Tea чувствовала, что не в силах сразу вернуться в Чел-си. Ей нужно было время, немного свежего воздуха. Встреча с Винсентом все перевернула в ней. Что если… Нет! Она справилась с минутной слабостью. Мужа она не любила — теперь она знала это точно, но оставался долг. Ричард пошатнулся — она должна поддержать его. Каков бы он ни был, он любит ее; он ненавидит всех и вся, но ее он любит.Такси покружило по широким улицам Хэмпстеда, выехало к реке, и от влажного прохладного воздуха Tea постепенно пришла в себя. К ней вернулась прежняя уверенность. Она окликнула водителя и велела ему ехать в Челси.Ричард ждал ее в холле.— Ну? — нетерпеливо спросил он. — Тебя так долго не было!— Разве?— Да, страшно, безумно долго. Тебе это удалось? Он шел за ней по пятам. Его глаза жадно исследовали ее лицо в поисках ответа, руки тряслись.— Все в порядке, да? — переспросил он.— Я лично сожгла их.— О-о!Она прошла в кабинет и обессиленно рухнула в большое кресло. Ее лицо снова было мертвенно-белого оттенка.— Господи! — подумала вдруг она. — Вот бы сейчас заснуть и больше никогда — никогда — не просыпаться.Она не замечала, что Ричард пожирает ее глазами; ей было просто не до него.— Так все в порядке, да?— Я же сказала.— Но ты уверена, что это были те самые бумаги? Ты их просмотрела?— Нет.— Но как же…— Это были те самые бумаги, Ричард, говорю тебе. И, пожалуйста, оставь меня в покое. На сегодняшний вечер с меня достаточно.Ее муж поспешно отсел с виноватым видом.— Да-да, я понимаю.Он нервно заходил по комнате. Потом подошел к жене и положил руку ей на плечо. Она сбросила ее.— Не прикасайся ко мне! — вырвалось у нее. Она попыталась рассмеяться.— Прости, дорогой, но мои нервы уже на пределе. Эти прикосновения…— Конечно-конечно, я понимаю.Он снова принялся Мерить комнату шагами.— Tea! — неожиданно воскликнул он. — Ну прости меня!— Что? — она недоумевающе подняла голову.— Я не должен был отпускать тебя к нему в такое время. Но поверь, мне и в голову не приходило, что я подвергаю тебя опасности.— Опасности? — рассмеялась она. Это слово, казалось, ее позабавило. — Что ты понимаешь? Ричард, ты даже представить себе не можешь…— Что? Что такое?Глядя прямо перед собой, она мрачно произнесла:— Ты даже не представляешь, чего мне стоила эта ночь.— О Господи, Tea! Я.., я не думал… И ты... пошла на это ради меня? Господи, какая же я скотина! Tea… Tea… Клянусь, если бы я хоть на секунду подумал…Упав на колени, он обнял ее и принялся бормотать что-то, словно в бреду. Она опустила голову и с некоторым удивлением взглянула на него. До нее только сейчас начало доходить значение его слов.— Я.., я никогда не думал…— О чем ты никогда не думал, Ричард?Он вздрогнул, услышав ее голос.— Ответь же. О чем ты никогда не думал?— Tea, давай просто забудем об этом. Я ничего не хочу знать. Не хочу даже думать об этом.Она смотрела на него, широко раскрыв глаза.— Ты.., никогда.., не думал, — раздельно произнесла она. — И что же, по твоему мнению, произошло?— Ничего не произошло, Tea. Мы будем думать, что ничего не было.Она не отрываясь смотрела на него, пока не уверилась, что действительно поняла его правильно.— Так ты думаешь, что…— Не надо!Она не обратила на него никакого внимания.— Ты думаешь, что Винсент Истэн потребовал платы за эти бумаги? И получил ее?Очень тихо, почти неслышно Ричард выдавил:— Я не верил, что он посмеет.— Не верил?Она изучающе рассматривала его, точно впервые видя, пока он не опустил глаза.— И потому попросил надеть мое лучшее платье? Потому послал меня к нему ночью одну? Ты ведь знал, что я ему нравлюсь. Ты просто спасал свою шкуру, Ричард, спасал любой ценой.., даже ценой моей чести. Она поднялась.— Теперь я тебя понимаю. Именно это ты и имел в виду с самого начала. Или, по крайней мере, не отбрасывал такой возможности. И.., и все равно отпустил меня.— Tea!— Не смей отрицать! Знаешь, Ричард, я думала, что узнала все о тебе еще много лет назад. Я всегда знала, что ты способен на бесчестные поступки, но до сегодняшнего вечера верила, что только не по отношению ко мне.— Tea!— Ты хочешь что-то возразить?Он молчал.— Ну так слушай, Ричард. Я хочу тебе кое-что сказать. Помнишь, три дня назад, когда все это началось, слуги сказали тебе, что я уехала в деревню? Так вот, Ричард, это не так. Я уехала с Винсентом Истэном.Ричард издал невнятный горловой звук. Tea остановила его жестом.— Подожди. Мы были уже в Дувре, когда я прочла в газете о том, что с тобой случилось. Тогда, как ты знаешь, я вернулась.Она смолкла. Ричард схватил ее за руку и пристально посмотрел ей в глаза.— Ты вернулась… вовремя.Tea горько рассмеялась.— Да, Ричард, для тебя да.Он отпустил ее руку и, отойдя к камину, замер, гордо вскинув подбородок. В эту минуту он был действительно красив.— Я, — медленно произнес он, — смогу простить тебе это.— А я нет.Это было как взрыв. Ричард, вздрогнув, непонимающе повернулся к ней. Его губы беззвучно шевелились.— Ты… ты что, Tea?— Я сказала, что не прощу тебя. Я сама согрешила, бросив тебя ради другого мужчины, хоть между нами ничего и не произошло — это не важно. Но я хоть согрешила ради любви. Я знаю, что ты никогда не был мне верен. Не спорь, я прекрасно знала это и прощала, поскольку верила, что ты меня все же любишь. Но то, что ты сделал сегодня, перечеркнуло все. Это омерзительно, Ричард. Этого не сможет простить ни одна женщина. Ты продал меня, продал свою собственную жену!Она подхватила накидку и направилась к двери.— Tea! — тревожно позвал ее муж. — Ты куда?— За ошибки нужно платить, Ричард, — бросила она, обернувшись. — За свои я заплачу одиночеством. Что до тебя… Ты сделал ставкой в игре любимого человека… Что ж, ты его проиграл!— Ты уходишь?— Да, Ричард. Теперь я свободна. Здесь меня больше ничто не держит.Хлопнула дверь. Прошла вечность или несколько секунд — он не знал. Едва слышный шелест заставил его очнуться. С магнолии за окном осыпались последние лепестки. Дом грез Это история Джона Сигрейва — история безответной любви, напрасных надежд и бессмысленной жизни. Возможно, впрочем, что не такой уж бессмысленной, поскольку все, что он не сумел получить от жизни, в конце концов ему дала смерть.Род Сигрейвов — крупных землевладельцев во времена королевы Елизаветы — обеднел к концу прошлого века настолько, что, продав последний клочок земли, вынужден был отрядить одного из своих отпрысков на обучение презренному искусству делать деньги. По иронии судьбы эта участь выпала на долю человека, готового к ней меньше всех.На алтарь финансов был принесен Джон Сигрейв, пухлыми чувственными губами и огромными чуть удивленными темно-синими глазами удивительно напоминавший сказочных эльфов, живущих в дремучих лесах. Как и настоящим эльфам, все, что ему было нужно, — это запах земли, бескрайнее небо над головой и вкус морской соли на губах. И все это у него отняли.В восемнадцать он поступил на службу в солидный торговый дом простым клерком. Семь лет спустя он работал там же и в том же качестве. Как выяснилось, у него начисто отсутствовало честолюбие. Он был исполнителен, трудолюбив, пунктуален, он не чурался ни тяжелой, ни грязной работы, но не продвигался по служебной лестнице ни на шаг.Впрочем, ничего удивительного в этом не было, поскольку даже он сам не знал бы, что ответить, спроси кто-нибудь у него, кем бы он мог или хотел стать. Он лишь смутно догадывался, что способен на многое, и чувствовал в себе некую странную силу и необыкновенные задатки. К чему — не знал ни он, ни его коллеги. На работе его любили за неизменные дружелюбие и простоту, даже не подозревая, что это лишь способ отгородить свой внутренний мир от назойливых чужих взглядов.Однажды ему приснился сон — настоящий сон, а не те навязчивые детские фантазии, от которых невозможно избавиться годами. Он увидел его в одну из летних ночей — уже под утро — и, проснувшись в совершенном смятении, сел в кровати, пытаясь удержать увиденное в памяти и не дать ему ускользнуть по обыкновению всех снов.Почему-то это казалось ему очень важным — не дать этому сну уйти. Он должен был запомнить, что видел во сне этот Дом! Он был уверен, что это тот самый Дом, который он хорошо знал и уже не раз видел раньше, вот только он не был уверен, во сне или наяву.В комнату, наполненную звенящей тишиной, начинал понемногу просачиваться серый утренний свет. Было половина пятого утра — у Лондона оставались считанные часы, чтобы отдохнуть перед бурным днем, а Джон Сигрейв лежал в своей кровати с открытыми глазами, не в силах уснуть. Он был по-настоящему счастлив, что успел ухватить и запомнить свой сон, ведь сны так капризны и мимолетны и так ловко выскальзывают из медлительных пальцев только что проснувшегося сознания! А вот ему удалось схватить свой сон и сохранить его.Сон и впрямь был изумительным по своей красоте.Там был Дом, и странно, Джон ведь прекрасно знал, что в этом сне было много чего еще, но помнил он только Дом.И, чем больше Джон приглядывался к нему, тем отчетливее понимал, что никак не может его знать. Да что там, он и мечтать о таком не мог.Дом был ослепительно белый, он стоял на холме, окруженном могучими деревьями, а вдали синели холмы, но пейзаж не имел никакого отношения к красоте Дома, в этом были и странность и смысл всего сна. Дом был красив сам по себе. Необычайно красив. Настолько, что пульс Джона учащался, стоило ему представить себе этот Дом, Он, правда, немного жалел, что не успел заглянуть внутрь, где несомненно, было еще красивее, но в конце концов — утешал он себя — он и так увидел немало.Постепенно, по мере того как из сумрака его спальни проявлялись истинные очертания наполнявших ее предметов стало рассеиваться и очарование сна. Джон уже не мог с уверенностью сказать, так ли уж он был прекрасен.Может, воображение просто посмеялось над его жадной памятью? В конце концов, что он такого увидел? Какой-то белый дом на холме. Довольно, конечно, большой, со множеством темных окон (почему-то он был уверен, что дом обитаем, — просто, когда он его увидел, было слишком рано и никто еще не проснулся). И чего, в самом деле, он так разволновался? Он даже посмеялся над своей впечатлительностью, вспомнил, что приглашен на обед к мистеру Уоттермену, и выкинул сон из головы.
Мейзи, единственная дочь Рудольфа Уоттермена, привыкла всегда получать то, что ей нравится. И вот однажды, заглянув в кабинет к отцу, она решила, что ей нравится Джон Сигрейв, который оказался там только потому, что его попросили занести начальнику кое-какие письма.Когда молодой клерк ушел, она принялась расспрашивать о нем у отца.— Один из сыновей сэра Эдварда Сигрейва, — небрежно ответил тот. — Род древний, но вконец обедневший.Хороший парень, хотя звезд с неба не хватает. Да и честолюбия никакого.Но честолюбие, в отличие от отца, волновало Мейзи меньше всего, и через пару недель она упросила его пригласить Джона на семейный обед: только отец, она сама и гостившая у нее подруга.Та не преминула заметить:— Похоже, Мейзи, ты уже все решила? Папочке только и остается, что завернуть этого твоего Джона в подарочную упаковку, оплатить и преподнести любимой дочке на блюдечке.— Аллегра! — вскипела Мейзи. — Это уже чересчур!Аллегра Керр только рассмеялась.— Не отпирайся, Мейзи. Ведь так оно все и есть. Если тебе понравится, например, шляпка, ты не успокоишься, пока ее не получишь. Ну, а если тебе понравится, например, клерк…— Не говори ерунды! Мы с ним едва знакомы.— И тем не менее. Чем он тебя так зацепил, Мейзи?— Сама не знаю, — медленно проговорила та. — Он какой-то другой, понимаешь? Не такой, как все.— Другой?— Да. Не могу объяснить. Нет, я знаю, он симпатичный, но дело не в этом. В нем есть что-то необычное. Знаешь, он как будто не видит людей. Правда. Я даже сомневаюсь, заметил ли он меня тогда в офисе отца.— Ну, это старый трюк, — рассмеялась Аллегра. — Сообразительный юноша.— Аллегра! Ты просто завидуешь.— Ну-ну, дорогая. Все будет хорошо. Разумеется, папочка сделает своей маленькой Мейзи такой подарок.— Как раз это мне меньше всего нужно.— Ах, вон оно что. Хочешь, чтобы все было по-честному?— А почему бы и нет? Разве меня нельзя полюбить по-настоящему?— Конечно, можно, дорогая. Думаю, в конце концов так и произойдет.Аллегра с улыбкой оглядела подругу: миниатюрная и женственная. Темные блестящие глаза, чувственный рот.Подбородок, пожалуй, немного тяжеловат, зато отличные зубы и прекрасная кожа. Модная короткая стрижка, отличная косметика и со вкусом подобранная одежда.— Да, — заключила Аллегра. — Он просто обязан в тебя влюбиться. Ты изумительно выглядишь, Мейзи.Ее подруга вздохнула.— Правда-правда, — добавила Аллегра. — Но, допустим — чего не бывает, — он все же этого не сделает. Не влюбится. Или, скажем, будет испытывать к тебе нежные, но исключительно дружеские чувства. Что тогда?— Во-первых, может, при ближайшем рассмотрении он мне еще и не понравится.— Не исключено. Ну, а если?..Мейзи пожала плечами:— Думаю, у меня хватит гордости.— Гордость хороша, чтобы скрывать чувства, а не бороться с ними, — перебила ее Аллегра.— Ну… — Мейзи чуть покраснела. — Если начистоту…Не думаю, что он откажется от такой партии. Положение в обществе, деньги и все такое.— Ну да, — кивнула Аллегра. — Прямая дорожка в партнеры твоего отца. Все-таки, Мейзи, ты молодец. Можешь собой гордиться. Не каждая так сумеет.Теперь Мейзи покраснела по-настоящему.— Какая ты злая, Аллегра!— Зато представь, как тебе было бы без меня скучно.Вот поэтому ты меня и терпишь. Между прочим, я всегда задавалась вопросом: почему это придворным шутам всегда все прощалось? А сейчас, похоже, могу выяснить это на собственном опыте. И не говори, что это не так. У меня ведь все как в плохом любовном романе. Есть происхождение, гордости тоже хоть отбавляй, а вот с деньгами и образованием прямо беда. «Что делать?» — спросила бедняжка.«Бог подаст», — был ответ. В таком положении особо щепетильничать не приходится. Делаешь, что скажут. Тем более что содержать бедную родственницу готовы обычно те, кто не может себе позволить держать слуг. Ну, соответственно и обращаются с ней, как с рабом на галере.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25