— Джоах посмотрел назад, где длинные языки пожара тянулись прямо к луне. — Если сумеем перебраться через реку, считай, что мы спасены. А тогда можно будет подумать и над твоими вопросами.
Елена прикусила губу, вдруг ясно представив себе, какими могут быть эти ответы. Девушка вздохнула и вытерла слезы. Испуганная Мист так и вздрагивала рядом, и Елена осторожно провела рукой по ее трепещущим ноздрям:
— Ш-ш-ш, моя хорошая, все будет хорошо, — шептала она, но неожиданно кобыла дернулась, едва не вырвав поводья из ослабевших рук, и девочка буквально повисла в воздухе, когда животное взвилось на дыбы. А потом Мист пошла скорым галопом, таща так и не успевшую встать на ноги Елену.
— Стой, Мист, стоять! — кричала она, пытаясь нащупать ногами опору, но кусты и камни мешали ей.
— Пусти ее, Елена!
Но девушке слишком трудно было выпустить из рук последнее, что связывало ее с родным домом, навеки исчезнувшим в черной ночи, и она, наоборот, ухватилась за поводья еще крепче.
Наконец ей удалось упереться ногой в валун и натянуть поводья так, что лошадь волей-неволей остановилась. Тогда Елена намотала поводья на первую попавшуюся яблоню, моля лишь о том, чтобы ствол выдержал. К счастью, он выдержал, и Мист потихоньку пришла в себя.
— Что случилось? — спросил, задыхаясь, подбежавший Джоах.
— Ш-ш-ш!
И оба они сквозь рев пожара вдруг отчетливо услышали еще какой-то нарастающий шум. Начавшись как шепот, он становился все явственней, и уже можно было различить хлопанье тяжких крыльев, словно где-то выбивали большой ковер. И звук этот стремительно приближался.
Мист рвалась с коновязи, хрипя и выкатывая от ужаса побелевшие глаза, а Елена, не помня себя, стала зачем-то приседать все ниже. Джоах заполз далеко в гущу яблоневых ветвей.
Все трое, не отрываясь, смотрели на небо. Дым заволакивал звезды, но даже он расселся под ударами крыльев огромных чудовищ, размах крыльев которых был никак не меньше роста двух взрослых мужчин. На какое-то мгновение среди клубов дыма мелькнул кончик такого крыла — костистого, в красных перепончатых складках — и снова исчез в хаосе пожара.
Кровь у Елены застыла — это не обитатели долины, это нечто страшное, выпестованное далеко, вдалеке от добрых людей. Чудовища летели прямо через огонь.
Когда шум затих, Джоах вылез из-под дерева и тихо спросил:
— Что это было?
— Не знаю, — покачала головой Елена. — Но теперь нам надо спешить вдвойне.
Держа факел как можно дальше от себя, Рокингем, тем не менее, усиленно зажимал платком и рот, и нос. В горле першило от жара и дыма. Кое-как он ткнул факелом в колючий кустарник, росший по опушке сада, тот мгновенно вспыхнул, и успокоенный Рокингем помчался обратно на ферму.
Там посреди двора стоял Дизмарум, устало опираясь на посох и подняв вверх руку, пробуя ветер.
— Еще, — приказал он, не глядя на Рокингема, и махнул в сторону собранных опавших листьев на краю поля.
— Я запалил достаточно, — ответил Рокингем и вытер перепачканные в копоти ладони о брюки. Лицо его почернело от пепла. — Весь склон в огне.
— Еще, — словно не слыша, сурово потребовал провидец и снова указал на кучи листьев. Его темная ряса, обугленная по краям, развевалась и билась по ветру.
«Пусть будут прокляты эти слепые глаза!» — подумал Рокингем и остался на месте.
— Огонь полыхает так, что застигнет детей, где бы они ни были — на склоне или в долине. Жечь всю окрестность совсем незачем.
— Пусть хоть вся долина превратится в прах и пепел, главное — поймать девчонку.
Рокингем вытер лицо все тем же платком:
— Сад — единственный кормилец для всей долины. Если эти фермеры только пронюхают, кто виновник пожара…
— Главное — девчонка, — в опаловых глазах Дизмарума плясали отблески зарева.
— Но горожане, они…
— Они-то и станут ловушкой. Огонь заставит их искать прибежища в Винтерфелле.
— И ты думаешь, горожане бросятся ее ловить, как только увидят? Да если они только подумают, что это она подожгла сад, от нее живого места не останется через секунду.
— Во второй раз она не должна ускользнуть, — Дизмарум снова указал посохом на мертвые листья.
Рокингем проворчал что-то и взял новый факел. Запалив его от огня, все еще тлеющего на развалинах конюшни, он пошел к кучам, погрузил факел в первую из них как можно глубже и не успел отскочить, как сухие листья вспыхнули, точно порох, и запылали, треща и требуя новой пищи.
Закашлявшись от густого дыма, поднимавшегося от листьев, Рокингем даже не понял, в какой момент порыв ветра бросил на него сноп горящих листьев, закружившихся вокруг, как рой обозленных ос.
Дорогой дорожный плащ вспыхнул сразу в нескольких местах, и, срывая его и затаптывая огонь каблуками, Рокингем не выдержал:
— Хватит! С меня довольно! Я возвращаюсь в город!
Глаза слезились от дыма, обожженный нос почернел, и, махая обеими руками, чтобы разогнать черный смрад, воин крикнул:
— Дизмарум! Слышишь?
Но ответа не последовало.
Старик, вероятно, уже отошел к дороге. По каким-то обгорелым остаткам дома Рокингем почти ощупью пересек двор, кашляя и поминутно падая в грязь и пепел. Наконец воин наткнулся на что-то мягкое и, наклонившись, обнаружил, что это Дизмарум. Старик стоял на коленях неподалеку от угла исчезнувшего дома и погружал свой посох в податливую разогретую землю все глубже. В мутных глазах провидца сверкала ненависть, но обращена она была не на подошедшего, а куда-то за него.
Рокингем замер, пораженный неприятным чувством, будто его спину буравит чей-то ледяной взгляд.
Он резко обернулся, и то, что предстало его взору, заставило воина вскрикнуть и рухнуть на колени рядом со стариком.
Над горящими кучами возвышалась тварь с широко распростертыми крыльями и глазами, красными, как кровь. Будучи в два раза выше Рокингема и в два раза тоньше, чудовище обладало прозрачной кожей, сквозь которую просвечивали его кости и внутренности. Было видно, как в груди сокращаются четыре черных сердца, гоня по телу потоки черной же крови. Багровый свет пожарища позволял не менее отчетливо видеть и все другие отвратительные движения в его организме. Рокингем задохнулся в рвотном спазме, и, несмотря на бушующий вокруг жар, холодный пот выступил у него на лбу. Тварь вдруг ударила крыльями, распространяя вокруг тошнотворный запах горящей кости, но неожиданно быстро сложила их за костлявыми узкими плечами и заковыляла по двору, проваливаясь в разогретую землю когтистыми лапами. Из черного рта на лысой и сморщенной голове высовывались желтоватые клыки, а высокие стоячие уши вдруг качнулись в сторону Рокингема. К нему потянулась длинная рука, заканчивающаяся мясистыми пальцами с когтями, с которых капала зеленая маслянистая жидкость.
И Рокингем узнал этот яд и понял, кто это. Сам он никогда не видел их, но глухие упорные толки о страшных чудовищах постоянно ходили среди всех обитателей Блекхолла. Это были скалтумы, лейтенанты самого Черного Лорда.
Чудовище раскрыло пасть, чтобы произнести что-то, длинный черный язык длиной в человеческую руку зашевелился среди обнажившихся зубов:
— Где… шссс… дитя? Где… шссс… дитя, которого ищет верховный… шссс… хозяин? — голос скалтума оказался невероятно высоким и шипящим.
Дизмарум поднял голову, упорно избегая взгляда чудовища:
— Она полна силой… — он махнул рукой в сторону бушевавшего в саду пожара. — И сжигает за собой следы. Она убежала через сад.
Скалтум угрожающе опустил голову к самому лицу Дизмарума и когтем поднял его к огню. Рокингем видел, как старик тянет шею, чтобы острый коготь не пропорол ему морщинистую кожу.
— Так она… шссс… ссспассслась? Почему не сссообщили… шссс… хозяину?
Ответ старика прошелестел, как дуновенье ветра:
— Мы приготовили для нее ловушку, и она будет наша еще до восхода солнца.
— Великий и ссславный желает ее… шссс… немедленно! — разозленный скалтум исходил слюной, и ее капли шипели на земле, как живые. — Не надо рассссстраивать хозяина… шссс!
— Она заперта в этой долине, и мы не упустим ее.
Скалтум склонился еще ниже и кончиком языка дотронулся до носа Дизмарума:
— Или поссстрадаете за сссвой провал… шссс! — он презрительно оттолкнул старика.
Дизмарум уронил голову на грудь:
— Темный Лорд мудро поступил, послав тебя. С твоей помощью нам будет сопутствовать удача.
Однако Рокингем не услышал уверенности в словах провидца.
Лейтенант склонил голову набок и посмотрел на старика в некой задумчивости, как птица рассматривает червя перед тем, как клюнуть:
— Я тебя знаю, ссстарик, а?
Рокингем заметил, как по телу Дизмарума прошла дрожь, но от страха или гнева, сказать не мог.
— А вот и ты, сссвеженький. Тебя… шссс… тоже помню, — красные глаза скалтума загорелись недоверием.
О чем он говорил, Рокингем так и не понял, поскольку если бы он хоть раз в жизни увидел такую тварь, то не забыл бы никогда.
Но скалтум уже упер коготь ему в грудь, и волна омерзения и ужаса прошла по телу Рокингема. Склонившись ниже, тварь постучала когтем ему по голове и прижала черные губы прямо к его рту!
— Нет! — Но крик Рокингема был заглушен черным языком, вошедшим ему между зубов. Язык проникал все дальше и дальше, и горло несчастного свела судорога. Сердце стучало в ушах, и он готов был потерять сознание. Но тут скалтум вытащил язык и даже сделал шаг назад. Рокингем рухнул на четвереньки, отплевываясь и кашляя.
— Да, я почувссствовал ее ссслед в тебе, — одобрительно произнес скалтум, и Рокингема вырвало в пепел и грязь.
Жонглер вошел в отведенную ему комнату. Что ж, за шестнадцать монет хорошего не жди. Вокруг стояла тьма, но горничная засветила лампу, правда, настолько жалкую, что она не могла осветить всего пространства. Однако бродяга увидел, что стены давно нуждаются в покраске, а единственной мебелью была кровать, с которой на свет лампы ринулись полчища моли. Затем, повернув голову, он обнаружил старый шкаф из кедра.
Шагнув к нему, жонглер потянул на себя кособокие дверцы — шкаф оказался пуст.
В комнате было душно, пахло старым свечным воском и немытым телом. Но рамы единственного узкого окна, выходящего на двор харчевни, оказались наглухо заколочены, хотя и пропускали звуки подков, доносившихся со двора сюда, на четвертый этаж. Известие о пожаре в саду до сих продолжало волновать горожан.
Но к бродяге этот пожар не имел никакого отношения.
Жонглер подождал, пока горничная выйдет после того, как он положил ей в ладонь медную монетку, запер дверь изнутри и еще подождал, слушая ее удаляющиеся шаги. Больше ничего не было слышно, и только тогда он обернулся и посмотрел на свою спутницу. Лютнистка стояла посереди комнаты, поставив футляр с инструментом у кровати, а потом, не выпуская из рук лютни, тихо вздохнула и опустилась на измятое покрывало. Она сидела, чуть отвернувшись, и густая волна светлых волос заслоняла от жонглера ее лицо.
— Ты сказала — Эррил, — начал он, торопясь добраться до разгадки тайны. — Почему ты назвала меня так?
— А разве ты не тот, кого так зовут? — ответила вопросом на вопрос маленькая женщина, кладя лютню на колени.
— А кто же ты сама? — тоже вопросом на вопрос ответил жонглер.
— Я Нилен из Локайхиры, — мягко ответила та и подняла к нему глаза, словно надеясь, что он немедленно узнает ее.
Локайхира? Что такое? Какие-то смутные воспоминания пронеслись в мозгу жонглера, но он бывал слишком во многих городах и весях, чтобы запомнить какую-то Локайхиру.
— Где это?
Женщина подалась к нему всем телом, лютня соскользнула с колен, и снова блеск этого красного дерева что-то напомнил жонглеру.
— Как ты забывчив, Эррил из Стендая, — прошептала женщина, обращаясь почему-то к своей лютне.
— Никто не звал меня этим именем уже сотни зим, — тоже вздохнул жонглер, начиная чувствовать, как ноет после выступления все тело. — И тот человек давно умер. — Он подошел к окну и отодвинул грязные занавески. Во дворе толпились люди с факелами, кто-то тащил багры и корзины с песком. Потом появилась повозка, груженная бочками с водой, люди закричали, и вся процессия направилась к дороге. На западе, в долине у края гор, блестели оранжевые зарева.
Внезапно Эррил вздрогнул, вспомнив, когда и при каких обстоятельствах он сам стоял в последний раз посреди этой долины. Тогда он тоже смотрел из окна харчевни на далекие огни у подножья холмов.
— Зачем ты искала меня? — не оборачиваясь, спросил он. В темном отражении окна бродяга увидел, как женщина медленно опустила голову и коснулась пальцами лютни.
Несколько одиноких нот печально огласили грязную комнату.
— Потому что мы последние, Эррил.
И эти слова снова унесли его далеко-далеко, в давно забытые места:
— Последние в чем? — сурово потребовал он, наконец повернувшись к своей гостье.
— В отзвуке силы далекого прошлого, в Чи.
Эррил осклабился. Зачем она называла имя того бога, что оставил Аласию на растерзание Гульготе?
— У меня нет никакой силы.
Она опустила голову еще ниже, и волосы окончательно скрыли от жонглера ее лицо:
— Ты сомневаешься в своей силе, прожив на свете полтысячи лет?
— Это мой брат. Он сделал для меня все это.
— Шоркан, — дуновением ветра над водой прошептала она. При упоминании имени брата Эррил вздрогнул и сделал шаг навстречу загадочной лютнистке:
— Откуда ты столько обо мне знаешь?
— Я изучала древние сказания, — пальцем она отвела с лица волосы и глянула на жонглера блестящим фиалковым глазом. — И древние слова: трое станут одним, и будет создана Книга.
— Это всего лишь старые слова забытых времен.
Лютнистка прищурилась:
— Значит, ты уже не тот человек, о котором говорится в сказаниях. Тот человек спас и защитил Книгу, он бродил по городам и пытался поднять восстания против Гульготы и ее лордов — и имя его все еще живет в памяти этой страны.
— Старая история, не больше.
— Нет, история жива. Она длится и по сей день. — Волосы снова закрыли ее лицо.
— Но как ты узнала меня? — Эррил устало присел на подоконник.
Покачав лютню на коленях и еще раз пробежавшись по струнам, женщина тихо ответила:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53