– Гелиотроп говорит очень убедительно, – отвечает Макела. – К тому же кто знает, сколько еще продлится эта вьетнамская заварушка?
– Макела, ты уже не подлежишь призыву.
– Зато подлежу аресту за бродяжничество. Спасибо, я уже сыт по горло. Стоит где-нибудь ненадолго задержаться, и уже кто-то висит у тебя на хвосте.
– Послушай, когда я был в бегах, то вдоволь насмотрелся на всех этих бывших американских патриотов. И знаешь, у всех у них есть нечто общее, особенно у мужчин.
Он молча вынимает из ведра яйцо и начинает катать его между своими длинными пальцами иллюзиониста.
– У всех у них в глазах написано собачье чувство вины.
– Вины за что?
– За то, что они сбежали. К тому же Перси еще не достиг призывного возраста.
– Это еще как сказать. Правильный папаша не покладая рук пытается заставить его тренироваться. И педагоги туда же – короткая стрижка, грамотная речь, преданность Родине.
Он медлит. Рыжая голова Перси окончательно вынырнула из автобуса, и теперь он осторожно пробирается через наш двор.
– Но есть такие гвозди, которые никогда не забьешь. Сколько ни старайся.
– Тогда можно попробовать забить их в другое место, – замечаю я.
– Да? – Макела осторожно кладет яйцо обратно в ведро и смотрит на меня. – Правда?
На этот раз я пропускаю его вопрос мимо ушей. Мы слишком давно обсуждаем эту тему, чтобы он удовлетворился коротким ответом. В течение десяти лет нашей дружбы у нас с ним были общие взгляды и, если желаете, общее дело. Мы были соратниками в элитарной и несколько расплывчатой борьбе за освобождение сознания. Мы мечтали об изменении человеческого сознания, чтобы открыть путь более возвышенным мыслям. Мы считали, что лишь обретя это незамутненное преимущество, человечество наконец сможет вырваться из бесконечного круговорота дерьма и бессмыслицы и осознать величественную цель создания Единого Мира. В котором все будут сыты, где будет царить справедливость и мир, где все будут жить в соответствии с гармонией сфер и бесконечно меняющейся дхармой Единого Прекрасного Мира.
Мы никогда не утверждали, что нам доподлинно известно, где состоятся роды этого Нового Сознания и какие именно средства должны быть использованы для стимуляции схваток, но мы никогда не сомневались, что произойдет это здесь, в муках американских потуг.
Европа была слишком оцепеневшей для этого, Африка слишком примитивной, Китай слишком бедным. А русские считали, что они и так уже всего достигли. Но Канада? Канада как-то никогда не рассматривалась, и только теперь о ней заговорили дезертиры нашей мечты. Мне было грустно видеть, что к ним примкнули блистательная и сломленная Гелиотроп и мой старый товарищ Макела. Эти веснушчатые Геки Финны.
После второй порции яичницы Перси начинает зевать, и Бетси отправляет его в койку Квистона. Макела выглядит бодрым как никогда. Он допивает кофе и заявляет, что готов к подвигам. Я излагаю ему план на день. У нас есть выводок новых телят, которых надо заклеймить, и выводок старых друзей, которые собираются приехать и помочь в этом деле. Мы будем загонять скот в корраль, клеймить его, жарить барбекю, купаться, пить пиво и завершим день в Юджине на фейерверке.
– А сейчас надо ко всему этому подготовиться. Рассыпать опилки, купить пиво и укрепить стенки кораля, чтобы телята не прорвались наружу…
– И главное – изолировать козла, – добавляет Бетси.
Макела уже направляется к двери.
– Ну, тогда пошли.
Мы заводим трактор, прилаживаем к нему бур и начинаем проделывать ямы для новых столбиков. Я их устанавливаю, а Макела забивает вглубь камнями, собирая необходимые орудия труда в канавах, причем делает это с такой сноровкой, что я еле за ним поспеваю. Поэтому, когда появляется первый гость, я испытываю огромное облегчение, так как у меня возникает повод для передышки.
Это мой кузен, бывший боксер Дэви. Нос у него красный, а глаза еще краснее. Я спрашиваю, что это он в такую рань, и он отвечает, что еще не ложился. А приехал потому, что в течение долгих ночных блужданий приобрел одну вещицу, которая, на его взгляд, может меня заинтересовать.
– Подарок на День независимости.
И он достает с заднего сиденья своего потрепанного фургона американский флаг длиной в добрых двадцать футов, обшитый золотой тесьмой. Дэви утверждает, что выиграл его в ночном соревновании. Он не помнит, в чем именно соревновался, но утверждает, что победа была безусловной и блистательной. Я говорю, что это – потрясающая вещь, но у меня, к сожалению, нет соответствующего шеста. Дэви оглядывается по сторонам, пока не замечает маленькое мамонтово деревце, которое замерзло в первую же зиму после посадки.
– А как насчет этого? – мурлычет он и указывает на последнее отверстие для столбика, – если его вкопать туда?
И мы втроем принимаемся обтесывать и обрубать мертвые сучья деревца. Дэви пытается отшкурить ствол перочинным ножом, но через десять минут сдается. Мы с Макелой вручную углубляем яму, чтобы она выдержала вес нашего шеста, и перетаскиваем его. Потом мы подцепляем шест крюками, ставим блоки и устанавливаем его на место в тот самый момент, когда к дому подъезжает автобус Фрэнка Коллина Доббса. Мы так торопимся повесить флаг к его появлению, что роняем в грязь. Однако мне удается поднять его вверх как раз в тот момент, когда Доббс выходит из автобуса. Они с Дэви отдают друг другу честь и начинают исполнять военно-морской гимн, при этом настолько фальшивят, что мне приходится к ним присоединиться.
Макела отказывается от того, чтобы почтить церемонию своим присутствием. Он поворачивается к нам спиной, не желая участвовать в подобной глупости, обходит шест с национальным флагом и принимается приколачивать оставшийся кусок проволоки.
Тут-то подкравшийся Киллер и набрасывается на него сзади, с чего, собственно, и началась эта история о талантах и самообладании, утрате его, о старых друзьях и странных животных.
Как я обзавелся этим диким козлом? Да точно так же, как и остальным населением фермы, – чаще всего мне дарили животных люди, по каким-то причинам лишившиеся терпения или места для их содержания. Павлины были оставлены нам кришнаитами, утратившими свой ашрам, лошади – отданы подружками рок-звезд, так как у тех не было необходимых пастбищ для них. Ослы, овцы, попугаи – все они каким-то образом прибивались к кажущейся стабильности нашей фермы.
Стюарт, например, и вовсе пришел самостоятельно, в один прекрасный день выразив желание вписаться в нашу компанию. Шалопай, живший на нашем болоте в старой военной палатке, решил, что будет выполнять обязанности офицера по работе с новичками. Он приманил Стюарта и вкатил ему учебную дозу метадрина, после чего новобранец в течение нескольких часов гонялся за птицами и приносил палки, пока тени не удлинились и инструктор не заскучал. Измученный щенок свалился замертво, пялясь на мир огромными глазами, так как заснуть, естественно, не мог. Размышления с трудом даются собаке и не особенно-то ей полезны, но Стюарт выжил (хотя так никогда и не утратил своего отсутствующего взгляда) и даже превратился в главаря. А Шалопая пришлось в результате изгнать за это и за преступления против целомудрия.
Киллер появился гораздо более традиционным образом. Он был символом школьной команды «Козлы Нибо-хилла» и в течение десяти сезонов стоял привязанным к скамье во время футбольных матчей. Его торжественно проводили по баскетбольным площадкам под свист и выкрики противников, способных противопоставить ему лишь плюшевых мишек и орлов из папье-маше, которые могли довести до бешенства любое животное.
Чем более злобным он становился, тем больше ему доставалось. Глаз ему выбили бейсбольной битой во время домашней игры, а рог он потерял во время встречи с Кресвеллом. Их полузащитник был сбит мощным ударом с рук, и на поле выехала машина «скорой помощи». Когда появилась мигающая всеми огнями штуковина, Киллер натянул поводок, а когда павшего героя загрузили в машину и включили сирену, решил, что это уж слишком. Под аплодисменты трибун он сорвался со своей собачьей цепи и бросился на машину. Болельщики, ставшие свидетелями этого конфликта, неизменно отзывались о нем с чувством симпатии и изумления. «Он не только выбил фары и поворотные огни, он еще и подлез под переднюю подвеску. Им потребовалось не меньше получаса, чтобы оттащить его и вывести машину с поля».
Чувство изумления сохранилось, а вот симпатия начала быстро улетучиваться по мере выздоровления козла. Ветеринар объяснил, что в результате столкновения со «скорой» у него разорвались мускусные мешки, расположенные с обеих сторон заднего прохода, и теперь он не сможет регулировать выделения из них, поэтому единственный выход из положения – кастрация, так как выработка мускуса стимулируется тестостероном. Болельщики обсудили эту проблему и решили, что лучше сделать козла из папье-маше, чем иметь живого, но без яиц, и Киллер потерял работу.
Когда в школе вывесили объявление о поисках нового хозяина для бедного пенсионера, мой старший сын Квистон предложил отправить его к нам на ферму.
Расцепить Макелу и козла не так-то просто – мы с Доббсом держим животное, а Дэви бьется с Макелой. Это – ошибка, так как в результате они чуть не сцепляются сами. Кто-то что-то говорит в общей неразберихе, и они, испепеляя друг друга взглядами, встают в боевые стойки. Они уже готовы приступить к своим упражнениям в области каратэ и бокса, когда мы вклиниваемся между ними.
Доббс принимается утихомиривать Дэви холодным пивом, а я убеждаю Макелу сходить к пруду и помыться. Едва успев окунуться, он уже смеется над происшедшей стычкой и заверяет меня, что это больше не повторится. Хотя, скорее всего, ему придется отогнать свой автобус подальше от козлиной территории и поставить его в тени деревьев у болота.
Вернувшись, он заводит двигатель, я встаю на подножку, чтобы указывать ему дорогу. Звук работающего мотора тут же разбудил Перси, который пулей вылетает из дома.
– Ты только посмотри на него, – смеется Макела. – Испугался, что я его оставлю.
Он останавливается неподалеку от пруда в тени деревьев, соскальзывает с вращающегося водительского кресла и направляется в глубь своего дома на колесах.
– Иди сюда. Давай дернем и проанализируем ситуацию в мире. – И он растягивается на полосатой водяной кровати, как эфиопский набоб.
День наливается сочной мякотью. Свисающий испанский мох шуршит по крыше автобуса. Перси вместе с моими детьми плещется в пруду, и до нас сквозь качающиеся ромашки долетают их крики и смех. Мы с Макелой потягиваем «Дос Эквис» и спорим о том, о сем. Однако когда мы переходим к четвертой бутылке и приступаем к обсуждению стран Третьего мира, кто-то принимается стучать в дверцу.
Макела открывает ее, и в автобус всовывается мой девятилетний сын Квистон с расширенными от ужаса глазами.
– Папа! – кричит он с подножки. – Перси обнаружил в пруду чудовище!
– Какое чудовище, Квис?
– Огромное… сидит на самом дне рядом с водокачкой!
– Скажи, что через некоторое время я приду и вытащу его, – отвечаю я.
– Ладно, – и он бросается обратно, мелькая в траве развевающимися светлыми волосами. – Перси, папа его достанет! Мой папа достанет его!
Я смотрю ему вслед и ощущаю себя самым настоящим отцом. Подошедший Макела останавливается рядом.
– А тебя это не тревожит, папочка? Такая безоглядная вера?
– Нет, не тревожит, – отвечаю я ему с абсолютной серьезностью. Мне хорошо. Я вижу, как к амбару подъезжают мои друзья и родственники. Я слышу потрескивание динамиков, которые подключает Доббс. Я вижу новые кедровые столбики вокруг кораля и голубей, расхаживающих с важным видом по свеженатянутой проволоке. И над всем этим витает Слава Прежней Страны.
– Я верю в эту веру, – говорю я.
– Серьезно?
И на этот раз я отвечаю без промедления:
– Да, серьезно.
Мы пьем пиво, выслушиваем старые доводы друг друга и наблюдаем за тем, как съезжаются гости. Буян со своими детьми, Бадди со своими. Миккельсены и Бутковичи. Женщины носят на кухню продукты, дети бегут к пруду, мужчины чинно направляются к автобусу. Хвастун тащит ящик богемского пива. Через час потребления тепловатого пива и политической дискуссии Доббс выбрасывает в окно наполовину полную бутылку.
– Ну, хватит этой пены и шума из-за пустяков, – заявляет он прямо в лицо Макеле. – Пора перейти к чему-нибудь более крепкому!
Поскольку Макела занимался этим бизнесом, у него всегда была при себе приличная заначка. Он приподнимается со своей полосатой лежанки, направляется в переднюю часть автобуса и торжественно извлекает откуда-то из-под сиденья металлическую коробочку. Это набор для рыболовной наживки с разными полочками, открывающимися как лестница, – все разделены перегородками и имеют свои наклейки. Из маленького отделения с надписью «Искусственная Королевская муха» Макела вынимает черный брусок размером с мячик для гольфа.
– Афганский, – замечает он, катая его между пальцами, как яйцо в курятнике.
Он щедро отщипывает от него кусок и разогревает на газовой зажигалке. Достаточно размягчив, крошит его в свою индейскую трубку мира и раскуривает. Но как только появляется первый прозрачный дымок, на подножке появляется Перси, который умудрился унюхать запах аж у самого пруда.
– Ага! – заявляет он, двигаясь по проходу и потирая руки. – Как я вовремя.
На нем большая ковбойская шляпа Квистона, чтобы уберечь нос от дальнейшего загара, а шея по-техасски обвязана ярко-желтой банданой. Он плюхается на подушки и переплетает пальцы на затылке – прямо как один из нас. И когда трубка возвращается к Макеле, он передает ее Перси, который выдувает целое облако дыма. Дэви отказывается.
– Слишком умиротворяюще действует, – поясняет он, открывая следующую бутылку пива. – А мы живем в грозовое время.
– Поэтому мы с Перси и сматываем удочки.
– Как я слышал, в Канаду? – спрашивает Доббс.
– Именно, – отвечает Макела, снова набивая трубку. – Будем организовывать там убежище.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54