Овальное лицо обрамляли гладкие, коротко подстриженные волосы. Когда он садился, плащ распахнулся, и показались тонкие пальцы. Все в облике посетителя было изящным и хрупким, только что-то в лице не соответствовало всему его облику. Оно казалось круглым и бесформенным по сравнению с исхудавшим телом, укутанным в широкий плащ. И запах, исходивший от незнакомца, смущал Петрониуса. Интуиция подсказывала: с посетителем что-то не так. Но художник не мог понять, что именно.
— Позвольте поинтересоваться, с кем я имею честь работать? Меня зовут Петрониус Орис из Аугсбурга. Художник и ученик Дюрера и Бройе. Мастер Босх доверил мне написать ваш портрет.
— Якоб ван Алмагин!
— Якоб ван Алмагин, а дальше? Могу я спросить вас о вашем ремесле и происхождении?
Незнакомец одарил Петрониуса таким взглядом, что у художника по спине побежали мурашки. Казалось, Якоб ван Алмагин видел юношу насквозь. Он словно обладал ключом, который открывает человеческие души.
Петрониус с трудом оторвал взгляд от гостя и повернулся к нему спиной.
— Скажите мне, как вас нарисовать? — спросил он и откашлялся.
Петрониус тщательно расположил рамку, покрытую сетью нитей, установив ее так, чтобы сквозь нити хорошо видеть лицо натурщика.
— Вы уже обдумывали, что хотите видеть на заднем плане? Это будет какое-то внутреннее пространство или типичный для моего учителя высокий горизонт? Мне рисовать итальянский пейзаж или равнину, характерную для Брабанта?
Быстрыми движениями Петрониус сделал грубый набросок. Нанес на доску контуры, какими видел их сквозь сеть рамки. Другие подмастерья уже сделали на ней едва заметную сетку, белым по белому, в соответствии с грунтовкой.
— Нарисуйте мне рай, Петрониус Орис, райский сад до грехопадения.
Незнакомец произнес это тихо, почти беззвучно, но тоном, не терпящим возражений. Питер, молча наблюдавший за происходящим на крыше, открыл одну из просмоленных ставен. Дождь уже кончился, и из-за туч показалось солнце. В солнечном свете кожа и волосы мужчины выглядели неестественно прозрачными, казалось, будто на стуле сидел не человек, а ангел.
XIV
Шум просто оглушал. Гортанное пение дюжины глоток сопровождали звуки арфы, в то время как кружки пива отбивали ритм на столах. Те, кому было нечего пить, били кулаками по столам так, что гремела посуда. Повсюду стояли или сидели на корточках, играя в кости, буйные парни. Перед входом Петрониус заметил человека, смотревшего в его сторону. Лицо незнакомца скрывал капюшон.
Когда пение смолкло, Петрониус наклонился к Длинному Цуидеру:
— Мне нужна твоя помощь.
Лицо нищего помрачнело.
— Проблемы с инквизицией? Твоя первая встреча со здешним инквизитором не была радостной.
— Нет. Речь о другом. Сейчас я работаю над одной картиной, и работа идет медленно.
— Мне что, взяться за кисть? — улыбнулся Длинный Цуидер. — Или тебе нужна иная помощь?
Он кивнул в сторону Зиты, которая обходила посетителей с подносом и одновременно отбивалась от назойливых рук. Петрониус не сразу понял смысл вопроса.
— Нет! Дело серьезное! Я пишу портрет, однако работа продвигается слишком медленно. С натурщиком что-то не так. Я уже создавал портреты нескольких людей, но никогда кисть не слушалась меня так плохо. Ты не мог бы разузнать об этом человеке? Сам он не считает нужным говорить о себе.
Длинный Цуидер сделал большой глоток, вытер рукавом губы и позвал Зиту. Петрониус посмотрел по сторонам — и в тот же миг человек в черном капюшоне отвернулся от него.
— Что тебе известно о нем?
— Только имя. Якоб ван Алмагин. Больше ничего!
Зита с улыбкой подошла к столу. Между ней и Петрониусом протянулась ниточка взаимопонимания с тех пор, как он стал заглядывать в трактир выпить пива. Девушка всегда улыбалась ему, а Петрониус ухаживал за ней, преподнося небольшие подарки.
— Два пива! — Длинный Цуидер кивнул.
— И хлеба, — добавил Петрониус.
Зита улыбнулась, взяла пустые кружки и поплыла назад к стойке. Нищий покачал головой:
— Здесь полно мужиков, а она смотрит только на тебя. Невероятно!
Петрониус смущенно перевел взгляд на лужицы пива, образовавшиеся на столе перед ними.
— Ты думаешь, она?..
— Конечно. Посмотри, как она тебя обслуживает. Но вернемся к твоему клиенту. Я постараюсь помочь, однако ничего не обещаю.
Петрониус кивнул и отодвинулся от Длинного Цуидера, так как вернулась Зита. Большую кружку она поставила перед нищим, а маленькую протянула Петрониусу. На мгновение их пальцы соприкоснулись. Девушка быстро повернулась и ушла. Петрониус посмотрел ей вслед.
— И еще одна проблема, Цуидер. Как думаешь, что это?
Петрониус достал из кармана клочок бумаги и осторожно опустил на стол перед нищим. Тот взял листок, повертел и положил назад.
— Клочок бумаги, что еще?
— Ты стал бы прятать его?
Цуидер покачал головой:
— Глупый вопрос! Конечно, если бы он имел какое-нибудь значение. Так ведь?
— Это было спрятано в обшивке моей двери. Я делал с этой бумагой все: мочил, нагревал, посыпал пылью гранита, — ничего не получилось. И все же я уверен: в ней содержится какое-то послание. Тайнопись, понимаешь?
— Выходит, послание осталось на другом клочке бумаги. Или нанесено неизвестным нам средством.
Петрониус закусил верхнюю губу.
— Ты не знаешь какого-нибудь алхимика в городе, который мог бы мне помочь?
— О чем ты говоришь! Все они бежали от Святой Инквизиции. Тот, кто что-то знает, уже лишний, мой друг. Только глупость безгрешна и дает возможность выжить среди доминиканцев, да и то не всегда.
Нищий подумал, сделал большой глоток пива, и глаза его заблестели.
— Можно поискать в Оиршоте на старой мельнице. Туда еще не дотянулась рука патера Иоганнеса. На старой мельнице поселился чудаковатый малый, который знает толк в магии. Я поинтересуюсь.
Петрониус одобрительно кивнул и хотел спрятать обрывок бумаги. Внезапно чья-то рука выхватила его у подмастерья, и человек одним прыжком очутился у двери и исчез. Петрониус вскочил, разлив пиво. Он успел рассмотреть черный капюшон, упавший с головы беглеца.
— Что это было? — закричал Цуидер и бросился к двери.
Сидевшее вокруг ничего не заметили и с удивлением уставились на нищего и художника. Питер смотрел на свою руку, в которой только что находилась бумага, а по столу медленно растекалась светлая лужа пива, просачиваясь через трещины в столе и капая на пол.
XV
— Ты просто счастливчик, Петрониус! Тебя пригласили в Оиршот!
— А тебе этого еще ни разу не предлагали. Я угадал?
Петрониус рассмеялся, а Питер криво усмехнулся. Подмастерье протянул ему сумку с провизией на дорогу и обнял в последний раз.
— Ну, будь здоров. Вот, выпей за святую Гертруду, чтобы уберегла от встреч со всяким сбродом.
Петрониус взял стакан красного вина, осушил одним глотком, и серое, холодное утро сразу же потеплело.
— А это медальон Христофора, он даст тебе дополнительную защиту в пути.
— Ты ведешь себя так, будто мне предстоит паломничество в Иерусалим. Питер, я вернусь самое позднее через три дня.
— Буду скучать без тебя.
Петрониус знал: Питер очень рад, что не ему пришлось идти в Оиршот. Дорога была нелегкой. Да и подготовка к мистерии в церкви Святого Иоанна отнимала у Питера уйму времени. Она должна была стать необычным представлением. Как рассказывал Питер, в центре представления будут игра, песни, танцы. Все в честь Господа Бога и ради сбора средств на завершение строительства собора.
Петрониус вышел на пустынную площадь. Торговые ряды уже убрали. Со стороны реки стелился густой туман и растекался по улицам города. Там и тут по переулкам пробегали крысы. С юга на площадь выехали первые повозки, направлявшиеся к северным воротам. Петрониус уверенно направился к мосту, чтобы оказаться на южной Дороге.
Перед воротами в ожидании момента, когда опустится мост, уже собрались повозки. Над головами сонных волов раздавались крики возниц. Лишь редкое подрагивание спин и шей животных свидетельствовало о том, что они живы. Петрониус вышагивал мимо повозок, собираясь попроситься в компаньоны, и тут заметил Майнхарда из Аахена. Тот сидел сгорбившись, зажав в правой руке вожжи, и, казалось, спал. Радуясь встрече, Петрониус взобрался на козлы.
— Вот так встреча, Майнхард! Ты покидаешь город? Куда едешь, на юг или запад?
Возница не шелохнулся и не подвинулся, когда художник сел рядом. Мрачно глядя на Петрониуса, он осведомился:
— Я приглашал вас?
Петрониус вздрогнул.
— Что на тебя нашло?
Майнхард пробурчал что-то, но стук цепей опускающегося моста заглушил его слова. Мост медленно двигался вниз. Едва балки коснулись другого берега, Майнхард сильно хлестнул волов, и они пошли. Майнхард не стал ждать команды стражника «вперед»; он так быстро гнал волов, что солдат едва успел отскочить в сторону, грозно тряся кулаком. И прокричал им вслед:
— Чтобы я тебя здесь больше не видел, собака!
Майнхард сплюнул и бросил презрительный взгляд на город. Он, не останавливаясь, хлестал волов, и повозка неслась с грохотом. Волы изо всех сил тянули повозку через мост. Едва они достигли противоположного берега, как возница заговорил:
— Мне удалось-таки вынуть голову из петли.
Майнхард свободно вдохнул полной грудью, высморкался и вытер руку об облучок.
— Послушайте, художник, до Оиршота — ведь вам нужно именно туда — я вас довезу, но не дальше. Вы притягиваете к себе несчастье словно магнит.
— Но что такого я еде…
— Всё! С тех пор как я привез вас в город, постоянно происходят странные вещи. Из-за вас я провел в тюрьме три недели!
Он стукнул себя по животу, который заметно спал. Лицо кучера тоже было серым и похудевшим.
— Из-за меня? Но как это может быть связано со мной?
— А почему это не может быть связано с вами? Я же сказал вам: будьте осторожнее с художником Босхом. Чем вы занимались эти три недели? Спали? Разве вам не известно, что происходит в городе? Вы забыли, что здесь две силы бьются не на жизнь, а на смерть? Совет города и псы инквизиции. Меня из-за вас допрашивали! Посмотрите!
Майнхард показал Петрониусу левую руку; правой он управлял волами. Все пять ногтей были темно-синими, будто от тяжелого удара. И пальцы вывернуты. Похоже, Майнхард до сих пор испытывал сильную боль, однако его лицо оставалось невозмутимым.
— В Эйндховене или Венло я удалю ногти, иначе начнется воспаление. А на пальцы нужно наложить лангеты.
— Вас пытали?!
Петрониус был потрясен. То, что он услышал от возницы, казалось невероятным. И он, человек, не связанный ни с доминиканцами, ни с представителями города, — причина этого ужаса. Три недели Петрониус только рисовал, смешивал краски и работал над сценой рая и портретом…
Майнхард прервал ход его мыслей:
— Они всё хотели знать. Всё. Ваше происхождение. Возраст. Что вы делаете в городе, почему хотели попасть именно к Босху, как это связано с нашим знакомством…
У Петрониуса не было слов.
— Я и понятия не имел!.. Кто вас пытал?
— Собаки патера Иоганесса. Конечно, не он сам — священники не марают рук. Но городские палачи готовы любому выкручивать руки, чтобы получить отпущение грехов.
Впереди расстилалась широкая равнина, к югу болотистая и топкая, на которой было разбросано множество деревень. Зеленый, багровый и золотой определяли цветовую гамму пейзажа. Тут и там на высушенной солнцем и ветром земле стояли стога сена. Взгляд Петрониуса устремился к горизонту. Где-то там через два часа пути покажется Оиршот, имение великого художника.
— Но почему с вами случилось такое, как вы попали на крючок?
— Первую неделю я часто задавал себе этот вопрос. На второй уже не помнил, что привез вас в город. Еще через неделю не помнил ничего, а на четвертой неделе был готов продать свою мать. Так бы и получилось, если бы меня неожиданно не отпустили. Потом я думал только о том, как убраться из города.
В голосе Майнхарда слышалось бессилие.
— Откуда вы узнали, куда я направляюсь?
Возница громко рассмеялся:
— У нас один заказчик. Мастер Иероним сказал мне, что я встречу вас у ворот. Он один осмелился дать мне заказ. Никто не хотел доверять мне свой товар — мне, сидевшему в подвалах инквизиции и имевшему дело с доминиканцами. Ваш мастер — дальновидный и чрезвычайно мужественный человек.
Майнхард неустанно подгонял волов, но животные не очень торопились. Петрониус задумался. Почему Майнхарда из Аахена допрашивали не о монахе, которому он плюнул в руку, а о нем, Петрониусе? По какой причине он стал таким известным, чем привлек к себе внимание? Может, среди подмастерьев Босха затаился доносчик, который рассказал о его любопытстве?
Утреннее солнце высоко поднялось над горизонтом и ослепляло путников, следовавших на юг. Влажный жаркий воздух затруднял дыхание. Линия горизонта слилась с голубизной неба и растворилась вдали.
Солоноватые озерца болот, будто глаза совы, темными пятнами были разбросаны по равнине, а головки полевых цветов покачивались, словно прислушивались к голосам людей.
— Вы можете поспать, — сказал Майнхард, заметив, что Петрониус закрыл глаза.
Художник тут же забрался на тюки с товаром и, пока не задремал, гадал, что в них находится.
XVI
— Тысяча чертей! Мерзкие бандиты! Сброд! Проклятие!
Петрониус очнулся, услышав крики возницы, лязг металла и брань. Плетка Майнхарда хлестала направо и налево. Волы ревели. Петрониус осмотрелся: кусты и небольшие, в человеческий рост, деревья с обеих сторон, ложбина. Одним прыжком художник соскочил с повозки, помчался вверх по склону, упал в заросли кустарника и закрыл глаза. Засада!
Петрониус лежал, не шелохнувшись, и прислушивался, не приближается ли кто к его укрытию. Доносились крики, проклятия, брань. Хлыста Майнхарда больше не слышно — только шум борьбы, хрип, а затем воцарилась зловещая тишина.
Петрониус лежал на спине, едва дыша и не смея пошевелиться. Воцарившаяся тишина, которую не прерывал даже стрекот кузнечиков, была пугающей. Петрониус напряженно вслушивался в тишину, пытаясь понять, есть ли кто-нибудь у повозки. И тут неподалеку от него неожиданно выросла голова.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40