Там мы проводили целые сутки, отрезанные от Карлсхорста и всего окружающего мира.
Однажды, во время одной из таких поездок, устав после многочасового блуждания среди кустарников и мелких озёр, мы расположились на отдых. Зашёл случайный разговор об одном из знакомых нам офицеров. В этом разговоре я проронил фразу: «Он ещё слишком молод и глуп…» Майор Дубов посмотрел на меня внимательно и со странной усмешкой спросил: «А ты сам уже настолько стар и умён?» «Да, не совсем», – ответил я. – «Но всё-таки уже научился держать язык за зубами».
Майор снова посмотрел на меня пристально: «Скажи, у тебя было в жизни что-нибудь… такое?» «Абсолютно ничего», – ответил я, поняв на что он намекает.
«А почему ты не в Партии?» – спросил меня майор почти сурово.
«Просто не было времени», – коротко ответил я, не желая углубляться в эту область.
«Смотри, Григорий Петрович, не шути с этим!» – медленно сказал Дубов и мне послышалось в его голосе что-то отеческое. – «В твоём положении это похоже на демонстрацию. Со стороны это видней, чем тебе самому. В конце концов это может плохо кончиться».
«Свою работу я выполняю не хуже, чем другие партийцы», – возразил я.
Дубов улыбнулся слегка печально. «Я когда-то тоже так думал», – сказал он и в его словах проскользнула горькая усмешка.
После этого, безо всяких вопросов с моей стороны, он бесстрастным голосом рассказал мне свою историю, которая привела его в Партию и научила сторониться людей, разговаривающих о политике.
Вот она – история члена ВКП(б) майора Дубова.
В 1938 году инженер Дубов работал на одном из заводов точной механики в Ленинграде. Дубов был способным инженером и вел ответственную работу по конструированию точных приборов для авиации и военно-морского флота.
Он целиком отдавался своей специальности, всё свободное время посвящал исследовательской работе и уделял мало внимания политике. Несмотря на занимаемую им ответственную должность, он оставался беспартийным.
В один прекрасный день инженер Дубов был вызван со своего рабочего места в кабинет директора. С этого момента на заводе его больше не видели. Домой он тоже не вернулся. Причину отсутствия мужа жена Дубова поняла, когда среди ночи на квартиру явились сотрудники НКВД и, произведя тщательный обыск, конфисковали все личные вещи мужа.
На другой день она пришла в НКВД справиться о муже. Ей ответили, что такого здесь не знают и посоветовали не беспокоиться и не беспокоить других. Так будет лучше для всех. В случае если будет необходимость, она получит соответствующее извещение.
Больше года провел Дубов в следственных подвалах ленинградского НКВД. Обвинение гласило – саботаж и контрреволюционная деятельность.
Приговор был стандартный – 10 лет заключения. Свой срок заключения инженер Дубов был осужден отбывать в одном из лагерей средней Сибири, где производилась стройка новых военных заводов. В лагере он по-прежнему работал в должности инженера.
Причину своего ареста Дубов узнал спустя два года, когда в лагерь с новой партией в числе прочих заключённых прибыл бывший главный инженер ленинградского завода точной механики. Дубов очень обрадовался, узнав своего бывшего начальника. Тот вёл себя до странности сдержанно и всячески избегал Дубова.
Проходили месяцы. Постепенно оба инженера сблизились и между ними установилась дружба заключённых, которых связывают общие воспоминания о воле. Однажды между ними зашел разговор о причинах, приведших их в лагерь.
«На меня кто-то донес…» – сказал Дубов.
Главный инженер опустил глаза, потом вздохнул и горько усмехнулся: «Хочешь знать, кто на тебя донёс?» Дубов посмотрел на него со сдержанным недоверием.
«Я!» – коротко произнес главный инженер и, не давая Дубову возможности сказать что-нибудь, торопливо заговорил: «К нам на завод регулярно приходили приказы из НКВД. Дать им столько-то и столько-то людей, таких-то и таких-то специальностей. Списки должен был подготовить парторг, а утверждать – главный инженер и директор. Что я мог делать?! Ведь у меня тоже жена и дети…» «А почему попал в список я?» – со странным безразличием спросил Дубов.
«Потому что ты не был член Партии», – ответил его новый товарищ по заключёнию. – «Твою кандидатуру предложил парторг».
Дубов долго молчал, затем устало посмотрел на бывшего главного инженера: «А почему попал сюда ты?» Новый заключённый только беспомощно пожал плечами…
Четыре года пробыл Дубов в заключении. Все эти годы не так страдал он, как его жена и дети. По советским законам вина политического заключенного распространяется и на его семью. Жена была раздавлена морально и физически.
Дети подрастали с сознанием, что их отец «враг народа» и на каждом шагу чувствовали, что они неполноценные члены советского общества.
В 1943 году заключенный Дубов был досрочно освобождён. Без объяснения причин он был полностью реабилитирован и с него была снята судимость. Прямо из места заключения он был призван в Армию.
Это и было причиной досрочного освобождения. Не встретившись и не простившись с женой и детьми, с офицерскими погонами на плечах Дубов попал на фронт.
На фронте майор Дубов был образцовым офицером. Так же как он был образцовым инженером в Ленинграде и образцовым заключённым в сибирском лагере. Он был справедлив к солдатам и безжалостен к врагу. И он был предан Родине с её парторгами и лагерями.
Незадолго до окончания войны, вместе с очередной боевой наградой, в качестве почётного отличия ему было предложено вступить в члены ВКП(б). На этот раз майор Дубов не колебался. Он молча заполнил анкеты и бланки. Так же молча он принял партийный билет из рук заместителя командира корпуса по политчасти.
Таким путём майор Дубов пришел в Партию.
В Советской Военной Администрации майор Дубов считался одним из самых серьёзных и знающих инженеров. Он выполнял ответственную работу по переводу промышленности Германии на новые рельсы, но его чин и должность оставались без движения. Почему?
Ответ на это крылся в его личном деле. Несмотря на полную реабилитацию и снятие судимости, в личном деле майора Дубова стояла короткая пометка: «Судимость по 58. ст.» Этого было достаточно, чтобы испортить всю дальнейшую жизнь человека, на которого пал жребий.

3.

За время пребывания в Карлсхорсте я очень сблизился с капитаном Белявским. Постепенно я познакомился с его прошлым, о котором он говорил очень неохотно, большей частью обрывками фраз.
В 1936 году Михаил Белявский находился в Испании, где он в чине советского лейтенанта служил при штабе республиканских войск. В это время в Советском Союзе его отец был арестован и бесследно исчез в разгуле «ежовщины».
Белявский был немедленно отозван из Испании и без объяснения причин демобилизован. Вплоть до 1941 года он делил судьбу остальных родственников «врагов народа», т. е. был человеком за бортом – для него были закрыты все области советской жизни, где требовалось заполнять анкету. Смысл и значение этого может понять только советский человек.
В начале войны 1941 года Белявского не призвали в Армию как «политически-неблагонадёжного». Когда немецкие войска подступили вплотную к Ленинграду, родному городу Белявского, он явился в Военкомат и подал рапорт о зачислении его в Армию добровольцем.
Его просьба была удовлетворена, в тот же день он в качестве рядового солдата был брошен в бой в составе штрафного батальона, т. е. попросту на убой. Но на этот раз судьба оказалась милостивее, чем государство – Белявский отделался только ранением.
Последующие три года он провел рядовым солдатом в осаде Ленинграда. Он был образцовым солдатом и его несколько раз выдвигали для аттестации в офицерское звание, но каждый раз этому препятствовала анкета. В 1944 году, когда положение с офицерскими кадрами было исключительно тяжёлым, Белявского снова вызвали в штаб.
Полковник просмотрел анкету Белявского, затем, указывая пальцем на «58 ст.», спросил: «А зачем Вы пишете глупости в анкетах?» Белявский стоял молча.
«Вы что – воевать не хотите?» – резко повторил полковник, избегая встречаться взглядом с орденами на груди солдата.
Белявский только пожал плечами. Ордена тихо зазвенели, как бы отвечая на вопрос полковника.
«Если Вы пишете подобные вещи, то я могу повернуть Ваше дело как уклонение от воинской службы», – сказал полковник. – «Возьмите новую анкету и заполните так, как надо. Для военного звания оставьте чистое место».
Солдат Михаил не вернулся больше в свою роту. Зато на другой день в Москву выехал старший лейтенант Белявский. В его кармане лежало командировочное предписание в Военно-Дипломатическую Академию Генштаба Красной Армии. В военное время требуются люди и нет времени проверять анкеты. Для этого будет время после войны – для тех, кто останется жив.
Таким образом, Михаил Белявский попал в одну из наиболее привилегированных Военных Академий СССР.
Осенью 1945 года Белявский был отчислен из Академии и в чине капитана направлен на работу в Советскую Военную Администрацию в Германию. Это было нормальным явлением. Многих слушателей Академии снимали с учёбы даже среди учебного года и направляли на работу.
В Берлинском Кремле Белявский полной грудью вдохнул воздух Победы. Работа в Контрольном Совете дала ему возможность снова почувствовать себя настоящим человеком и полноценным гражданином советского общества. Он думал, что после победного окончания войны государство решило забыть мелкие личные счёты со своими гражданами. Тем более, если эти граждане искупили свою проблематичную вину кровью, пролитой ради сохранения этого государства.
Личное дело капитана Белявского, хранящееся в отделе Кадров СВА, было безупречным. Во всех характеристиках стояла фраза: «Партии Ленина-Сталина предан». Хотя эта фраза была стандартной и стояла в личном деле почти каждого офицера, в деле капитана Белявского она больше соответствовала действительности, чем в делах большинства других офицеров.
В один из дней, отведённых для политучебы, капитан Белявский, как обычно, явился на службу на два часа раньше, занял место и развернул конспекты. Кружок Белявского был повышенного типа и состоял целиком из людей с высшим образованием.
Кругом сидели далеко не глупые люди. Они с серьёзным видом листали в «Кратком Курсе», делая вид что с головой погружены в это занятие. В то же время все они в душе сознавали, что книга эта – сплошная ложь и фальсификация, к тому же написанная безграмотным полудетским языком.
Руководитель кружка, в обычное время такой же обычный человек, как и остальные члены кружка, начинает занятия вопросом: «Ну, кто желает выступить по третьей главе? Добровольцем?!» Присутствующие ниже опустили головы над книгами. Одни ещё усиленнее стали листать в конспектах, другие устремили взор в стол, как бы концентрируя свои мысли и давая понять, что они предпочитают выступить позже. Желающих выступить добровольно не оказалось.
«Ну, что-ж… Тогда будем по списку…» – предложил руководитель.
Он вызывает первого по списку. По комнате проносится вздох облегчения.
Большинство руководителей имеет алфавитный список членов кружка. Каждый знает за кем он идёт. Здесь вопрос решается просто. Первый по списку начинает пересказывать главу, второй в это время читает дальше свой абзац и подчеркивает красным карандашом. Пока первый отговорился, второй уже подготовился. Таким образом, занятия в большинстве политкружков проходят по-семейному.
Все присутствовавшие прорабатывали и перерабатывали «Краткий Курс» уже по несколько раз. Всем эта обезьянья комедия надоела до смерти. Исполнив свой долг, человек смотрит в окно, курит или чинит карандаши.
Все шло своим чередом как обычно. Монотонно гудели голоса выступающих. Руководитель сидел, устремив взор в свою записную книжку и не слушал что говорится. В комнате было жарко и людям хотелось спать. И вот в этом сонном царстве с капитаном Белявским неожиданно произошло нечто, причину чего он и сам затруднился бы объяснить.
Когда подошла его очередь выступать, он должен был рассказать по книге о трех походах Антанты. Тема, если взять её в отдельности, была героическая и перекликалась с событиями недавно окончившейся войны. Капитан Белявский встал и заговорил.
С первых же его слов руководитель кружка поднял сонные глаза от записной книжки и удивлённо посмотрел на говорящего. Затем все присутствующие в комнате стали поочередно бросать в его сторону недоумевающие взоры.
Белявский говорил как на трибуне. Голос его звучал необычайно уверенно, почти захватывающе. В нем была вера, был призыв. Он описал три попытки иностранных интервенций в СССР после революции 1917 года и удачно увязал это с вторжением и разгромом гитлеровских армий в 1941-45 годах.
Он не пересказывал «Краткий Курс», он говорил от себя, от сердца. В недоумевающих взорах остальных членов кружка стоял немой вопрос: «Что он – с ума сошёл?! К чему этот излишний труд?!» В этот день на политзанятиях в качестве наблюдателя присутствовал инструктор Политуправления СВА. Выступление Белявского привлекло его внимание. Видно ему не часто приходилось слышать, чтобы на политзанятиях люди говорили с верой в голосе.
Инструктор навел справки и принял соответствующее решение. На следующий день Белявский был вызван в Политуправление.
«Послушайте, товарищ капитан!» – обратился инструктор к Белявскому, когда тот вошёл в его кабинет. – «Я Вам удивляюсь! Я посмотрел Ваше личное дело. Образцовый офицер, самые лучшие аттестации – и вместе с тем не в Партии. Это никуда не годится! Партия должна воспитывать и заботиться о таких людях, как Вы…» «Нет, нет, нет…» – словно опасаясь, что Белявский будет возражать, инструктор категорически поднял правую ладонь. – «Вчера Вы так замечательно выступали на политзанятиях… И до сих пор у Вас нет партнагрузки.
Мы дадим Вам вести политзанятия с жёнами офицеров. Это раз! И затем немедленно подавайте заявление в Партию. Это два!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83