.. Черное, обезображенное пространство... И трупов почти не видно.
В шестом часу посетил это место Юрий Александрович. Он приехал верхом, в сопровождении управляющего. Конь шарахнулся в сторону; здесь пахло отвратительной сладковатой гарью.
- Как вы думаете, - спросил Юрий Александрович, - будет расти на этом месте картошка?
- Как вам сказать... - смущенно пробормотал управляющий.
Юрий Александрович увидел, что он ошеломлен той картиной, которая открылась перед его глазами: деревня исчезла, не то что была сильно разрушена, нет, она буквально исчезла с лица земли!
Юрий Александрович тоже в первый момент почувствовал, что ему как-то не по себе. Но затем к нему вернулось прежнее самообладание.
- Вот что, - предложил он, подумав, - деревня эта называлась Дубовый Гай, то есть дубовый лес. Пусть так и будет. Мы засадим эту площадь дубами.
- Очень много понадобится дубов.
- Ничего, мы прибавим и другие породы кустов и деревьев.
По-видимому, Юрий Александрович всучил немецкому коменданту большой куш, и притом исключительно в американских долларах. Комендант во всем шел навстречу. И ему очень понравилась затея молодого помещика. Об этом можно будет даже доложить по начальству. Сам Эйхгорн будет восхищен таким кунштюком. Ха-ха! Стереть с лица земли бунтовщиков и засадить это место деревьями! Колоссаль!
На другой же день было согнано на пожарище шестьсот крестьян из соседних деревень. Вся площадь была расчищена от осколков. Немецкий конвой подбадривал работавших.
Затем прибыл садовник из имения Долгоруковых. Вдоль всей дороги была посажена дубовая аллея. Остальное пространство засадили чем попало: орешником, березками, молодыми кленами. Деревья и кустарники переносили с комом земли, или, как выражался садовник, "со стулом". Каждый куст полили, причем воду возили из пруда Прохладного, за три километра.
Через три дня местность нельзя было узнать. Даже княгиня пожелала полюбоваться на эту "веселую" рощу...
8
А еще через день по всему уезду вспыхнуло восстание. В квартиру, где расположился немецкий комендант, бросили бомбу. Выгнали поставленных в селах старост-кулаков. К повстанцам присоединился партизанский отряд, действовавший в этих местах, руководимый подпольной коммунистической организацией.
- Давайте сообща, - предложил повстанцам командир партизанского отряда, молодой, кучерявый. - Вместе-то веселее будет.
Наладили полный порядок - командование, связь - все честь честью, караулы расставили, разведку установили. Заранее обо всех намерениях противника знали. И когда произошло первое настоящее сражение, с большой радостью убедились, что перевес-то на их стороне.
В числе партизан был и сероглазый молодой хлопец Ивась, житель деревни Дубовый Гай, тот самый отчаянный хлопец, который выстрелил в свадебную процессию.
- Не мог я стерпеть, - рассказывал он, волнуясь и захлебываясь словами, - сердце вскипело, в глазах стало темно, я и выстрелил.
- Это плохо, - отвечал ему командир партизанского отряда. - Когда стреляешь во врага, нужно, чтобы глаз был ясный и зоркий.
- Да я ведь и не перестрелять их хотел, а просто невмоготу было. Любоваться, что ли, на них? Пусть знают, что мы их ненавидим!
- Ну, а дальше?
- А дальше - я ушел в лес, я пошел искать таких людей, которые не сдаются...
- Нашел?
- Нашел. Партизан нашел. В лесу.
- Это он правильно рассказывает, - подтвердил кто-то из слушателей. Он к нам пришел, в наш отряд.
- Только вижу я, - продолжал свой рассказ паренек, и чем дальше он рассказывал, тем бледнее становилось его лицо, тем прерывистей голос, вижу я, народ боевой, а оружия у них мало.
- Правильно! А патронов так и вовсе пустяки.
- И тут подумал я, что у нас в Дубовом Гае винтовки понапрятаны, патроны, даже пулемет в землю на огороде зарыт...
- Понятно!
- "Постойте, - сказал я хлопцам, - я обеспечу оружием!" И тотчас отправился назад, в свою деревню, и двух, посильнее которые, с собой захватил. Идем это мы...
- Домой, значит?
- Да. С осторожностью, конечно, идем. Двое суток лесами пробирались. В сумерки вывел я их к нашим местам, возле речки велел им обождать, а сам пошел по тропке, думаю, задами в нашу хату проберусь, а там разбужу отца, братана, и мы заберем оружие и доставим к речке, где ждут мои хлопцы...
- Ну, ну! - в нетерпении торопили слушатели, хотя уже наперед знали, что скажет он дальше, потому что рассказывал он это много раз, всюду, куда ни приходил. - И что же дальше?
- Иду я... - волнуясь все больше, рассказывал молодой партизан, места-то знакомые, родные, в речушке-то я еще семилетним раков ловил... иду и ничего понять не могу... Где же это я, думаю, плутаю? Неужто не в том месте речушку перешел? Вот тут изгородь должна уже быть, а левее баня бабки Лукерьи... а прямо - наша хата... и тополя там растут... И ничего такого нет, а иду я лесочком... И стало мне казаться, что помутился я разумом!.. Вот, думаю, этого горя не хватало, чтобы я еще ума лишился! Даже такая была думка, что нечистая сила меня водит... Вернулся к речке, хлопцы сидят и ждут... а я им и объяснить ничего не могу. Снова пошел... опять в этих дубках закрутился... и земля под ногами рыхлая...
- И деревни нет? - прохрипел кто-то.
- Нет деревни! Понимаете, люди добрые? Нет ее... И всю ночь я бродил, и утро настало... А наутро я впрямь разума лишился, эти же хлопцы отыскали меня и увели...
Каждый раз, как выслушивали этот незамысловатый рассказ, поднимался ропот и говор. Кто ругался, кто слезу вытирал. Женщины в голос выли. Старики сжимали кулаки и посылали проклятия.
- Сколько у тебя братьев-то было? - спрашивал кто-нибудь из слушателей все еще не в силах осознать совершенного злодеяния.
- Четверо. Один-то большенький, а трое - мал мала меньше... И сестренка еще была... Олятка...
- Это что же творится на белом свете? - вдруг очнувшись от оцепенения, воскликнул белый, как колос, дед. - Я прожил столько лет, что и со счету сбился, а такого не слыхивал!
И тут же, не отходя, записывалась молодежь в партизаны. Не отставали и степенные мужики. Старики, что покрепче, упрашивали взять и их, обещая, что они будут стрелять - не промахнутся. И каждый день прибывало в повстанческих отрядах бойцов, все брались за оружие.
Прислан был на усмирение батальон немецких солдат. Но и немецкие солдаты отказались сражаться и сдали оружие повстанцам:
- Мы воевайт с золдат, с простой человек мы не воевайт!
Повстанцы захватили железнодорожную станцию Россоховатка. Быстро расставили свои патрули, быстро вооружились ломами и разобрали рельсы, чтобы не мог сюда заскочить бронепоезд и не могло прийти подкрепление врагу.
- Пускай только сунутся!
Начальник станции Россоховатка, смешной, усатый, как таракан, бегал от одной группы работавших на путях повстанцев к другой, размахивал руками и вопил:
- Что вы делаете, братцы? Воюйте вы, пожалуйста, на нейтральной территории, но не нарушайте график движения поездов!
От него только отмахивались, но не трогали. Что с него взять?
Начальник станции, охрипнув от криков, бежал в телеграфное отделение и слал телеграфную депешу в Уманское железнодорожное управление:
"Станция дезорганизована вооруженной толпой местных крестьян точка пути разобраны в обе стороны точка просьба поездов не отправлять впредь до уведомления многоточие находимся запятая как сами понимаете запятая в безвыходном положении запятая граничащем с катастрофическим точка".
Управление безмолвствовало.
9
Поздно вечером и, по-видимому, тайком явилась к Юрию Александровичу делегация от местного кулачества. Всего их четверо, они приехали на конях, но коней оставили в орешнике, не доезжая до Прохладного. Они были осторожны и не хотели, чтобы узнал кто-нибудь об их посещении помещичьей усадьбы.
- Наша стежка-дорожка одна, одним мы лыком связаны, - начал беседу самый солидный из них, чернявый, рослый, загорелый, с умным, немного насмешливым взглядом, как будто он что-то такое знал о собеседнике, но не хотел этого высказать. - Мы хоть и простые крестьяне, но тоже вроде как ваши младшие братья. Вы - помещики, а мы - унтер-помещики. Нам еще немного подрасти, еще землицы прикупить трошечки, еще поголовья скота прибавить, да отстроиться, да детей в мужиках не держать, в ниверситетах обучить - и станем мы на ноги.
- Розумиете? - то и дело подхватывал слова чернявого второй из пришедших, маленький, коренастый, с веселыми глазами.
- Я вот хочу сахарный завод купить. Деньги есть, только время неподходящее. А деньги, конечно, найдутся...
- Розумиете?
Третий, щетинистый, угрюмый, прервал эти разговоры:
- Ты, Пантелей Лукич, о деле балакай. Что деньги у тебя есть, всем известно. Ты о деле начинай. Слово толковое стоит целкового.
- Дело у нас к вам такое, - послушно приступил к главному чернявый. В нашем уезде пошаливают, это, конечно, вам известно. Да и не только в нашем уезде. Повсюду агитаторы красные шныряют. Народ мутят.
- Мы тут порешили намедни одного, без документов оказался, - вставил слово щетинистый. - Мышь гложет, что может.
- Всей этой музыкой Москва командует, коммуния руководит. А мы сидим, только руками разводим.
- Розумиете?
- Вот хотя бы и вы. Хотя вы и разместили во флигеле немецких солдат, да разве они подюжат? Они тоже, шельмецы, агитации поддаются.
- Ну и что же вы предлагаете? - спросил наконец Юрий Александрович, до сих пор молча, с любопытством разглядывавший этих ходоков. - Уезжать?
- Вы, конечно, можете. Сел в курьерский, конечно, поезд да уехал, все одно помещичьи усадьбы жгут, вам лишь бы целы капиталы. А нам куда податься? У нас здесь все. Некуда нам уходить.
- Розумиете?
- Уходить нам нельзя: земля, - вдруг заговорил четвертый, тучный, жирный и как будто дремлющий великан.
- Правильное слово! Земля! Нам от земли никак невозможно отдаляться!
- Значит, надо действовать! - воскликнул Юрий Александрович. При этом он встал и начал ходить по кабинету, где принимал своеобразную делегацию. - Правильно понял я вас?
- Действовать, - подтвердили все четверо, - и чтобы наверняка.
- А то у всякого Федорки свои отговорки, - опять ввернул щетинистый.
- Истреблять их надо! - пробасил великан.
- А что же? Конечное дело! Смотреть на них? Они нас бьют, они хотят свои совдепы насадить на нашу шею... .
- Нам вместе не жить. Мы или они.
- Понятно! - ходил по кабинету Юрий Александрович. - Мне все это очень близко и очень понятно. И я от всей души благодарю вас за доверие, дорогие мои братья, дорогие друзья!
Юрий Александрович искренне был взволнован. Он думал:
"Вот она, сила! Вот она когда пробуждается! Соль земли, деревенские богатеи... Они производят хлеб, шерсть, кожу, масло, молоко... И они хотят сами, своими руками покончить раз и навсегда с чуждыми им идеями всяких социализмов..."
Юрий Александрович восхищенно смотрел на этих пахнущих черноземом как он сказал? - "унтер-помещиков", и в голове Юрия Александровича рождались одна за другой великолепные идеи: нужно подхватить эту инициативу, возглавить это движение хлеборобов... О! Юрий Александрович расскажет об истинной картине этим близоруким иностранцам! Вот они, так называемые куркули! Вот они - сидят перед ним! Они хотят быть помещиками, сахарозаводчиками и не желают знать совдепов! Дать им в руки оружие - и они выжгут каленым железом всю крамолу, с которой никак не могут справиться никакие петлюры, никакие оккупанты...
Юрий Александрович заговорил. Он не выбирал слов, не старался говорить популярно. Но он видел по лицам, что его понимают, что его одобряют.
- Оружие у нас есть, - говорил, сдерживая накипевшую в нем ярость, чернявый, - оружие есть, люди найдутся. Нам нужно только опытных командиров. Не таких, как петлюровские, те все дело разваливают, потому им лишь бы грабить, лишь бы поживиться, они сильней всяких агитаторов народ настраивают! Народ ошалел от казней, от грабежей, от смертоубийства. Немцы грабят, Петлюра грабит, всякие там американцы на кораблях приезжают - тоже грабят... А помощи настоящей нет! Вот о чем мы пришли говорить с вами.
Долго они толковали, намечали планы, прикидывали...
Когда делегаты ушли, Юрий Александрович сел писать обширную докладную записку. Он откроет глаза на истину! Он поднимет на великую битву земную силу Украины!
Писание Юрия Александровича прервало приглашение к обеду. А потом Люси отняла весь вечер... А потом, проглядев все им сочиненное, Юрий Александрович нашел это бесцветным, слишком напыщенным, не подкрепленным фактами.
На следующий день Юрий Александрович поехал к самому Эйхгорну и просил его усмирить восставших мужиков в их уезде. Юрию Александровичу обещали всяческое содействие, были любезны, и, действительно, в Звенигородку были двинуты крупные военные силы, с танками, артиллерией, авиацией. И вскоре в уезде стало тихо.
И как ни жаль было расставаться с комфортом, со старинными портретами, висевшими в залах, с сытными обедами, с салфетками, на которых были вышиты короны, с очаровательной Люси, которая всегда была готова отвечать на его ласки, но надо было ехать, надо было действовать. Уже поступали сигналы со стороны шефов, с которыми Юрий Александрович был тесно связан, уже несколько раз напоминал о себе Гарри Петерсон, требуя немедленного выполнения его директив.
И настал час расставания. И опять Юрий Александрович, уезжая, не оставлял адреса, куда ему можно писать, и сам опять не обещал писать часто.
С Е Д Ь М А Я Г Л А В А
1
Когда поезд, увозивший Мишу Маркова, прогромыхал всеми своими колесами, надымил, заслонив дымом половину неба, а затем вдруг растаял, исчез в степи, Григорий Иванович подумал облегченно:
"Пристроил мальчишку! Пусть пошлифуется, подрастет. А здесь он пропал бы ни за грош".
Теперь нужно подумать о себе. Пробираться ли в Бессарабию и снова собирать партизанский отряд? Или пойти к партизанам здесь, на Украине? Помогать хлопцам пускать под откос немецкие эшелоны?
Встретил на улице Ковалева, однополчанина по Таганрогскому полку. Узнать его было трудно, сначала посмотрел - идет дядька с базара: баранья шапка, самотканая свитка, гармошкой сапоги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84