Каталог огромен, рекомедую всем 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Не было видно ни небрежно разбросанных денег, ни золотых вещиц.
Я повернула за угол и пошла по узкой улочке за мастерскими. Если бы мне удалось забраться незаметно в мастерскую с черного хода! Может быть, я попаду на маленький склад, где удастся что-нибудь стащить. Только у шести мастерских был черный ход, я осторожно попробовала каждую дверь, лишь одна оказалась незапертой – в мастерской в самом конце улицы.
Сердце колотилось сильнее и сильнее, страх вперемежку со стыдом, словно лед, замораживал внутренности, вызывая растущее чувство тошноты. После первой кражи я думала, что привыкну и буду меньше бояться, но с каждым разом мне становилось хуже. В эту минуту я бы все отдала, чтобы повернуть обратно и отправиться домой. Но это было невозможно: я не могла вернуться с пустыми руками.
Сердце чуть не выпрыгнуло из груди, когда что-то холодное и влажное коснулось моей руки.
Я посмотрела вниз и увидела большого пса. Много таких бездомных собак, грязных с выпирающими ребрами, бродило по Ченгфу. Я издала вздох облегчения, дала псу несколько оставшихся просяных зерен и, стараясь не шуметь, отогнала его прочь. Я замерла, сцепив ладони, чтобы унять дрожь, и осторожно толкнула тонкую дверь.
Передо мной была комната чуть больше посудного шкафа. На стенах висели инструменты, пол был завален всяким хламом, пустыми мешками, обрывками веревки, глиняными горшками и кусками ржавого железа. Взять было нечего. Через приоткрытую дверь напротив доносился стук молотка.
Я толкнула заднюю дверь и снова оказалась на улице. В мастерской не было подмастерья. Мастер был крупный мужчина со свисающими усами. На нем был кожаный передник. Он делал филигранную брошь. Я стояла перед окнами мастерской и смотрела, как он осторожно закрепил брошь в деревянных тисках и взял тонкий стальной инструмент. Мимо меня проходили люди, а я стояла и смотрела. Наблюдая, как он работает, я почувствовала, что у меня стали покалывать щеки, как будто от них отхлынула вся кровь. Я придумала.
Я прекрасно знала, что, если буду медлить или начну все обдумывать, моя решимость иссякнет, поэтому я стремительно обогнула мастерскую и снова оказалась на узкой улочке. Бродячий пес все еще был там. Я щелкнула пальцами и шепотом позвала его. Он сразу же подбежал ко мне, очевидно, надеясь получить еще просяных зерен. Я подманила его к мастерской, осторожно открыла дверь и протянула руку, чтобы подобрать обрывок веревки с грязного пола. Стараясь шепотом приободрить пса, я сделала из одного конца веревки что-то вроде ошейника, надела его на собаку, закрепив таким образом, чтобы он не соскочил, затем втолкнула пса в комнатку-шкаф и плотно закрыла дверь, просунув в нее свободный конец веревки.
Я помчалась за угол и резко перешла на шаг, как только оказалась у входа в мастерскую. Пройдя мимо нее, я задержалась у соседней мастерской и сделала вид, что рассматриваю серебряные гребни и булавки на маленьком подносе рядом с лавкой, в которой работал мастер по серебру. Уголком глаза я следила за человеком со свисающими усами – хозяином «золотой» лавки. Я постоянно прислушивалась, потому что была уверена, что пес, которого я затолкала в мастерскую, испугается и начнет лаять.
Через мгновение все и произошло. За дверью, перед которой сидел мастер, раздался сначала вой, а затем и лай. Мастер испуганно поднял голову, вскочил и бросился в заднюю комнату. Он с силой распахнул дверь, и она с грохотом захлопнулась за ним.
В три прыжка я оказалась у рабочего стола. Повернув зажим на тисках, я вытащила брошь. Я слышала, как кричал хозяин, пытаясь открыть дверь и отогнать собаку, мешавшую ему сделать это. Зажав брошь в руке, я бросилась к выходу. Никто не прошел мимо мастерской, никто не видел меня. Надо повернуть налево и прочь от улицы ювелиров. Через несколько секунд меня уже не отыскать в лабиринте улочек.
Я уже выбежала из мастерской, когда прямо передо мной вырос юноша, довольно толстый юноша, в кожаном фартуке с миской супа или тушеного мяса в руках. Подмастерье, которого послали за обедом для хозяина, вернулся совершенно не кстати. Я едва успела заметить недоумение на его лице, как мы врезались друг в друга. Миска вылетела из его рук, но он даже не покачнулся. А я отпрыгнула назад и, потеряв равновесие, растянулась на полу. Падая, я ударилась о ножку скамейки и выронила брошь.
Глаза у толстого юноши округлились, и он завопил:
– Хозяин! Хозяин! Воровка!
Я схватила брошь, вскочила на ноги и побежала прямо на толстяка, в последний момент увернувшись от его неуклюжих рук. Еще мгновение – и я свободна; я наступила на тушеное мясо, валявшееся на полу, и поскользнулась.
Я сама услышала, как, упав, хрюкнула. Все еще сжимая брошь в руке, я, шатаясь, поднималась, когда огромная рука схватила меня за плечо. Меня повернули, и я увидела разъяренные глаза ювелира. Толстяк дрожал от возбуждения и кричал:
– Она украла брошь, хозяин! Она у нее в руке!
Вцепившись мне в плечо с такой силой, что я чуть не закричала от боли, хозяин дернул меня за руку и разжал ее. Толстяк подхватил выпавшую брошь.
– Воровка! – с яростью произнес ювелир. – Иноземное бесовское воровское отродье! – Он изо всей силы ударил меня кулаком.
Меня закружило по мастерской, я ударилась головой о стену и почувствовала, как сползаю на пол. Комната вертелась и расползалась у меня перед глазами. Мне было дурно. Казалось, у меня все болит. Но это пустяки по сравнению с тем неописуемым страхом, который накатывал на меня. Я не потеряла сознание. Я надеялась, что голоса, доносившиеся издалека, мой страх и отчаяние были лишь дурным сном. Нужно только сделать над собой усилие и проснуться.
Мне плеснули в лицо холодной водой, чья-то грубая рука поставила меня на ноги и встряхнула. Я открыла глаза и увидела одного из полицейских Хуанг Кунга. Он стоял надо мной. Я поняла, что все происходит наяву. Меня поймали на месте преступления. Ювелир что-то возбужденно тараторил, и мне показалось, что он уже не первый раз рассказывает свою историю, потому что полицейский нетерпеливо прервал его. Несколько лавочников и прохожих собрались поглазеть на меня. Толстый юноша с ликованием рассказывал, как поймал меня с поличным.
Полицейский о чем-то спросил меня, но я все еще плохо соображала. Я смогла лишь уныло покачать головой, стараясь таким образом дать понять, что не расслышала. Через какое-то время я обнаружила, что меня ведут по улице и что рука полицейского лежит на моем плече. По пути он сердито говорил о моем преступлении и о том, что мандарин Хуанг Кунг знает, что делать с иноземными дикарями, которые воруют у благочестивого народа.
Голова раскалывалась, меня трясло от ужаса. До меня стало доходить, что то, о чем мне всего лишь час назад говорил доктор Ленгдон, правда. Здесь, в городе, росла ненависть к иностранцам. Это нелепо, но беднейший китаец считал себя выше любого «дикаря» из другой страны. Люди здесь называли себя «детьми Неба» и единственным в мире цивилизованным народом. Сейчас это чувство перерастало в ненависть. Я не считала себя чужестранкой, бесовским отродьем, но так думали обо мне китайцы, за исключением, возможно, лишь нашей маленькой деревни. И полицейский, не скрывая удовольствия, вел меня в тюрьму.
Мы прошли по петляющим улочкам и оказались, наконец, в тюрьме за «Дворцом правосудия». Пришел чиновник, чтобы записать подробности моего преступления. Затем меня поручили надзирателю, коренастому круглолицему человеку с могучими плечами. На нем был широкий кожаный ремень с металлическими заклепками. На одном боку висела связка больших ключей, позвякивавших на ходу, на другом – широкий меч в кожаных ножнах.
Когда он увидел, что я – девушка, он проспорил с чиновником несколько минут, ворчливо объясняя тому, что в тюрьме нет больше места для женщин, поскольку западная стена ремонтируется. В конце концов, меня вывели из комнаты, где сидел чиновник, и провели вниз по ступеням в широкий каменный коридор. Лампы не горели, и помещение выглядело очень мрачно. С одной стороны были тяжелые решетчатые двери. В этой части тюрьмы содержали мужчин. Я могла разглядеть их сквозь прутья решеток, когда мы проходили мимо. В некоторых камерах сидело по несколько человек. Кто-то печально стонал, другие молчали, а третьи играли в какую-то азартную игру, используя в качестве подручного материала соломинки или хлопковые нити. Я не удивилась. Даже накануне казни китаец будет играть. Азарт у них в крови.
Камеры были двойные с каменной перегородкой посредине. Железные прутья от пола до потолка делили каждое помещение на отдельные клетки. Некоторые узники делали ставки через прутья. «Интересно, – подумала я, – на что они играют?» Услышав звон монет, я поняла, что деньги у заключенных не отбирают. Конечно нет. Деньги остаются у владельца, чтобы он мог дать взятку за хорошее обращение. Подкуп – древнейшая и глубоко укоренившаяся китайская традиция.
В конце коридора была небольшая двойная камера. Надзиратель открыл дверь второй клетки, втолкнул меня, запер дверь и ушел, что-то раздраженно бормоча. Я, без сомнения, была плохим заключенным. Он бы предпочел мужчину с несколькими монетами в кармане, который заплатил бы ему за еду и, возможно, стакан вина.
В камере не было ничего, кроме табурета, грязного матраса и ведра. Я села на табурет, стараясь ни о чем не думать, но отчаяние охватило меня. Как Юлан справится одна в миссии? Помнит ли она все мои наставления? Что она будет делать, когда лекарство мисс Протеро закончится? Может пройти несколько дней, прежде чем мандарин пожелает рассмотреть мое дело. Конечно, меня признают виновной. И выпорют. Или еще хуже…
Я вздрогнула. Мандарин может приговорить меня к отсечению кисти. В нашей деревне жил старик, который лишился руки таким образом. Паника охватила меня, снова вызывая приступ тошноты. Если все так обернется, как смогу я справляться со всеми делами? Я и раньше не знала, что делать. А без руки мне будет в десять раз тяжелее.
Чей-то голос неуклюже произнес несколько китайских слов. Я подняла голову и увидела человека, стоящего у решетки, разделяющей наши камеры. Узкий луч света падал из маленького оконца, расположенного под потолком, на лицо незнакомца. От потрясения сердце чуть не выпрыгнуло из моей груди. Я с ним никогда не встречалась, но, несмотря на двухдневную щетину, я его узнала. Это было лицо, которое Роберт Фолкон несколькими смелыми, блестящими штрихами нарисовал головешкой на стене миссии. Это был тот самый опасный человек, против которого предостерегал меня Роберт Фолкон.
Он был на дюйм или два выше мистера Фолкона и чуть тоньше. У него были черные вьющиеся волосы. Выражение лица отличалось от портрета, потому что он не улыбался. Но ошибки не было: те же глаза, узкий подбородок, те же скулы. На нем была теплая овечья куртка и узкие брюки для верховой езды, заправленные в кожаные сапоги.
Я встала и подошла к решетке, сняла шляпу и произнесла дрожащим голосом:
– Добрый день, сэр.
Он был удивлен, и, казалось, приятно удивлен, потому что глаза сразу засмеялись и уголок рта приподнялся в полуулыбке, и на мгновение он стал полностью похож на свой портрет.
– Господи! Девушка!… Англичанка! – воскликнул он. У него был низкий ленивый голос. – Какого черта ты здесь делаешь? Зачем ты надела это дурацкое платье?
– Я всегда так хожу, сэр. Я здесь живу. Я хочу сказать, я живу в деревне, недалеко отсюда. – Я почувствовала, что краснею. – Я здесь в тюрьме, потому что хотела украсть золотую брошь, а мастер поймал меня.
Он усмехнулся.
– Не повезло. Хотя я бы не сказал, что ты похожа на девушку, которая привыкла к украшениям.
– Нет, сэр. Я украла не для того, чтобы носить эту брошь, сэр.
– Нет? – глаза смеялись надо мной, голос – тоже. – Тогда для чего? Расскажи свою историю.
Я смутилась:
– Что вы имеете в виду, сэр? Какую историю?
– Что я имею в виду? Зачем ты украла брошь?
– Ах, потому что мне нужно кормить детей в миссии, а у нас не осталось ни еды, ни денег. «Гильдия» наказала меня за то, что я просила милостыню, они поколотили меня. Мне ничего другого не оставалось, как воровать.
Он просунул руку между прутьями. Я оцепенела и не могла пошевелиться. Он прикоснулся к моему подбородку, но совсем не грубо, и повернул голову так, чтобы свет падал мне на лицо. Я медленно, про себя, сосчитала до тридцати, пока он меня изучал. После первого потрясения я пришла в себя, осмелела и смогла посмотреть ему в глаза.
Наконец он весело сказал:
– Я могу отличить мошенника с первого взгляда. Ты не такая. Примите мои извинения, мэм! – Так странно слышать, что старший, да еще мужчина, приносит тебе свои извинения, да еще называет тебя «мадам». От смущения я лишь смогла кивнуть в ответ. Он отпустил меня и сказал: – От тебя я впервые за долгое время услышал английскую речь, прямо – бальзам на душу. Придвинь табурет поближе и поговори со мной. Не возражаешь?
– Нет, конечно нет, сэр! Но я не очень сильна в искусстве беседы. Так мисс Протеро говорит.
– Не думаю, что мисс Протеро – кто бы она ни была – назвала бы меня искушенным в таком тонком деле, – серьезно сказал он. – Так что, мы подходящая парочка. – Он придвинул свой табурет к решетке, я сделала то же самое, и мы сели рядом в сгущающихся сумерках. Все мне казалось ненастоящим, и я хотела, чтобы все так и оставалось, потому что это, похожее на сон, ощущение было не таким страшным, как реальность.
– Нам следует представиться друг другу, – сказал он. – Николас Сэбин, искусен во многих ремеслах, надолго нигде не задерживаюсь.
– Люси Уэринг из миссии в Цин Кайфенг.
– Здравствуйте, мисс Уэринг.
– Здравствуйте, мистер Сэбин.
Мы вежливо пожали друг другу руки через прутья решетки, и я спросила:
– Какую тему желаете выбрать для разговора, сэр?
– Дайте подумать. – Он задумчиво потер подбородок. – Может быть, начнем с вас, Люси? Могу я называть тебя Люси?
– О, да… конечно. Пожалуйста.
– Благодарю. Отлично. Расскажи мне о себе, Люси, и о мисс Протеро, и о миссии.
Совсем просто!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43


А-П

П-Я