Сложившееся положение вещей, работа и охота его вполне устраивали, и он не хотел что-то менять.
Не желал отец портить отношений и с властью, в лице председателя колхоза и участкового Авдеича. Поэтому на обеденном столе у представителей власти, частыми гостями были закуски из добытой в лесу дичины. Их жены к праздникам получали прекрасно выделанные шкурки из пушного зверя, а по особым случаям и цельные изделия из ценного меха.
Взамен на это, местная власть закрывала глаза на то, что, по сути, являлось браконьерством, добычу зверя в запретных для охоты лесах. Они делали вид, что не замечают, как он едва ли не каждый день, не таясь, разгуливает по селу с карабином, с очередной дичиной, добытой в запретном лесу. Он даже получал из рук советской власти деньги за охоту. Это касалось тех случаев, когда он приволакивал в колхозную управу шкуры застреленных им серых хищников, во все времена пребывающих вне закона. Единственных представителей животного мира заповедных лесов, охота на которых разрешена всегда. Более того, за их головы удачливым охотникам полагалась премия, что также было хорошим подспорьем для семейного бюджета.
Благодаря отстрелу хищной серой братии, Лешкин отец числился в районе в числе лучших охотников борющихся с лесным разбойником. Если бы власть предержащие знали, кто наносит лесу больший урон, серые хищники, или хищники на двух ногах, вооруженные ружьями, среди которых не последнюю роль играл Лешкин отец. И уж они бы постарались принять меры для того, чтобы избавить лес от подобной напасти.
Но в Шишигино браконьерства официально не было, о чем свидетельствовали отправляемые участковым Авдеичем ежемесячные отчеты о борьбе с преступностью во вверенном ему районе. Браконьерства на его территории нет и быть не может, как не было его и в соседних селах, где участковые, тоже любили вкусно поесть. Любили они и приодеться на дармовщинку, и были не расположены рубить курицу, несущую золотые яйца. Они берегли своих кормильцев от глаз районного соглядатая, предупреждая дарителей о приезде в село очередной проверяющей комиссии, или просто подозрительного типа, припершегося в деревню по каким-то непонятным делам.
Предупрежденный Авдеичем, или председателем заранее, Лешкин отец не ходил в лес, занимаясь домашними делами, на которые раньше просто не было времени. Но, благодаря вынужденному охотничьему простою, времени было в избытке, а значит можно и крышу починить, и сараи подремонтировать, и переделать еще целую кучу таких нужных и необходимых в хозяйстве дел.
Очередная комиссия, или любопытствующий районный гость, прибывший с негласным поручением, погостив в деревне несколько дней и не найдя ничего предрассудительного, убирался обратно в район и все возвращалось на круги своя.
Домашние дела забрасывались. Истосковавшиеся по охоте руки, подхватывали позабытое на несколько дней оружие, а ноги сами несли к заветной тропе, плетя по дороге немыслимые узоры, на случай возможной слежки. И опять во многих сельских избах вечерами приятно пахло принесенной из леса дичиной, приготовленной на множество ладов и способов. И так до приезда следующей комиссии, а вместе с ней очередного вынужденного простоя.
1.15. Охота зимой
За болотом, гиблым и топким местом, раскинувшимся на десятки километров вширь таежного леса, на сотни метров вглубь, был край непуганого зверя, облюбовавшего эти места на весь весенне-летне-осенний период, когда они могли чувствовать себя здесь в относительной безопасности от людей. Редкий человек оказывался на этой стороне, нанося урон звериной популяции. Зимой они, наученные горьким опытом, покидали и эти места, уходя еще дальше вглубь леса, за «Гнилую топь». Они, также как и люди огибали стороной проклятое место, не рискуя пересекать его границ, ограниченных странным, непроницаемым серебристым туманом.
Зимой, выпавший снег предательски обнажал звериные следы, выдавая направление движения не только серым хищникам, - санитарам леса, но и более опасным двуногим хищникам, - людям, которые, воспользовавшись благоприятным моментом, толпами спешили сюда, в надежде на поживу. Болото, служившее в более теплые времена надежным заслоном на пути в их владения всяким, алчущим звериной крови двуногим паразитам, зимой переставало быть таковым. Оно промерзало вглубь на несколько метров, и было не опасней укатанной асфальтом, дороги. Люди зимой стремились сюда в надежде отыграться за лето, порадовать близких хорошей добычей.
Но мало кому это удавалось. Как только звуки выстрелов становились здесь слишком частым явлением, зверье поднималось с лежек и перебиралось вглубь леса. За «Чертову топь», за десятки километров, где тихо и спокойно, куда люди не рисковали забираться, за исключением редких одиночек. На месте оставались лишь медведи, нагулявшие за лето изрядные запасы жира. Удобно устроившись в берлогах, они мирно посапывали, посасывая во сне лапу, в ожидании весны.
Вот только немногим, выбравшим для зимовки неспокойное в это время года место, удавалось дожить до весны, и изрядно отощавшими, но живыми, нежиться под лучами ласкового весеннего солнышка, набивая ноющую после зимы, утробу. Выжить удавалось не многим. В основном это были старые и опытные представители семейства медвежьих, неоднократно зимовавших здесь, а также везунчики из числа молодой поросли. По счастливой случайности, которая закрепится в них на подсознательном уровне, умение выбирать убежище настолько удачно и укромно, что его не смогли обнаружить рыскающие по зимнему лесу в поисках добычи, охотничьи ватаги. Страшные двуногие враги, объединившиеся в артели для охоты на медведей и вездесущих серых хищников-волков, не только не покинувших здешние леса, на даже приблизившихся к человеческому жилью.
Оголодавшие, от этого вконец озверевшие и потерявшие чувство страха, они были не прочь вырезать и часть колхозного стада. Доведенные голодом до крайности, заходили в деревню, нападая на домашний скот, кошек и собак. Совладать с озверевшим, изворотливым и хищным зверем, было не просто, но почетно и в известной степени прибыльно. За сданную шкуру серого разбойника, полагалось весомое денежное вознаграждение, тем более нужное в зимнее время, когда деревенскому мужику нет никакой возможности подработать где-то на стороне. Срубить в тайне от благоверной немного денег, чтобы пропить их в теплой, мужской компании, или пополнить тщательно скрываемую от супруги, заначку. В этом отношении, как нельзя лучше помогала хищная серая зверюга, цена за шкуру которой зимой существенно вырастала, по сравнению с летней.
Лешкин отец также не обходился без охоты зимой, хотя добывать зверя в это время года, было гораздо тяжелее и затратнее, нежели летом. И в первую очередь это было связано с обилием в зимнем лесу охотников, жаждущих добычи. Не смотря на обилие конкурентов, отец не оставался в стороне в охоте на волков. На медведя он не ходил, так как не видел ничего достойного в убийстве из кучи ружей, не очухавшегося со сна, зверя. Подобная охота больше смахивала на хладнокровное убийство, и его не прельщало ни участие в подобном действе, ни доля в добыче. Не нужно ему было ни такого мяса, ни медвежьего жира, ни денег за часть шкуры.
Он предпочитал охотиться в одиночку, по-честному, один на один с хищным зверем, давая ему, шанс на спасение и возможно победу, чего были заведомо лишены поднятые из берлоги, под прицел десятка ружей, косолапые увальни.
Потерявшие страх и озверевшие от голода санитары леса, - волки, не осмеливались напасть на группу вооруженных охотников, но им ничего не стоило напасть на одиночку, хотя летом они и этого предпочли бы не делать. Летом они были сытые, и у них не было надобности нападать на человека, когда вокруг полным-полно дичи, гораздо более доступной. Летом, при встрече с человеком, они сворачивали в сторону, от греха подальше. Зимой совсем другое дело. Когда от голода хочется выть, а пустой уже несколько дней желудок, прилип к позвоночнику, страх присущий любому зверю при встрече с человеком, исчезал, вытесненный всепоглощающим чувством голода. Зимой, в стае, они могли напасть, и нападали. И горе охотнику, что оказывался не слишком расторопным, или встречал хищную стаю на открытом месте. Одного двух серых хищников ему удавалось убить, прежде чем ощутить на собственном горле, смертоносную хватку стальных клыков. А затем в его глаза заглядывала сама смерть в образе хищного зверя, с горящими, безумными глазами, оскаленной хищной пастью, частоколом острых, как бритва зубов, с которых слетали клочья пены. А затем наступала темнота, мгновенный, предсмертный ужас исчезал, покидая бренную оболочку тела, вместе с уносящейся ввысь, бессмертной душой.
А стая справляла пир. Утоляла голод, злой и сосущий, - человечиной, со смаком обгладывая извечного врага, ставшего добычей. Немного усердия и прикрывающие человеческое тело лохмотья оказываются в стороне, распоротые в клочья острыми, как бритва зубами. А вот и она, сочная и податливая плоть, тающая во рту. Несколько минут и от некогда грозного двуногого противника, остается лишь кучка обглоданных до бела костей, да оскаленный в зловещей усмешке череп. С вытаращенными от ужаса, невидяще взирающими на мир, глазами.
Пройдет, полчаса и слетевшееся на запах крови воронье докончит начатое волкам дело до конца, наведет последний глянец на их работу. Пернатые могильщики выклюют из черепа бессмысленно таращиеся на мир глаза, выберут мелкие кусочки мяса, оказавшиеся недоступными для волчьих зубов. Они доклюют, доглодают все, до чего только смогут дотянуться длинные, острые и слегка изогнутые долбаки-клювы, придав мертвому телу, законченный вид. Больше тело никто не тронет, разве что на минуту пронаведает его какой-нибудь некрупный хищник, чтобы погрызть белых костей, и хоть как-то обмануть голод.
Покончив с человеком, волчья стая, только раззадорившая аппетит, но далеко не утолившая голода, принималась за своих мертвецов, убитых охотником в схватке, предшествовавшей его кончине. Они больше не члены стаи. Умерев, они превратились в пищу, в мясо, которое позволит стае выжить, продолжить бег в никуда. Покончив и с ними, самым тщательным образом обглодав останки, стая обращала взор на оставшихся в живых. И горе тому, кто оставлял на снегу кровавый след, кого хотя бы вскользь задела, выпущенная охотником пуля. Ежели в стае находился такой несчастный, а вожак это замечал, следовала короткая схватка, исход которой был предрешен заранее. И стая получала на десерт еще одно, облаченное в окровавленную серую шубу, тело.
Покончив с трапезой, отяжелевшая стая, на пару-тройку дней приглушив извечное, мучающее их бесконечно-долгую зиму чувство голода, неторопливо и бесшумно уходила прочь. Исчезая в бесконечном лабиринте сказочного зимнего леса, оставляя после себя лишь кучку тщательно обглоданных костей, с которых другим хищникам и поживиться нечем, за исключением ворон.
А они уже ждут. Их разведчик, с начала пиршества, удобно устроился на березе, поглядывая свысока на пирующих, время от времени каркая противным хриплым голосом, то ли призывая серое сборище оставить и ему что-нибудь, то ли условным кличем сзывая своих собратьев, что патрулировали по лесу в поисках возможной поживы. Скорее всего, второй вариант был более уместен. Просить оголодавших, неделю ничего не жравших хищников поделиться пищей, было бессмысленно, и кому как ни вороватому ворону этого не знать.
К окончанию волчьей пирушки на деревьях, окружавших поляну, ставшую ареной драматических событий, кучковалось не менее дюжины взъерошенных, долбоносых клювачей, с плохо скрываемым нетерпением следивших за происходящим. Когда уходили волки, за пиршество принимались вороны, награждая себя за проявленное терпение, начисто обгладывая все, что осталось после серых хищников. После их ювелирной обработки костей, другим хищникам здесь поживиться было нечем. Довершив начатое волками дело, птичья ватага разлеталась во все стороны, чтобы патрулировать лес, уделяя особое внимание каждому, вышедшему на охоту хищнику, и особо продолжающей извечный бег, волчьей стае.
Лешкин отец, предпочитавший охотиться на волков в одиночестве, так и не стал добычей, не дав им ни малейшего шанса. Слишком хорошо он знал повадки и манеры серых хищников, чтобы угодить им в зубы. Главное, кто первый увидит противника и в скорости принятого решения, вдобавок еще нужно правильно выбирать маршрут передвижения по лесу. Халявин никогда не пересекал поляны зимой, справедливо считая их самым опасным местом, и на это имелись веские основания.
Именно на полянах по весне находили обглоданные до белизны кости, исчезнувших по зиме земляков, имевших несчастье нарваться в лесу на оголодавшую, хищную стаю. Кто это, определить было невозможно, настолько чистой была проделанная волками и вороньем, работа. Хозяин останков устанавливался по ружью, найденному поблизости от тела. Нередко ружейный приклад носил отметины оставленные волчьими зубами, принявшими его с голодухи за нечто съедобное. Кости земляка собирались в мешок и доставлялись в деревню для последующего их захоронения по христианскому обычаю, на сельском кладбище.
Лешкин отец знал о подобной особенности полян и поэтому никогда, не оказывался на их открытой площадке, не только зимой, но и летом, хотя в это время года, они относительно безопасны. Он предпочитал передвигаться по лесу осторожно, от дерева к дереву, прислушиваясь и осматриваясь по сторонам, практически бесшумно. И хотя скорость подобного передвижения была сравнительно невысока, но давала ощутимые выгоды, где главной наградой была жизнь.
Не раз и не два в холодном, продуваемом всеми ветрами лесу, встречался Халявин с волчьей стаей, которой так страшились охотники, рискнувшие в одиночку охотиться в зимнем лесу. Но он, в отличии от них, ждал встречи, искал ее. Он первым замечал серую банду, рыскающую среди деревьев, и поэтому имел преимущество в схватке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127 128 129 130 131 132 133 134 135 136 137 138 139 140 141 142 143 144 145 146 147 148 149 150 151 152 153 154 155 156 157 158 159 160 161 162 163 164 165 166 167 168 169 170 171