Может быть, поэтому он повторил: – Да, обыкновенные люди.– Водитель определенно похож на бандита, – настаивала она.– Водитель на моей стороне.– Ты не боишься?– Немного.– Ты смелый.– Кто знает.– Я знаю.– Слишком уж много хвалили смелых, – сказал он. – Может, было бы лучше, если бы все были трусами, а?– Как тот в очках, который испугался моей болезни?– Попробую с ними договориться, – сказал Хенрик.– Да ты не бойся, – успокоила она его. – Ты тоже хороший бандит.– Освенцимец сделает все, о чем я его попрошу. Твой кавалер, наверно, тоже. Потом столкуюсь с шефом.– Все будет как надо. Что там за шум? – Она прислушивалась. Хенрик подошел к окну. – Это въехали грузовики. Сейчас начнется погрузка.– Спеши, – поторопила она.Хенрик подошел к кровати и наклонился. Янка смотрела на него с ожиданием. Ее темные глаза, казалось, были покрыты лаком.– Я люблю тебя, Янка. И знаешь за что?– Нетрудно догадаться.– Нет, не догадаешься. Я люблю тебя за то, что ты сказала, чтобы я спешил. Что ты не говоришь: «Оставь их в покое».– Спеши.– И еще. Не проболтайся женщинам, что провела ночь у меня.– Ты тоже не хвались.– Я напишу об этом в газету, – сказал он. Выходя, он чувствовал на себе ее взгляд. Подумал: «И все-таки что-то от этой ночи осталось, что-то большее, чем обмен услугами».В коридоре он встретил небритого Рудловского. Рубашка на нем была грязная и мятая.– Как спалось? – спросил Хенрик беззаботно.– Кажется, у меня катар. Как кончим, схожу в аптеку.– Грузите?– Помаленьку. А вы?– Я сейчас приду, – пообещал Хенрик. – Смулка с вами?– Не видел.– Еще спит?– Наверно.– Если шеф не стащил его с кровати!– Пойду разбужу.– Я с вами.Они подошли к номеру Смулки. Дверь была закрыта. Хенрик постучал.– Збышек! – позвал он. Ответа не было.– Наверно, смылся, – сказал Рудловский.– Куда?– Куда-нибудь. Вчера они повздорили с шефом.– Да?– Я это узнал от шефа. Он сказал, что Смулка рехнулся.– А обо мне ничего не говорил?– О вас, что вы трудный, но толк будет. Идемте.– Минутку.В голове Хенрика шевельнулось подозрение. «Попал к бандитам. Сам похож на бандита». Хенрик достал из кармана отмычку и стал орудовать ею в замке.– Вы думаете?.. – начал Рудловский.– Сейчас убедимся.Замок скрипнул, и дверь открылась. Смулка неподвижно лежал на кровати.– Какой скандал! – пробормотал Рудловский. Они подошли ближе. Смулка лежал в той же позе, что и вчера вечером, одна рука вытянута вдоль тела, другая на груди, желтое лицо выражало безразличие, ноги в ботинках просунуты между железными прутьями спинки. «Бедный Смулка, кажется, отмаялся. Я опять один».Рудловский осмотрел труп.– В живот, – констатировал он. – Как вы думаете, это очень больно?– Не знаю.– Я не переношу боли.– Наверное, не очень. Лицо у него спокойное.– Такие вещи шеф выполняет ювелирно. Вы правы, он, наверное, не страдал, – сказал Рудловский и сделал несколько шагов назад. – Отойдите, пожалуйста.– Почему?– Бактерии.Хенрик выглянул в окно. Перед отелем стояли три грузовика. Шеф, Вияс и Чесек загружали прицепы. «Я остался один. Я даже не могу им пригрозить. Чесек пойдет за мной. Может, и этот».– Пан Рудловский, вчера вечером дверь была открыта. Кто же ее закрыл?– Наверное, шеф. Или кто-нибудь из них, – Рудловский показал на окно.– Они тоже? – удивился Хенрик.– Кто-то из них. Шеф не смог бы один положить его на кровать.Хенрик обвел взглядом комнату. Трус прав, на полу были следы крови. Он убил его не на постели. Потом они положили его, как будто он спит, даже дверь оставили открытой, чтобы придать этой версии правдоподобие. Утром Мелецкий решил, что игра окончена и лучше Смулку запереть.– Бандюга этот ваш шеф, – сказал Хенрик.– Так уж сразу и бандюга.– Он вспарывает людям животы, а вы еще сомневаетесь.– Смулка, наверное, качал права.– Ну и что?– Шеф не любит, когда качают права.– У вас есть аттестат зрелости, Рудловский?– Что-то в этом роде.– Вы знаете, что такое этика?– Пустой звук. Оставьте Смулку, мы все равно ему уже не поможем.Хенрик прошел мимо Рудловского и загородил ему выход.– Я хочу с вами поговорить, – сказал он.– Об этике? – спросил Рудловский взволнованно, снял очки и стал протирать их платком. – Здесь не место. Этот труп…– Я намерен помешать ограблению Сивова, – сказал Хенрик.– Это почему же?– Потому что мы приехали Сивово охранять.– Это был только удобный повод.– Для меня нет. Я приехал охранять. Если для вас это недостаточный мотив, то я вам напомню, что вообще присваивание чужих вещей – занятие некрасивое.– Но выгодное. Ни одна страна не испытывает угрызений совести, присваивая себе чужие земли и города, а почему я…– Вы хотите, чтобы вас считали вором?– Я не вор.– Нет, вы вор.– Ну ладно, допустим, сегодня это так, но завтра я с этой профессией распрощаюсь.– Неизвестно. Можно привыкнуть.– Вы говорите так, как будто всегда были образцом честности.– Не будем спорить о том, что было. А вы помните наш тост, пан Рудловский? Свобода, родина, лучезарное будущее, помните?– Это все разговоры в пользу бедных, пан Коних. Подвернулся случай, надо брать, завтра не будет. Не возьму я, возьмут другие.– Пусть берут другие.– Но почему? Почему не я?– Потому что… Вы что, действительно не знаете?– Нет.– Черт побери! Вы действительно этого не понимаете? – Хенрик подтолкнул Рудловского к зеркалу и увидел искривленную комнату, кровать с трупом Смулки, вспотевшие очки труса. – Для того! – крикнул он. – Для того, чтобы можно было смотреть в зеркало. Теперь вы понимаете?– Допустим, – Рудловский снова стал протирать очки. – Тогда, с вашего разрешения, я сегодня сделаю свою последнюю ставку, а потом выйду из игры.– Нет! Никаких последних ставок!Рудловский молчал. «Сломался, – понял Хенрик. – Я буду не один».– Слушайте внимательно, – быстро объяснял Хенрик. – Если вы солидаризуетесь со мною, Мелецкий ничего не посмеет тронуть. Вдвоем с Виясом он с нами не справится.– А Чесек?– Чесек сделает то, что я захочу. Я объявлю Мелецкому, что мы трое не согласны на ограбление Сивова.Рудловский показал на мертвого Смулку.– Он пришьет меня, как его.– Ничего он вам не сделает!– Вы его не знаете.– Я знаю себя. Втроем мы с ним справимся.– Нет. Я не пойду против шефа. Выстрел в живот – это чертовски больно. Мне жизнь не надоела.Рудловский попытался выйти, но Хенрик снова преградил ему дорогу.– Хорошо, – согласился Хенрик. – Я не требую, чтобы вы перешли на мою сторону. Достаточно, если вы не выступите против меня.– Нейтралитет? – спросил недоверчиво Рудловский.– Да.– А что я с этого буду иметь? Хенрик развел руками.– Ну, возьмете себе кое-что. Рудловский прикрыл рот рукою.– Прежде всего выйдем отсюда. Комната полна бактерий. Они вышли в коридор. Рудловский с облегчением вздохнул.– Вы знаете, сколько мне обещал Мелецкий? – спросил он. – Два миллиона. Не барахлом. Наличными. Вы можете мне это гарантировать?– Нет.Рудловский рассмеялся и сказал:– Ну пока! «Ушел. Черт с ним». 17 – Чесек, – сказал он. И сразу же подумал: «Я немного переиграл. Как будто только он и мог все спасти, как будто все зависит от него. Он ничего не должен заметить». – Привет, Чесек, – сказал Хенрик без нажима. – Вспотел?Освенцимец стоял в дверях музея с ящиком на плече.– Привет, старик, – ответил он. – Помоги. Хенрик взял ящик и поставил его в кузов грузовика.– Что-то у тебя слабовато идет, – сказал он. – Доконала?Ответ входившего в здание освенцимца он не расслышал. Что-нибудь вроде «баба-огонь», «она может», «как автомат» или какая-нибудь другая мужская похвальба. Неважно. В залах музея было светло, косые лучи утреннего солнца били прямо в глаза. «Здесь я дрался со Смулкой, лежал возле ящика, Смулка стоял там, в серой полосе света, и прикладывал платок к щеке. Здесь мне однажды повезло», – подумал он с суеверной надеждой. Чесек осматривал ящики.– Бери те, помеченные мелом, – сказал он.– Кто помечал? Шеф?– А кто же?– Он понимает в этом?– Шеф во всем понимает!– А вот женщину себе выбрал неважнецкую.– Да, в женщинах он разбирается меньше. Подай мне ящик.– Подожди.Чесек. не протестовал. Значит, он тоже понимает, что что-то должно произойти, что надо отчитаться перед собою. Оба только делали вид, что «порядок, порядок», а на самом деле он тоже ждал разговора. Освенцимец сел на ящик и закинул нога на ногу.– Ну? – спросил он. Хенрик сказал:– Я был здесь вчера со Смулкой. – Знаю.– Мы подрались. Знаешь, из-за чего?– Нет. Но если ты ему всыпал – это хорошо. «Смулка не проговорился», – решил Хенрик.– А ты знаешь, что Збышек… – хотел сказать «умер», но осекся, внезапно увидев на пиджаке освенцимца темное пятно… «Такой хороший пиджак», – подумал он. Чесек перехватил его взгляд и стал рассматривать свой пиджак.– Грязный, – сказал он, – не было времени почистить.Все было хуже, чем думал Хенрик. Это именно он, Чесек, помогал перенести Смулку на кровать. Самый доверенный человек шефа! Он сидел на ящике, положив нога на ногу, мордастый, приветливый, человек-сфинкс, каменное изваяние. «Пойдет ли он за мной, я не Смулка, я тоже лагерник, но подумай, к чьей помощи ты прибегаешь, чьими руками хочешь защищать закон и этику, а если это обыкновенный головорез, у него на пиджаке кровь Смулки, и его это даже не смущает, насмотрелся на трупы в лагере. Очень яркое солнце, будет жара, меня знобит, теперь я остался один, придется отступить».– Он был тяжелый? – спросил Хенрик.– Кто? Ах он? Весил изрядно. Ну и силенка у него! – За что его шеф прикончил?– Он изменник, Хенек. С изменниками нельзя цацкаться.– Ты знаешь, из-за чего я с ним дрался? – спросил Хенрик. – Скажу тебе. Он хотел взять отсюда одну мелочь. Спросил, сколько она стоит. Я велел положить на место. Из-за этого у нас и пошло.Чесек продолжал качать ногой. Хенрик говорил:– Он нокаутировал меня. А потом, когда привел в сознание, признал мою правоту.– Какую правоту? – спросил Чесек, поднимаясь.– Что то, что мы делаем, – это подлость.– Возможно, – согласился Чесек. Хенрик схватил его за плечо.– Чесек! Я знал, что с тобой я договорюсь! Я знал!– Подожди, какое договорюсь? Какое знал? – удивился Чесек. – Ты думаешь, что нельзя жить после того, как сделаешь подлость? Очень даже хорошо можно жить.– Старик, я думал, ты меня понимаешь.– Что я должен понимать? Я знаю одно: кто был помягче, поделикатней, тот быстрее отправился на тот свет.– А все-таки Смулка решил иначе.– И плохо кончил. Подай мне этот ящик.Хенрик чувствовал, что тонет. Канаты, за которые он держался, выскальзывали у него из рук, пальцы не удерживали обмякшее тело. Еще мгновение, и останется только бессильный крик.– Чесек, – сказал Хенрик, – мы оба были в лагере, и ты, и я. Ты не можешь оставить меня в такую минуту. Все, что ты видишь, – это национальные сокровища нашего народа. Ад кончился, надо начинать новую жизнь. Мы, Чесек, испытавшие все на собственной шкуре, должны о них позаботиться… Прошу тебя, старик, помоги.Круглое, заросшее светлой щетиной лицо Чесека выражало удивление, беззубый рот жадно ловил воздух. Выслушав Хенрика, Чесек сказал:– Ты что, с луны свалился? Хенрик молчал.– Новую жизнь? С кем?! – закричал освенцимец. – Проститутка на воре едет и бандитом погоняет. Ты видел, что происходило? Ты видел, что из нас сделали? Плевать я хотел на твое национальное сокровище, мой желудок – самое большое сокровище.– Боишься шефа.– Я? Шефа? – возмутился Чесек. – Я шефу тоже могу врезать, если станет на пути. Я, куриная морда, никого не боюсь! А то, что мне надо, я знаю. Смрад от трупов шел на полсвета, человек с человека шмотки сдирал, у кого была миска макарон, был аристократом. Было так? Было. Так что стоит твой человек? Все можно, Хенек! Все!– Ты прав: за миску макарон можно было купить девушку, смрад шел по всей Европе, у трупов вырывали золотые зубы. Но это кончилось. Нет войны, нет лагерей. И теперь не все можно! Слышишь? Не все!Чесек подошел к нему.– Ты, ты! Ты там тоже был такой чистый? – рявкнул он. Хенрик отступил па шаг.– Думаешь, к моим рукам что-то прилипло? – Он вытянул руки вперед: – Вот! Посмотри!– Пальцы дрожат.– Не беспокойся, когда я стреляю, у меня ничего не дрожит. Чесек посмотрел на него с интересом.– В меня не выстрелишь, – сказал он.– Там видно будет.– Я тебя до этого укокошу, – сказал Чесек.– Хорошо, хорошо.– Не думай, что после мне будут сниться кошмары.– Закрой свою пасть, – тихо сказал Хенрик. – Чем ты хвастаешься? Я тебе заявляю, что ты не вывезешь отсюда ни одной картины, ни одной клизмы.– Если бы это слышал шеф…– Не держись за карман, все равно не успеешь. Шефа я уломаю, увидишь. Он один из вас что-то понимает. Стой, я подам тебе ящик.Хенрик поднял ящик и поставил на плечо Чесеку. Освенцимец повернул к нему лицо.– Хенек, побойся бога. Нам за все это что-то причитается? Причитается или нет?– Да. Две пары туфель, костюм, чемодан тряпок.– Эх ты, падло, – сказал с ненавистью Чесек.Хенрик проводил его до грузовика и помог поставить ящик в кузов.– Подумай, – сказал он Чесеку. – Мы вдвоем можем очень много сделать. Подумай, Чесек.– Нет, – ответил освенцимец. – Я еще с ума не сошел.Он отвернулся и пошел в музей за следующим ящиком. «Теперь я действительно один», – подумал Хенрик. 18 Он провел рукой по лбу и глубоко вздохнул; легкие наполнил сухой горячий воздух. Лоб был уже сухой. Хенрик вытер руку о штаны. «Душно, как в пустыне», – подумал он. Провел сухим языком по губам. – «Адская жара». Какая-то неуловимая мысль приходила и уходила. «Я один, – вспомнил он, – ничего не выйдет, я один». Дома, обжигаемые солнцем, стояли немые, как пирамиды, смотрели темными окнами, покрытыми пылью, внутри жила пустота и молчание. «Не хватает еще сов», – подумал Хенрик, топча порыжевшую хрустящую траву. Из-под ног с радостным хлопаньем взлетели голуби и закружили над памятником Великому Фрицу. Оттуда донесся какой-то новый шум, упорный и монотонный, жемчужный, как дождь, как вода из лейки, льющаяся на цветы, он вызывал в памяти горный поток, разбивающийся о подводные камни, соленый запах моря, кафель в ванной гостиницы «Tiwoli» и босые ноги Анны, а может быть, только напиток, пенящийся в тонком прозрачном стекле, с кусочком плавающего льда сверху.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15