась и, не успев сделать одного шага, уронила бокал, который со звоном покатился по полу.
– Какая ты неловкая! – раздраженно воскликнула Мария.– Прислуга должна вести себя так, чтобы на нее вообще не обращали внимания.
Кресченция всплеснула руками.
– Это я виновата. Сказала под руку. Ай-яй-яй, какая неприятность, ну да ладно.
Густо покраснев, Фьора нагнулась за упавшим кубком. Но Тамаш тут же вскочил из-за стола и помог ей поднять прибор.
– Благодарю вас,– еле слышно произнесла она.
Тамаш улыбнулся.
– Не стоит благодарности. Мне приятно помочь вам.
По недовольно скривившемуся лицу Марии нетрудно было понять, что она чувствует себя уязвленной из-за того внимания, которое Тамаш оказал Фьоре. Она успела заметить и сочувственный взгляд Ференца Хорвата. Женщина, которая чувствует себя обиженной, но которой не хватает великодушия по отношению к своей сопернице – а Фьору она считала именно соперницей, несмотря на то, что та была ее прислугой – в первую очередь стремится отомстить.
Именно так и поступила Мария. Наклонившись к Ференцу, она прошептала:
– Окажите удовольствие бедняжке, поухаживайте за ней. Пусть служанке тоже будет приятно.
Ференц пожал плечами.
– А почему вы избрали для этого именно меня? Мария обольстительно улыбнулась.
– Но ведь вам это ничего не стоит, правда? Вы такой красивый, знатный господин. Ей, бедняжке, наверное, и в голову не приходит, что кто-то может обратить на нее внимание. Согласны?
Хорват ничего не ответил, потому что в этот момент Фьора стала убирать его прибор. Когда она сменила посуду и собиралась выйти из комнаты, Мария сказала:
– Фьора, сядь рядом с господином Хорватом.
– Я? – растерянно переспросила она.
– Да, да, именно ты. Господин Хорват попросил мен» об одолжении. Он хочет, чтобы ты тоже посидела за нашим столом. Тебе ведь не трудно, правда? Только поставь себе прибор.
Фьора была не в силах отказать хозяйке. Когда она уселась рядом с Ференцом, тот сразу же налил ей кубок вина.
– Прошу, выпейте со мной.
Фьора подняла кубок и чуть пригубила вино. Рука ее при этом так дрожала, что она едва не уронила бокал. Мария тут же язвительно заметила:
– Господин Хорват, кажется, ваше присутствие заставляет нашу бедняжку Фьору волноваться.
Кресченция тут же захихикала, а Тамаш помрачнел. Он не ожидал увидеть в этом доме такого откровенного издевательского отношения к этой девушке. Кроме этого, ему показалось, что и Хорват, которого он считал своим другом, относится к Фьоре не так, как следовало бы. Нет, внешне все выглядело весьма пристойно: Ференц развеселился, начал шутить, был внимателен по отношению к служанке и в конце концов даже подарил ей маленькую безделушку – серебряную брошку в виде сердечка.
Тамашу показалось, что все это выглядит слишком неестественно. Вряд ли Ференц испытывал какие-то чувства. Это больше напоминало Тамашу хорошо разыгранный спектакль.
Самой Фьоре внимание, проявленное по отношению к ней Хорватом, казалось вполне естественным и искренним. Ее удивляло лишь одно – почему Мария, всегда так ревниво относившаяся к Ференцу, ни с того ни с сего позволила ему ухаживать за своей служанкой.
Именно об этом Фьора думала, когда вечер закончился, и Мария отправилась провожать гостей, а Фьоре пришлось пойти в ее спальню и приготовить постель.
Когда открылась дверь, Фьора стояла у изголовья, разглядывая подарок Хорвата.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60