И, к сожалению, многого недоставало. Рукописи датировались 1511 годом, были созданы в подземельях Святой Инквизиции в Брабанте, родине Босха, в Хертогенбосе. Автором являлся мужчина по имени Петрониус Орис — псевдоним художника, как было принято в те времена. Его настоящее имя осталось невыясненным. Орису велели изложить свою историю для Святой Инквизиции. Я прочитал ее…
IV
Вокруг Хертогенбоса было полно разбойников, головорезов и грабителей, подстерегавших благопристойных граждан в час, когда ясный день переходил в тусклые сумерки, предвестники приближающейся ночи. Когда Петрониус Орис увидел приближавшуюся повозку, он вышел вперед, желая показать вознице, что у него нет дурных намерений. Солнце только село, и в сумерках Петрониус разглядел, что возница натянул поводья.
— Вот это правильно! Выйти и показать, что вы не замышляете дурного, — услышал он голос мужчины. — А если так, то можете забираться в повозку.
При этом возница ударил хлыстом, так что волы подняли головы и сильнее уперлись в ярмо. Украдкой он наблюдал, не появится ли из-за кустов и деревьев прочий сброд. Извозчик почесал шершавый, небритый подбородок, но, кроме Петрониуса, чья одежда хоть и была в дорожной пыли, но выглядела прилично, не увидел никого. Он резко натянул вожжи, и волы тяжело притормозили.
— Вы направляетесь в Ден-Бос? Если хотите попасть в город до закрытия ворот, пошевеливайтесь.
Засмеявшись, Петрониус поднял с земли свой мешок и забросил на повозку, потом взобрался на козлы рядом с возницей. Подмастерье знал, что кучер изучает его с ног до головы, а он со своей спутанной черной бородой выглядит достаточно подозрительно. Взгляд возницы остановился на сапогах Петрониуса из тонкой телячьей кожи, что указывало на небедное происхождение попутчика.
— Надеюсь, эти сапоги не принадлежали несколько часов назад кому-то другому, — бросил он и сплюнул. — Впрочем, у вас открытый взгляд, и я хотел бы вам доверять. Ну, быстро назовите ваше имя. Честные христиане должны знать имена друг друга.
— Петрониус Орис. Художник из Аугсбурга. Направляюсь в Ден-Бос. Я надеюсь получить работу у мастера Иеронима. Вы знаете его?
— А, живописец. Я всегда хотел увидеть, как выглядят эти творцы!
Возница еще раз с любопытством оглядел Петрониуса ударил кнутом над головами волов и щелкнул языком.
— Не вижу никакого отличия от обычных людей, мастер Орис. Нос, рот и уши на месте, как у всех честных христиан. Остальное, надеюсь, тоже.
Он громко рассмеялся — смех эхом отозвался в сумерках тающего дня, — потянул носом и шумно сплюнул в кусты. Затем протянул художнику руку. Орис пожалел ее. Лицо возницы с лукавыми глазами не внушало опасения.
— Добро пожаловать ко мне и моим волам. Майнхард из Аахена, никакой латинской чепухи. Присоединяйтесь. До Ден-Боса можете составить мне компанию. А что касается вашего мастера Иеронима, то почему бы мне не знать его, если полмира только о нем и говорит.
— Правда? Вы можете отвести меня к нему?
— Если вы действительно этого хотите!
— С ним что-то не так?
Кучер снова подстегнул волов — дорога поднималась вверх, и с одной стороны появился обрыв. Взгляд Петрониуса скользил по простиравшейся перед ними долине, поросшей редкими деревьями и кустарником.
— Собор Ден-Боса скоро должен показаться над холмами. Но, ленивые животные! Вперед, неповоротливые обжоры! Зарабатывайте свой ужин. Но! А что касается художника, другая половина мира предпочла бы отправить его ко всем чертям, в ад.
Петрониус держался обеими руками за козлы, чтобы не упасть от тряски. Вот меж двух холмов на горизонте показалась церковь Святого Иоанна. Она была похожа на большой зуб, окутанный лесами. Строилась башня, и колонны главного нефа выступали вверх над высокими сводами. На фоне незаконченного храма Христова Орис увидел три столба дыма, поднимавшихся в небо рядом с остовом башни.
— Почему же прямо в ад? Он что, плохо рисует?
— Нет! — прогремел возница. — Я так не думаю, хотя и не видел ни одной его картины. Но то, что он рисует, мешает людям. Некоторым людям. Посмотрите туда. Собаки снова сорвались с цепи. — Он показал на столбы дыма, поднимавшиеся выше и выше и исчезавшие в голубых сумерках.
— Что это? И что вы имеете в виду, говоря о сорвавшихся с цепи собаках?
— Не спешите, художник. Скоро вы оцените гостеприимство Ден-Боса. И будьте рады, если не почувствуете его на своей шкуре.
V
Скрип открывающейся двери прервал рассказ патера. Неожиданно все снова стало белым: стены, мебель, лицо священника Берле, ехидное и одновременно застывшее. Дверь закрылась.
Сестра, которая провожала их сюда, принесла на эмалированном подносе с отбитыми краями три чашечки кофе, который, как показалось Кайе, также пах дезинфицирующими средствами. Реставратор медленно вернулся к реальности и понял, что рассказ патера Берле захватил его.
— Что это за история? Или вы собираетесь рассказывать нам сказки?
Патер Берле стал мрачнее тучи.
— Вы уверены, что хотите ее узнать?
— Не смею ставить под сомнение вашу репутацию, патер Берле, но что конкретно вы намерены рассказать нам? И как все это связано с картиной?
Патер закрыл глаза и прислонился к стене, так что бледный цвет его лица слился с цветом побелки. Сестра поставила поднос и одноразовые чашки на край узкого стола. Когда она торопливо проходила мимо Кайе, от ее стерильной чистоты у него защекотало в носу. Он дважды сильно чихнул.
— Беда нашего времени в том, что люди потеряли терпение, — проговорил патер Берле.
Он произнес это таким тоном, что сестра даже забыла сказать «будьте здоровы», лишь молча постучала, чтобы ей отворили дверь, и вышла.
— Разве вас не интересует, почему я пытался уничтожить картину, сеньор Кайе? Я могу кое-что вам сообщить, и это имеет самое непосредственное отношение к моей истории. Но вы тоже увязнете во всем этом, дорогой мой искусствовед, если не будете осторожны.
Патер Берле выпрямился, наклонился вперед и ухмыльнулся, глядя реставратору в лицо.
— А если хотите знать почему, если вы действительно хотите знать… — последние слова он выкрикнул с такой силой, что они отозвались эхом, — тогда закройте рот и слушайте!
Кайе удивленно вскинул брови. Патер угрожает ему? Или хочет напугать? Смягчив тон, как, будто всплеска эмоций и не было, Берле прошептал:
— Здесь все связано между собой, как колесики в часовом механизме. Итак, терпение.
Он сделал паузу и посмотрел на Кайе водянистыми серыми глазами. Грит Вандерверф, хранившая до сих пор полное молчание, успокаивающе похлопала его по колену.
— Рассказывайте дальше, патер Берле, пожалуйста, — мягко попросила она священника, избегавшего ее взволнованного взгляда.
— Ради вас, мадам, — язвительно заявил священник и театрально взмахнул рукой, — ради вас я не произнесу ни единого слова. — Обращаясь к Кайе, он продолжил: — Вы должны будете кое-что сделать для меня, когда я закончу свою историю. Если я не повинуюсь, мне потом приходится раскаиваться. Меня лишают пищи, не дают спать. Эта лампа там, вверху, всего лишь шестьдесят ватт, но она горит день и ночь…
— Патер! — попыталась прервать его жалобы Грит.
— …кроме того, она виновата в том, что я выплеснул на картину кислоту. Она хотела этого! Она! Она! Она!
Последние слова патер выкрикивал снова и снова, пока в изнеможении не опустился в своем уголке на пол. Кайе посмотрел на Грит. Та молча пожала плечами.
— Я обещаю вам: вы узнаете все, что нам известно, патер Берле, — смущенно пробормотал реставратор.
Рука Кайе потянулась к перочинному ножу, будто он мог гарантировать безопасность. Патер опять оживился:
— Вы обещаете?
Кайе кивнул ему и протянул руку, которую священник, казалось, не заметил. Он собрался с духом, глядя на Кайе, потом безучастным тоном продолжил рассказ:
— Поэтому я попросил о том, чтобы меня выслушал мужчина, специалист, который понимает, о чем идет речь.
Он снова замолчал на минуту, чтобы продолжить рассказ монотонным голосом, каким начал свое повествование. И говорил патер как умелый рассказчик.
— Что вам известно о Босхе, Иерониме Босхе, настоящее имя которого Ван Акен, так как его семья была родом из Аахена и получила имя по названию местечка Босх, где они жили? Что? Ничего! Или почти ничего. Благопристойный горожанин из Хертогенбоса, уважаемый член братства Богоматери церкви Святого Иоанна, как и десятки, сотни других в те времена. Больше мы ничего не знаем. Еще несколько деталей из его жизни: женитьба, приобретение земельных участков, пиршества, дата смерти. Таинственная личность, которой удалось, несмотря на огромную известность, оставаться в тени истории. Кое-что я могу прояснить для вас. Босх был очень популярным учителем, к нему съезжались одаренные ученики из всех стран, для того чтобы получить образование в его школе живописи. Они прибывали из Аугсбурга и Венеции, Бреслау и Нюрнберга, Парижа и Мадрида. Художники самые разные. Лучшие подмастерья со всей Европы.
VI
Повозка подъезжала к городу, темные стены которого с каждым оборотом колеса становились все выше и выше.
После сказанного возницей Петрониус насторожился и зорко вглядывался в сумерки, чтобы не пропустить ни малейшего намека, который может дать ответ на его вопрос.
В глаза бросалась ухоженность деревьев: никаких суков и свисающих ветвей, ни одной шишки, или желудя, или колючих сучьев орешника. Настоящего леса он не встречал уже давно, с самого Айфеля; впрочем, на Рейне было немного леса, но с тех пор как Петрониус шел пешком от Ниимегена против течения реки, ему лишь изредка встречались деревья. От стука деревянных колес юноша задремал. Куда лучше проехаться на повозке, чем идти в сумерках пешком.
Они медленно приближались к столбам дыма, пока в нос Петрониусу не ударил запах жареного мяса.
— Костер инквизиции!
— Вы не ошиблись. Псы Господни больше всего любят жареное!
Возница наклонился к Петрониусу и прошептал ему на ухо, прикрывая рот рукой:
— Будет лучше, если вы не станете выражать свое мнение о доминиканцах вслух. Кто слишком громко говорит, не живет в этом городе долго. В воздухе в последнее время часто пахнет паленым. Городские власти и инквизиция ссорятся. Доминиканцы хотят взять городскую управу за горло.
Когда повозка, запряженная волами, проезжала мимо костра, рухнул один из длинных шестов, на нем были подвешены жертвы, чтобы сразу не задохнулись от едкого дыма, а успели почувствовать адское пламя. Тело упало, ударилось о кострище из соломы и дров и вспыхнуло с новой силой, будто огонь хотел последовать за душой на небеса.
— Еще немного, и мы проедем через городские ворота. Теперь о деле. Я провезу вас в город — вы мой помощник, не местный. Не возражайте, иначе вам придется ночевать за воротами, а в худшем случае вы окажетесь за решеткой в подземелье доминиканцев. Не произносите ни слова. Делайте то, что буду говорить я.
Петрониус кивнул. Он решил молчать, пока не окажется за воротами города. Он слишком хорошо знал тревоги горожан, которые боятся всех чужестранцев, так как думают, что те приносят с собой эпидемии или приходят клянчить милостыню. Перед воротами города движение стало оживленнее. Повозки с мрачными кучерами на облучке, с двух сторон стекавшиеся в город, собрались у подъемного моста.
— Все это бедняки, — произнес возница, указывая на вереницу повозок. — С тех пор как доминиканцы пытаются утвердиться в городе, торговля идет на убыль. Тюки с товаром прибывают из Эйндховена, Кельна, Утрехта. Одни прибыли из Англии, другие из Риги, а третьи из Венеции. Большая часть товаров даже не выгружается из повозок. Перевозчики боятся, что доминиканцы объявят тот или иной товар дьявольским и конфискуют его.
Когда приблизились к городским воротам, Петрониус вздрогнул — перед воротами на длинных шестах торчали отрубленные головы; на многих уже обнажились черепные кости.
— Жуткий обычай, от которого святоши никогда не откажутся. Считают это весьма поучительным. Вот мы и прибыли.
Повозка застучала по деревянным доскам моста, пролегавшего через узкий канал. Из тени дозорной будки появился стражник, подошел к ним и, криво ухмыльнувшись, поприветствовал:
— Ну, Майнхард, вернулся? Тяжелая была поездка? — Он похлопал волов по крупам и косо посмотрел на возницу. — С каких это пор ты стал брать пассажиров?
— Он не пассажир, а мой помощник. Старею потихоньку, а четыре руки могут сделать больше, чем две.
— Это верно. Но в следующий раз приезжай раньше. Ворота были бы уже заперты, если бы я тебя не разглядел.
Майнхард поторопил волов. Слова стражника он оставил без ответа, так как позади в очереди на въезд стояли еще четыре повозки. Они проехали ворота и покатили по извилистым улочкам города.
Их провожали жаждущие взгляды нищих, искавших свое счастье у ворот и грозивших кулаками возницам, которые не подали им ни одной монетки. Торговцы из-под навесов с подозрением смотрели на проезжающие мимо повозки. Но Майнхард, казалось, не замечал злых взглядов и сжатых кулаков.
— Гостеприимный народец! При виде каждой въезжающей в город повозки они прикидывают, не упадут ли цены. Недалеко от рынка я разгружу товар и отведу волов на отдых в южную часть города. А ты можешь идти на все четыре стороны, только не подведи меня. Тот прохвост у ворот точно знает, кого я привез в город и кого увезу. И если ты окажешься в тюрьме, я вскоре попаду туда же. Понятно? А теперь проваливай. Мастерская твоего художника расположена рядом с рынком, со стороны собора. Не ошибешься. А мне нужно позаботиться о волах.
Петрониус почти не слушал, он украдкой наблюдал за нищим, который не сводил глаз с повозки и корчил рожи. В руке у него была палка с необычным набалдашником. Заметив, что на него смотрят, нищий погрозил кулаком и исчез в переулке.
В этот момент к повозке подошел изможденный монах в черно-белом одеянии доминиканца, протянул руку и выкрикнул:
— Ради Бога, подайте страждущему милостыню!
Майнхард пробормотал что-то невнятное, шумно вздохнул и плюнул монаху в руку.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40