Посредине площади, похожий на кубическую скалу, возвышается монумент борцам на баррикадах 1905 года.
Хорошо, что могилу борцов за свободу России придавили таким тяжёлым камнем! Если бы они на минуту встали из могилы и оглянулись кругом, то они пожалели бы свою кровь, пролитую за идеалы русской революции. Подготовляют революцию идеалисты, выполняют её фанатики, а пользуются – подлецы!
Позади сквера, где находится этот памятник, возвышается здание Горьковского Театра Оперы и Балета. Однажды в антракте между действиями я стоял с группой товарищей в фойе. По залу под звуки оркестра танцевали многочисленные пары.
Моё внимание привлекла гибкая миловидная девушка, танцевавшая с каким-то офицером. Её стройную фигуру обтягивало серое платье матового шелка, волосы были подняты в простой, но оригинальной прическе. Её туалет и вся манера держать себя говорили о хорошем вкусе, о чувстве собственного достоинства.
«Что это за девушка?» – спросил я у моего товарища, который был хорошо знаком с местной обстановкой.
«Студентка. Медичка с последнего курса», – ответил он коротко.
«Интересная девушка…» – сказал я.
«Не советую связываться».
«А что такое?»
«Да просто так… Не советую», – большего он не захотел мне объяснять.
Эти странные слова меня заинтересовали. Я обратился с тем же вопросом к другому знакомому.
«Эта девушка в сером?!» – сказал он, кося глазами на высокую фигуру. – «Если тебя интересуют знакомства на одну ночь, то это очень просто – всего одна банка консервов… или буханка хлеба».
Я недоверчиво посмотрел на говорящего. Я особенно любил студенческую среду и считал её «своей» средой. Его слова показались мне личным оскорблением. Студенчество было самой морально чистой и духовно развитой средой в довоенное время. Неужели война за один год принесла такие изменения?
«Не может быть. Не болтай глупости», – сказал я.
«Не глупости, а печальный факт. Она живёт в общежитии, с пятью подругами в одной комнате. Каждую ночь у них двое-трое гостей. Все офицеры. У кого теперь найдется что лишнее – только у офицеров».
До войны проституция в СССР практически не существовала. Эта статья расходов не укладывалась в бюджет среднего советского человека. Существовала только политическая проституция под опёкой НКВД – около ресторанов «Интурист» и вообще там, где вращаются иностранцы. В значительной мере видоизмененная торговля телом процветала в Москве в высших сферах нового господствующего класса, у которого было чем возместить продажную любовь.
В Москве, в особенности в артистических кругах, муссировались амурные приключения престарелого «всесоюзного старосты» Мих. Ив. Калинина, которого прозвали «кремлёвским козлом».
Чудодейственные силы таинственного корня Жень-Шень старого и испытанного средства тибетской медицины, возвращающего Мафусаилу силы первой юности, в сочетании с многочисленными именами московских балерин – это были обычные компоненты московских разговоров.
Перечислялись подарки Сталина прима-балерине Большого Театра Семёновой с интимным значением каждого из них. Кремль кормил людей будущим раем, а сам не забывал гурий в раю земном.
Теперь же в военное время, голод погнал женщин на улицу. Не ради шёлковых чулок, парижских духов или предметов роскоши. Нет. Ради куска хлеба или банки консервов. И что самое ужасное – первой жертвой стало студенчество, подрастающие кадры советской интеллигенции. Дорогой ценой покупалось высшее образование.
На заводе №645 в конструкторском бюро работали два старичка – Никанор Иванович и Петр Евстигнеевич. Оба они уже давно были пенсионерами, но голод опять погнал их на работу, на пенсию было абсолютно невозможно прожить.
Никанор Иванович был в своё время известным инженером-авиаконструктором. Ещё до первой Мировой войны он работал во Франции на заводах «Блерио», строил первые в мире самолеты.
Он знал лично всех отцов русской авиации – Жуковского, Сикорского, Пионтковского. В советское время он много потрудился в области авиации и с гордостью показывал многочисленные хвалебные аттестаты, награды и вырезки из газет с его именем. Теперь же это была только беспомощная развалина. Приняли его на завод больше из жалости, так как работать он уже был не способен от старости.
С раннего утра Никанор Иванович и Петр Евстигнеевич садились за стол в самом дальнем углу и, загородившись от окружающего мира чертёжной доской, начинали беседу о тех кушаньях, которые они испробовали за свою долгую жизнь. Каждый день, встречая друг друга они торопились рассказать о каком-нибудь новом блюде, которое всплывало в их памяти из тьмы годов.
Так сидели они час за часом, день за днём и всё рассказывали, брызгая слюнями, стараясь перещеголять друг друга. Иногда они даже ссорились из-за способа приготовления соуса а ля Жан или из-за рецепта маринованных грибов.
Но вскоре их сердца не выдерживали, они снова сходились и шептались, шептались, шептались. Другие конструктора считали, что они слегка помешались на почве голода.
Однажды я краем уха слышал, как Никанор Иванович жаловался Петру Евстигнеевичу: «Теперь уж третий день без каши сижу. Все калачики по нашей улице съел, а больше нигде не найду. Каша из калачиков, должен Вам признаться, Петр Евстигнеевич, замечательная вещь. Прямо как молочный поросенок с каштанами. Теперь надо будет по книгам порыться – говорят ещё корни какие-то съедобные есть».
Бедный Никанор Иванович! Поел всю траву на улице, теперь будет корни искать. Хорошая пища для желудка заслуженного инженера, пионера советской авиации.
За два часа до обеденного перерыва Никанор Иванович вынимал из жилетного кармана именные часы на толстой серебряной цепочке, тоже память о былых заслугах, и клал их перед собой на стол. Каждые пять минут он с тоской и ожиданием поглядывал на медленно плетущиеся стрелки.
За четверть часа до обеда он начинал громыхать своим ящиком, искал ложку и вилку, засовывал их в карман, затем проверял крепко ли сидят калоши на ногах. Это была изготовка к старту, в семьдесят лет нелегко бегать на перегонки. В конце концов он даже выпросил у начальства разрешение уходить на обед на пять минут раньше чем другие.
После всех этих ожиданий и приготовлений Никанор Иванович, придерживая рукой золотое пенсне на носу, семенил через двор в столовую. Не бегом, не шагом – впритрусочку. Там его ожидал обед: на первое – зелёные помидоры, вываренные в кипятке, на второе – овсяная каша на воде и без всякой приправы. Порция достаточная для кошки, но не для человека.
После обеда Никанор Иванович долго и старательно скреб алюминиевую тарелку, тщательно вылизывал ложку. Теперь опять работать, после работы можно будет отправиться на поиски съедобных корешков. Сталинская конституция гарантирует всем советским гражданам работу и обеспечение в старости!
Когда я вспоминаю Василия Васильевича, моего товарища по службе в Горьком, мне всегда приходят на память его рассказы о Волге.
«Эх, знаешь, как раньше нищие жили?» – говорил Василий Васильевич. – «Позавидовать можно! Раньше нищий три сумки имел: набедренник, махалку и лаковку.
В набедренник муку сыплет, в махалку за спиной куски махает, а лаковка на рукаве – для яичек и прочих хороших вещей. Тогда нищий за один день больше собирал, чем я сейчас за месяц получаю. Да, жили нищие! Весело жили, деревни в карты проигрывали…» «Как так?» – спрашивал я недоуменно.
«Очень просто», – пояснял Василий Васильевич с чувством превосходства перед моей неопытностью в вопросах прошлого. – «Идут себе нищие по дороге, кругом солнышко светит, травка зеленеет. Увидят они вдалеке деревню, садятся на травку и давай эту деревню в карты разыгрывать. Кто выиграет – тому идти в этой деревне побираться. Одно слово – нищие, а подумать так счастливые люди были».
Раньше Волга славилась своими рыбными промыслами. Сегодня волгарь забыл как рыба и пахнет. Даже неприхотливые раки повылезали на берег и подохли. По берегам Волги выросли оборонные химические заводы, спускающие свои отходы прямо в реку. Рыба в Волге пропала, а химпродуктов в стране не прибавилось.
Каждый из нас с готовностью простит этим заводам и стерляжью уху, и подохших раков и многое другое – ведь они помогли нам отбить немцев. Одно беспокоит нас – эти заводы и старые лозунги Кремля о «мировой революции». Мы с готовностью отдадим всё для нужд и защиты нашей родины, но не для шахматной игры людей в Кремле.
1944 год. Советская Армия, как стальной таран, атакует немцев на важнейших участках фронта. Территория Советского Союза почти очищена от немецких войск. Танковые клинья рвутся к границам Райха.
В тылу, в запасных полках, солдаты с нетерпением ожидают дня отправки на фронт. Не из патриотизма. Нет. Просто от голода. Нормы питания в регулярных частях на формировке таковы, что некоторые из солдат с голода роются в мусорных ямах в поисках капустных листьев или мороженой гнилой картошки.
«Путь к сердцу солдата ведёт через желудок!» – сказал генерал Бонапарт. Сталин модернизировал слова великого полководца на свой лад.
Достаточно оказать, что в Советской Армии существует двенадцать норм довольствия: 1-ая фронтовая, II-ая фронтовая, 1-ая прифронтовая, II-ая прифронтовая и т. д. до 12-ой нормы, так называемой санаторной. Только две из этих норм действительно нормальны, 1-ая фронтовая и санаторная, всё остальные – это только различные стадии голода.
Трудности военного времени! Много раз я насильно пытаюсь оправдать перед своим внутренним «я» всю дрянь, которая лезет в глаза на каждом шагу. Ведь я советский офицер, ведь я должен знать ради чего я посылаю людей в бой. Часто я задаю себе вопрос – что будет после того, как мы изгоним последнего немца с нашей земли? Снова то же, что было раньше?! Не хочется вспоминать о «героических буднях социалистического строительства».
Если кто-либо из окружающего мира когда-либо спросит меня: «Скажите мне коротко, что такое советская жизнь глазами простого человека?» – то мне трудно будет ответить. Я расскажу обо всём том хорошем, что у нас действительно есть.
Чувство национальной гордости и стыда за поруганное понятие о человеке никогда не позволяет мне признаться: «Советская жизнь?! Это просто голый голодный человек. Его одевают красивой ложью и кормят ещё более красивыми надеждами. Если он не достаточно радуется своему счастью, то его перевоспитывают за колючей проволокой».
Голод в Советской России возведён в систему. Он стал средством воздействия на массы – Полномочным Членом Политбюро, верным и надёжным союзником Сталина.
Старик Руссо в своих педагогических изысканиях подразделил человеческие чувства потребности на шесть категорий. Каждое последующее возникает в сознании человека только тогда, когда удовлетворены все предыдущие.
После чувства потребности сохранения собственной жизни, на втором месте, стоит чувство потребности удовлетворения голода, и только на пятом месте приходит чувство потребности удовлетворения моральных, политических и общественных интересов.
Коротко – если ваша жизнь в опасности, то вы думаете, прежде всего, как бы сохранить жизнь, вы забываете о пище. В свою очередь, если вы голодны, то вы думаете только о пище, забывая всё остальное.
У советского человека, при заботливом руководстве Партии и правительства, все чувства заторможены на этом втором пункте – голоде. Таким образом, он освобождается от опасного труда ощущать общественно-политические потребности. Хронически голодный человек больше думает, где бы ему достать буханку хлеба, чем ломает себе голову над политическими доктринами. За него думают вожди. Старик Руссо был, право, не дурак!
Ленинград. Гордое слово. Я был там вскоре после освобождения города от блокады. Никто не знает точной цифры жертв голода за время осады. При наступлении немцев жители окрестностей сбились в город в количестве около восьми миллионов. Как минимальная цифра около трёх миллионов умерло голодной смертью.
Однажды я проходил с одним офицером по берегу озера на окраине Ленинграда. Около самой воды раскинулось маленькое кладбище, молодая весенняя трава пробивалась между запущенных могил. Моё внимание привлёк красный гранитный камень неподалёку. Могила была совсем свежей. «Летчик старший лейтенант… Пал смертью героя в битве за город Ленина», – прочел я высеченные по граниту слова.
«Счастливчик», – произнес мой спутник, проведший всю осаду в обороне города. – «Тот, кто пережил блокаду – это не люди уже. Это только оболочки от людей».
«Я пассивный убийца», – рассказывает мне другой житель Ленинграда. – «Человек лежит на улице в снегу, он упал и не может встать от слабости. Он просит меня подать ему руку, помочь встать – иначе он замёрзнет. Но я не могу дать ему руки, тогда я сам упаду и больше не поднимусь, замёрзну рядом с ним. Я плетусь дальше, оставляя его умирать на снегу».
С холодным ужасом я смотрю на людей, спокойно объясняющих мне, что на жаркое идут преимущественно задние части, а суп лучше всего получается из человеческих внутренностей – больше навар.
Дальше следуют подробности – оказывается наваристее всего пожилые женщины. Мои собеседники подозрительно хорошо знакомы с этой рецептурой.
Из всего Политбюро самой жирной фигурой обладал Андрей Жданов. Он же был генерал-губернатором Ленинграда во время осады. Говорят, что ему приходилось принимать дополнительные меры предосторожности, дабы не попасть на жаркое.
Я бы дал каждому живому ленинградцу золотой знак с лавровыми ветвями. Со времен Трои история не знает другого подобного случая массового гражданского мужества, подобного города-героя. Это геройство граждан Ленинграда. Было ли это стратегическое соображение или лишь вопрос голого престижа Сталина?
Когда умирает один человек – это драма, когда умирают миллионы – это только статистика! В особенности, когда наблюдаешь за этим из-за кремлевских стен.
Незадолго до окончания войны я еду поездом с фронта в Москву.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83