Возможно, придя в конце концов к расчетливому выводу, что я слишком силен, слишком способен и что со мной все может оказаться не так легко, она устроила мне тот самый сюрприз с моим якобы неожиданным приходом, предварительно, конечно, профессионально обольстив брата, как, впрочем, раньше обработала и меня самого. И хотя они не могли знать, что за этим может последовать (в том состоянии я ведь вполне мог убить одного из них или даже их обоих), требуемый результат все равно был достигнут. «Дин продактс» стала намного более уязвимой, и теперь можно было шаг за шагом начинать процесс выдавливания из нее наиболее способных управленцев высшего звена. И начал его не кто иной, как я сам, когда в гневе и отчаянии ушел оттуда. Когда же меня не стало, она тут же вышла замуж за Кена, медленно, но неотвратимо выпотрошила его, подготовила благодатную почву для официального появления Стэнли Мотлинга.
Но мой брат каким-то образом узнал обо всем этом, и им пришлось его убрать. Убедившись, что я совсем не превратился в такого уж пляжного бездельника и повесу, как ожидалось, они, не теряя времени, принялись за меня. Сначала пустили в ход Ники, затем попытались убить меня при помощи того огромного грузовика и теперь, когда ни то ни другое не сработало, наверное, в немалом смятении. Ведь я здорово расшевелил их муравьиную кучу: вынудил срочно свернуть мошенническую аферу Долсона, выкрасть секретные файлы и даже убить блондинистую подружку полковника... Но созданную ими систему эффективного саботажа и, очевидно, весьма ценное оборудование им надо сохранить любой ценой, любой! От этой мысли я невольно содрогнулся.
— Похоже, кто-то копает вам могилу, — нарушила долгое молчание Перри.
Мои глаза уже привыкли к темноте, нарушаемой только смутными бликами огней далекого города. Дождь прекратился. Она по-прежнему сидела полуобернувшись ко мне, поджав под себя ноги. Тускло-красное мерцание сигареты освещало нежные черты девичьего лица.
— Где бы ни была эта чертова могила, думаю, она давно уже меня поджидает, — задумчиво произнес я.
— Достойные умирают молодыми? — с нотками легкого удивления ответила она. — Так безопаснее?
Во вновь наступившей тишине я вдруг остро почувствовал, как же мне с ней спокойно и удобно. Не надо ничего из себя изображать, не надо производить впечатление, не надо спорить, придумывать ловкие ходы... Джоан хорошо меня знала, настолько хорошо, что я мог позволить себе редкую в наше время роскошь оставаться самим собой. Полностью и ничего на свете не опасаясь. Во внезапно возникшей между нами атмосфере тепла и легкости до меня вдруг дошло, что она существует для меня и в физическом виде тоже — живая, сексуально привлекательная девушка, по-настоящему красивая, изящная, на редкость сообразительная блондинка со светло-рыжими волосами, которая незаметно стала мне дорога задолго до того, как ко мне пришло реальное осознание этого теплого, радостного ощущения.
— Знаете, Геван, в самом начале вашего рассказа мне все это казалось чем-то диким и несуразным, — снова нарушила она приятное, но несколько затянувшееся молчание. — Серые и голубые глаза; оказывается, Ники совсем не Ники; какие-то анонимные заговорщики... На какое-то мгновение мне, простите, даже показалось, что вы сходите с ума. Но... но затем с каждой минутой все начало приобретать вполне реальные очертания. Кроме того, ваши слова заставили меня вдруг кое-что вспомнить, и это, безусловно, полностью вписывается в нарисованную вами картину.
— Интересно, что же?
— Я уже говорила вам, как мне стала ненавистна Ники, когда вы начали с ней встречаться. Знаете, мне тогда все время страстно хотелось, чтобы с ней случилось что-нибудь по-настоящему ужасное. Но... она была неуязвимой. Конечно же на работе мы много говорили о ней, обсуждали, оценивали. Она всегда была предельно вежливой, ровной и доброжелательной по отношению ко всем остальным девушкам, но при этом ни перед кем никогда не открывалась, никому не позволяла приблизиться к ней даже на дюйм. Иногда нам даже казалось, что про себя она даже смеется над нами. Ходило немало сплетен... ну, насчет того, как ей удалось получить работу. Это заставляло всех нас чувствовать себя вроде как бы неполноценными по сравнению с ней. Мы все чуть ли не физически ощущали в ней что-то необычное, странное. Будто она какая-то не совсем реальная, не из этого мира. Одна из наших девушек — ее звали Мари, — приблизительно ее возраста, тоже приехала сюда из Кливленда и настойчиво пыталась выпытать у Ники хоть что-нибудь о ее прошлом. А мы все время подзуживали ее продолжать и продолжать. Однако, несмотря на все ее попытки, Ники оставалась такой же безукоризненно вежливой и... уклончивой. Однажды Мари все-таки удалось зажать Ники в углу кладовки на втором этаже... Никто из нас никогда так и не узнал, что, собственно, между ними там произошло, но когда Мари наконец вернулась к своему рабочему столу, то вела себя так, будто ее до смерти напугали: белая как полотно, с заметно трясущимися руками, неуверенными движениями... В середине дня она без каких-либо видимых причин вдруг впала в истерику и, даже не отпросившись, ушла домой. Через два дня Мари, никому ничего не объясняя, подала заявление об увольнении. Нам она так ничего и не объяснила. Несмотря на все наши настойчивые расспросы, категорически отказывалась говорить о том, что же все-таки там, в кладовке, между ними произошло. После этого Ники стала нам казаться еще более зловещей. Узнав, что вы собираетесь на ней жениться, я всем сердцем почувствовала, что это будет страшной ошибкой. Страшной и трагической. Сама не знаю почему. Просто знала, что так и будет... Это ведь вписывается в то, что вы мне рассказали, правда же?
— Да, правда.
— Я так рада, что вы все-таки на ней не женились, Геван. Так рада, что между вами все тогда кончилось. Ники... то есть эта женщина похожа на какое-то хищное животное...
Мне вдруг вспомнилось белое пластиковое покрытие раскладывающегося шезлонга, ровная темная линия стройных тополей, как бы внимательно следящих за нами, запах неторопливо стекающего вниз жидкого крема для загара, ее ногти, впившиеся в мою спину... Эти неожиданно пришедшие воспоминания показались мне сейчас настолько нечестивыми, будто я только что во весь голос выкрикнул грязную непристойность в святую и благословенную тишину. И вместе с тем мое осознанное и окончательное переосмысление темной, подавляющей магии Ники было настолько полным, что я вдруг почувствовал себя выздоравливающим от тяжелой и страшной болезни. Будто безжалостный топор палача прошел мимо, отрубив прогнившее место, наконец-то очистив меня от вони, мерзости и грязи. Теперь, если, конечно, буду достаточно осторожен, я все-таки смогу прожить долгую и счастливую жизнь.
— Знаешь, я ведь толком ее никогда не знал.
— Наверное, как и ваш брат тоже.
— Скажи, ты будешь смеяться над проявлением полной трусости, Перри? Извини меня, черт побери, но «Перри» как-то совсем не звучит. Джоан было бы куда лучше.
— Джоан — это для своих, ну а Перри — для всех остальных. Мне будет только приятнее, если вы тоже будете называть меня Джоан... Так над чем мне следует посмеяться?
— Сначала я привез тебя сюда, на наше старое место любовных свиданий, а теперь хочу увезти в какой-нибудь мотель.
— Да, быстровато. Такого, честно говоря, я не предполагала. Интересно, за кого вы меня принимаете? Значит, найдем миленький уединенный мотель, хорошо проведем время, ну и все такое прочее, так?
— Нет, Джоан, не стоит так шутить. Поверь мне, не стоит. Дело совсем в другом. Мы уже достаточно далеко от города, но все равно поедем и дальше. К сожалению, я не герой. Заговорщики слишком сильны, умны и безжалостны. Они не знают пощады. Мы проедем еще несколько миль, остановимся, ты сможешь позвонить маме и успокоить ее, придумав какую-нибудь милую правдоподобную ложь, затем мы проедем еще несколько миль, действительно найдем миленький уединенный мотель и зароемся в нем, как в нору. В двух разных комнатах, если ты так захочешь. А рано утром первым делом сделаем оттуда несколько междугородных звонков людям, которые, надеюсь, все еще меня помнят и прислушаются к моим словам. А затем будем терпеливо ждать. Вернемся в город только после того, как федералы возьмут ситуацию под полный контроль.
Она понимающе кивнула, чуть помолчала и сделала еще одну глубокую затяжку, прежде чем начала говорить.
— Герои на редкость скучные люди, Геван. Во всяком случае, так мне всегда казалось. В одном таком я разочаровалась, когда мне было всего одиннадцать. Даже если во всех ваших догадках не более двадцати процентов правды, то и тогда имеет прямой смысл хотя бы на время куда-нибудь исчезнуть. Затаиться. Но затем вам предстоит сделать еще одну вещь. Важную вещь, Геван. Когда-то, в те незапамятные дни, мне приходилось исполнять немало ваших приказов и распоряжений. А теперь настало время и вам исполнить один мой приказ, одно мое распоряжение, сэр, всего только одно. Но выполнить. Честно и добросовестно, как это всегда делала я. У вас слишком долго не было повода гордиться самим собой. Вы не радуете сами себя. Вы давно уже разучились получать какие-либо по-настоящему настоящие, простите за невольную тавтологию, удовольствия. Поэтому вот что я вам приказываю: когда этот кошмар закончится, вы должны немедленно, повторяю, немедленно вернуться на работу, для которой вы созданы, и наконец-то перестать быть одиноким, всеми покинутым и скучающим от безделья пляжным мальчиком.
Да, такого мне давно никто не говорил. Я сидел, ожидая, когда меня захлестнет волна благородного гнева, раздражения или по крайней мере возмущения. Но вместо этого одна только мысль о возвращении почему-то вызвала у меня в животе сладостное покалывание, которое бывает от предчувствия радости и ожидания.
— Вы просто чудо, мисс Джоан!.. Ну что ж, приказ есть приказ, и я готов его выполнить, мэм. Честно и добросовестно. Как вы в свое время.
Она радостно засмеялась. Я импульсивно протянул руку и взял ее за кисть. Мне так хотелось притянуть ее к себе и скрепить наши обещания легким, радостным, но при этом отнюдь не воздушным поцелуем. Ее смех прекратился. Кисть была теплой, приятной для прикосновения и утонченной. В ее теле почувствовалось трепетное сопротивление, затем в наступившей тишине я услышал, как она вдруг затаила дыхание.
Как же хорошо, подумал я. Как же просто здорово, что все происходит именно так, что теперь я нахожусь под надежной защитой нашей обоюдной нежности и могу не бояться, что при моем малейшем прикосновении эта уже желанная, очень желанная женщина вдруг резко возбудится и со сладострастными стонами, невнятным бормотанием, с закрытыми глазами набросится на меня с агрессивным, чисто животным желанием немедленно использовать находящегося рядом самца. А если ее вдруг прервут, не дав дойти до оргазма, ей, скорее всего, потребуется немало времени, чтобы попытаться хотя бы вспомнить мое имя.
Джоан каждую секунду, каждое мгновение точно знала, кто я такой, и даже произнесла мое имя уже после первого, робкого поцелуя. Затем с коротким, почти беззвучным смешком встала на сиденье на колени, взяла мое лицо в обе руки, осыпала его поцелуями, прежде, чем ее губы впились в мои со страстью взрослой женщины, которая безошибочно знает, чего и, главное, кого она хочет...
Я крепко прижал ее к груди, молча восторгаясь сладостью соприкосновения наших тел, настолько совершенной, будто я только что вернулся к себе домой после долгого и утомительного пути. Шелковистая прядь ее волос касалась моей щеки, быстрое биение наших сердец и учащенное дыхание будто бы слились воедино. И хотя этой близости конечно же было недостаточно, я мечтательно подумал, что сладостное и полное единение наших тел — которое казалось неизбежным, но только в другое время и в другом месте — каждый раз будет тоже нести с собой чувство незавершенности наслаждения, нетерпеливого ожидания скорейшего продолжения. Я не сомневался, что наши тела идеально подойдут друг другу, сольются, как что-то абсолютно неделимое. Мы оба чувствовали это. Душой и сердцем. Потому что знали, что это будет символизировать еще и бесценный союз душ раба Божьего Гевана Дина и рабы Божьей Джоан Перри.
Я нежно прошептал ей в ухо:
— Помню, ты говорила, что «час пик» миновал, все закончилось. Это так?
— Конечно закончилось, дорогой. Просто я не сказала тебе, чем это стало. Просто держи меня вот так, крепко-крепко, и не отпускай долго-долго...
Интуитивно бросив случайный взгляд через окно машины на ее стороне, я вдруг заметил там смутный, безликий силуэт человека. Инстинктивно дернулся было, чтобы прежде всего закрыть замок на ее дверце, но в тот же момент кто-то снаружи резко распахнул дверцу на моей стороне, крепко схватил меня сзади за горло, сдавил его и начал с силой тащить наружу. Джоан громко закричала...
Я отчаянно пытался вцепиться в рулевое колесо, но моя рука соскользнула, и я с громким шумом вылетел из машины прямо на мокрую траву. В течение, казалось, бесконечного падения я невольно подумал, насколько же было глупым даже не потрудиться проверить, не едет ли кто-либо за нами. Специально поотстав, с потушенными фарами... На память тут же пришел огромный ревущий грузовик, пытавший раздавить меня в лепешку на крутом склоне практически сразу после того, как я покинул дом Ники. О моем приезде, равно как и о решении поддержать Грэнби, ее заранее предупредил Мотлинг. Наказание за проявленную глупость было вполне заслуженным и жестоким. Даже слишком жестоким, учитывая, что во все это теперь оказалась втянута и Джоан. Моя Джоан! Они ведь наверняка тем или иным способом заставили ту бедную девушку по имени Брейди говорить, прежде чем ее убили.
Падение было довольно болезненным, но оно по крайней мере освободило мое горло от смертельной хватки. Я оперся ногами о борт машины и, изо всех сил оттолкнувшись, сделал прыжок с обратным переворотом, обычно называемый в акробатике флик-фляк, во время которого мои высоко поднятые ноги столкнулись с чем-то мягким, и до меня донесся громкий вопль боли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41