Рождественские праздники я провела с матерью, похоже, теперь она счастлива. Они с мужем несколько раз приезжали ко мне. Признаюсь, меня слегка мутит, когда я смотрю, как они держатся за руки, и при этом вспоминаю, как она вела себя с отцом. Пожалуй, я уже на них не обижаюсь, если не считать того обстоятельства, что когда мне было восемнадцать, я не думала, что могу обратиться к ним за помощью.
— Моя мать умерла, когда я учился в мединституте, — сказал Марк. — Мне не сказали, что она перенесла сердечный приступ и умирала. Я бы прыгнул в самолет и прилетел попрощаться с ней. Но она и не спрашивала обо мне. Фактически, она сказала, что не желает меня видеть. Отреклась окончательно. Я не пошел на похороны. После этого я ни разу не приезжал домой, и мы с отцом не общались четырнадцать лет. — Он пожал плечами. — Может, поэтому я и решил стать психиатром. «Врачу, исцелися сам». Вот и пытаюсь.
— А о чем ты спрашивал отца? Ты сказал, что он ответил на все вопросы.
— Первый был такой: почему он не вызвал меня, когда мать была при смерти.
Джин обхватила кофейную чашечку обеими ладонями и подняла ее.
— И каков был ответ?
— Он сказал мне, что мать стала бредить. Незадолго до сердечного приступа она сходила к экстрасенсу, который нашептал ей, что ее младший сын нарочно отпустил тормоз, потому что ревновал к брату и хотел ему навредить. Мать всегда полагала, что я просто хотел испортить машину Денниса, но экстрасенс внушил ей совсем уж крайность. Возможно, это и довело ее до сердечного приступа. Хочешь услышать следующий вопрос, который я задал отцу?
Джин кивнула.
— Мать не выносила спиртного, зато отец любил выпить под вечер. Он украдкой пробирался в гараж, где прятал выпивку на полке за банками с краской. Он притворялся, что чистит салон своей машины, а сам выпивал. Бывало, что делал это и в машине Денниса. Я знаю, что поставил ручной тормоз. И знаю, что Деннис и близко к ней не подходил, ведь он играл с друзьями в баскетбол. Мать не полезла бы в кабриолет. Я спросил у отца, не сидел ли он в тот день в машине Денниса, потягивая виски, и если да, не думает ли он, что мог случайно снять ее с тормоза?
— Что он сказал?
— Он признался, что сидел в машине и вылез из нее буквально за минуту до того, как она скатилась с холма. Ему так и не хватило мужества рассказать об этом матери, даже когда экстрасенс настроил ее против меня.
— Как ты думаешь, почему он сейчас сознался?
— Недавно, гуляя вечером по городу, я размышлял, каково жить людям, так и не выяснившим отношения. Моя книга записей на прием полна такими пациентами — ходячими тому примерами. Когда я увидел на подъездной аллее машину отца — кстати, именно на той самой подъездной аллее, — я решил зайти и, после четырнадцати лет молчания, разобраться с ним.
— Ты виделся с ним прошлым вечером и снова увидишься сегодня. Значит, помирились?
— Ему скоро исполнится восемьдесят, Джин, у него проблемы со здоровьем. Он прожил двадцать пять лет во лжи. На него жалко было смотреть, когда он говорил, что хотел бы мне все возместить. Конечно, это невозможно, но, может быть, глядя на него, я смогу разобраться и оставить все позади. Он прав, если бы мать узнала, что он пьянствовал в машине и стал виновником несчастного случая, она ушла бы от него в тот же день.
— А вместо этого она оттолкнула тебя.
— А это, в свою очередь, вызвало чувство неполноценности, несостоятельности, такое, как я испытывал в Стоункрофте. Я пытался походить на Денниса, но, конечно же, я не был ни красавцем, ни спортсменом, ни лидером. Лишь одно время я ощущал нечто вроде чувства солидарности, когда на последнем курсе вечерами подрабатывал вместе с нашими ребятами. Потом мы шли на пиццу. Скорее всего, из-за этого я и стал сочувствовать трудным подросткам и теперь, став взрослым, пытаюсь хоть немного облегчить им жизненный путь.
— Судя по тому, что я слышала, ты в этом преуспел.
— Надеюсь, что так. Продюсеры хотят перенести передачу в Нью-Йорк, и мне предложили работу в нью-йоркском госпитале. Кажется, я готов к переменам.
— Начать с нуля? — спросила Джин.
— Точно... И пусть прошлое порастет быльем. — Он поднял кофейную чашку. — Не выпить ли нам за это, Джинни?
— Почему бы нет?
Насколько тяжело было мне, но тебе, Марк, пришлось гораздо хуже, подумала она. Мои родители слишком погрязли во взаимной ненависти, но им было невдомек, как все это сказывается на мне. А твои дали понять, что предпочитают тебя брату и, вдобавок ко всему, твой отец сознательно не стал опровергать заблуждение матери, из-за которого она так и не смогла тебя простить. Как же на тебе это сказалось?
Джин порывалась накрыть его руку своей, как он вчера, когда утешал ее. Но что-то удержало. Да, она не доверяла ему. Она вспомнила, что хотела кое-что уточнить в его рассказе.
— Марк, а где ты работал вечерами на последнем курсе?
— В бригаде уборщиков в одном здании, которое потом сгорело. Отец Джека Эмерсона пристроил туда всех нас. Наверное, тебя не было рядом, когда мы шутили на этот счет прошлым вечером. Каждый награжденный выпускник елозил там шваброй и выносил мусорные корзины.
— Каждый из вас? — спросила Джин. — И Картер, и Гордон, и Робби, и...
— Да. А, был еще один. Джоэл Ниман, наш Ромео. Все мы работали с Джеком. Не забывай, никто из нас не ходил на тренировки и не разъезжал вместе со спортивной командой. Такая работа была как раз для нас. — Он ненадолго замолк. — Погоди. Ты ведь знаешь это здание, Джин. Ты же была пациенткой доктора Коннорса.
Джин похолодела.
— Марк, об этом я тебе не рассказывала.
— Значит, рассказывала. Откуда же я узнал?
И впрямь, откуда? — подумала Джин, поднимаясь.
— Марк, мне нужно позвонить. Ты не расстроишься, если я не стану дожидаться, пока тебе принесут счет?
74
Когда Джейк вернулся в школу, мисс Феррис была в студии.
Она смотрела, как он изворачивается, пытаясь закрыть дверь и уберечь при этом висевшую на плече громоздкую камеру. Когда он наконец водрузил камеру на стол, она спросила:
— Как успехи, Джейк?
— Влип в историю, Джил, — признался Джейк. — То есть, мисс Феррис, — быстро исправился он. — Я решил записать хронологию жизни Лауры Уилкокс от колыбели до сего дня. Я заснял классный общий план церкви Святого Фомы Кентерберийского, причем как по заказу снаружи стояла детская коляска. Самая настоящая детская коляска, а не из тех каталок-моталок, в которых возят детей в последнее время.
Он снял плащ, вынул из кармана диктофон и пожаловался:
— На дворе холодина. Хорошо, хоть в полицейском участке тепло.
— В полицейском участке? — насторожилась Джил Феррис.
— Ну да. Сейчас объясню все по порядку. После церкви я сделал несколько панорамных снимков, чтобы иногородние имели о нас представление. Я понимаю, что статья для «Газетт», но ведь я вправе рассчитывать и на солидные публикации и на куда более широкий круг читателей.
— Ясно. Джейк, не хочу тебя подгонять, но мне надо уйти.
— Это займет не больше минуты... Затем я сфотографировал второй дом Лауры — Хоромы. Довольно впечатляющий, если, конечно, вам нравятся подобные образчики вульгарной роскоши. Передний двор огромный, а лужайку владельцы уставили статуями в эллинском стиле. На мой взгляд, они выглядят претенциозно, но читатели поймут, что Лаура в детстве завтракала не сюрпризами.
— Сюрпризами? — озадаченно спросила Джил Феррис.
— Сейчас объясню. Мой дедушка рассказывал о комедийном актере по имени Сэм Левензон, который рос в семье настолько бедной, что его мать покупала у лоточников консервы по два цента за штуку. Так дешево из-за того, что с них послетали этикетки, и никто не знал, что внутри. Она говорила своим детям, будто они едят «завтрак-сюрприз». Они никогда не знали, что им попадется. В общем, по фотографиям второго дома Лауры можно судить, что она росла в солидной семье со средним достатком. Пожалуй, даже чуть выше среднего. — Джейк помрачнел. — Сняв общим планом несколько домов по соседству с бывшим жилищем Лауры, я поехал через весь город к Маунтин-роуд, где она прожила первые шестнадцать лет своей жизни. Очень приятная улочка и, откровенно говоря, дом больше в моем вкусе, нежели тот, со статуями в эллинском стиле. Так или иначе, едва я начал фотографировать, как остановилась патрульная машина и злющий полицейский пожелал знать, чем я занят. Когда я объяснил ему, что пользуюсь своим гражданским правом фотографировать на улицах, он предложил мне сесть в патрульную машину и доставил в участок.
— Он арестовал тебя, Джейк?! — воскликнула Джил Феррис.
— Нет, мэм. Вовсе нет. Меня допросил начальник, и поскольку я полагаю, что сослужил хорошую службу следователю Дигану, когда предупредил его насчет Лауры Уилкокс, — она позвонила в отель и крайне взволнованным голосом попросила оставить комнату за ней, — то посчитал себя вправе заявить начальнику, что являюсь спецассистентом мистера Дигана в деле об исчезновении Лауры.
Мне будет не хватать этого мальчика, когда он закончит учебу, подумала Джил Феррис. И решила, что ничего страшного, если на несколько минут опоздает к дантисту.
— Начальник поверил тебе, Джейк?
— Он позвонил мистеру Дигану, и тот не только не поддержал меня, но еще и предложил начальнику бросить меня в камеру, а потом потерять ключ. — Джейк строго посмотрел на учительницу. — Это не смешно, мисс Феррис. Я считаю, что мистер Диган нарушил обязательство. Начальник оказался гораздо более благожелательным. Он был настолько любезен, что разрешил мне завтра окончить фотосессию, поскольку я успел сделать лишь несколько фотографий дома на Маунтин-роуд. Он просто предупредил, чтобы я не нарушал частных владений. Сейчас я проявлю сегодняшнюю пленку, а завтра, с вашего позволения, опять возьму под расписку фотоаппарат и закончу съемки.
— Хорошо, Джейк, только помни, что таких фотоаппаратов больше не делают. Поосторожнее с ним, ведь отвечать придется мне. Ладно, я убегаю.
— Буду беречь как зеницу ока, — крикнул Джейк ей вслед. Так оно и будет, подумал он, перемотав и вытащив из фотоаппарата катушку с пленкой. Хоть начальник и предупредил, чтобы ноги моей не было в частных владениях, но ради достойного материала я совершу акт гражданского неповиновения, сказал он себе. Я сделаю снимки задней части дома Лауры на Маунтин-роуд. Поскольку дом нежилой, меня никто не заметит.
Он направился в фотолабораторию и начал печатать снимки — это было одно из самых его любимых занятий. Он находил этот процесс творческим и увлекательным — следить, как из негативов возникают люди и предметы. Один за другим он прикрепил снимки к бельевой веревке на просушку; затем достал лупу и принялся их внимательно рассматривать. Все удались, — ему не в чем себя упрекнуть, — но один снимок дома Лауры на Маунтин-роуд, который он сделал как раз перед тем, как возник полицейский, оказался куда интереснее прочих.
Что-то с этим домом не так, подумал Джейк. До того, что хочется куда-то забиться и там затаиться. В чем дело? Ведь качество отличное. Может поэтому? Чересчур аккуратно. Он присмотрелся получше. Дело в шторах, торжествующе подумал он. Шторы в той спальне, что в конце дома, они отличаются от других. На фотографии они вышли гораздо темнее. Когда я снимал, то не заметил, хотя солнце тогда светило вовсю. Джейк присвистнул. Кажется, он вспомнил... Когда просматривал в интернете материал об убийстве Карен Соммерс, там было сказано, что ее убили в угловой спальне на правой стороне дома. Помнится, была еще фотография места происшествия, на которой обвели те окна.
А не поместить ли в статью два разных снимка этих окон? Можно будет подчеркнуть, что ту самую роковую комнату, в которой убили девушку и в которой шестнадцать лет спала Лаура Уилкокс, окружает темная аура. Это добавит немного изысканной сверхъестественной жути.
К его разочарованию, увеличение показало, что цвет различается из-за внутренних штор, которые задернуты позади декоративных, видимых с улицы.
Но зачем разочаровываться? А вдруг там кто-то живет и боится показаться на свет? А что, отличное место, чтобы спрятаться. Дом перестроили. На веранде стоит мебель, значит и в доме, скорее всего. Никто там не живет. Но кто-то ведь его купил? Забавно, если окажется, что Лаура Уилкокс купила свой прежний дом и отсиживается там с Робби Брентом.
Не самая глупая мысль, решил он. Стоит ли подкинуть ее мистеру Дигану?
Черта с два. Может мысль и безумная, зато моя. Диган посоветовал начальнику полиции бросить меня в камеру. Раз так, то пошел он к черту. Больше не дождется от меня помощи.
75
Сэм, как и обещал, пробыл у Дороти Коннорс ровно пятнадцать минут. Когда он увидел, что она совсем немощная, то повел себя мягче и быстро сообразил, что она просто беспокоится за доброе имя своего почившего супруга. Как только он понял это, ему стало легче добиваться поставленной цели.
— Миссис Коннорс, доктор Шеридан разговаривала с Пегги Кимболл, которая одно время работала на вашего мужа. Чтобы помочь доктору Шеридан в поисках дочери, мисс Кимболл заявила, будто доктор Коннорс мог и обойти правила усыновления. Если именно это вас беспокоит, могу вам сразу сказать, что дочь доктора Шеридан найдена, и удочерили ее законно. Более того, доктор Шеридан сегодня вечером ужинает с приемными родителями и очень скоро познакомится со своей дочерью. Эта стадия расследования завершена.
Женщина вздохнула с явным облегчением. Значит, он рассеял ее тревоги.
— Мой муж был замечательным человеком, — сказала она. — Было бы ужасно, если бы через десять лет после его смерти люди стали думать, будто он делал что-то нехорошее или незаконное.
Делал-делал, подумал Сэм, но я здесь не за этим.
— Миссис Коннорс, я обещаю: все, что вы скажете, никоим образом не будет использовано для того, чтобы запятнать доброе имя вашего мужа. Пожалуйста, ответьте на такой вопрос: не знаете ли вы, кто мог иметь доступ к данным по Джин Шеридан в клинике вашего мужа?
В голосе Дороти Коннорс не было ни следа нервозности или манерности, когда она ответила, глядя Сэму прямо в глаза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36