Люди привязаны к музыке, они пропадают в игорных домах. И голубой дьявол пожирает последнее, что есть у них — души. Умение слушать, видеть и чувствовать стало сегодня пороком.
Кайе не совсем понимал сложные намеки Небрихи. Он еще не опомнился от рассказа Берле. Реставратор снова нажал кнопку тревоги, но подтверждения не поступало.
Взволнованный голос Небрихи продолжал:
— Вот почему знак Венеры, Михаэль. Все указывает в одном направлении. Не лицо человека-дерева находится в центре картины. Если провести диагональ, то получится весло правой лодки. Весло! Вы понимаете? В первой картине отверстие в фонтане с совой, во второй — всадник с рыбой, а в последней — весло. Все сходится. Весло означает курс, направление. Курс, который взял человек-дерево, неверный. Он ведет сюда, в ад, в то время как курс, который нужно проложить, иной. И поэтому в картину введен символ Венеры, который мы обнаружили на наших снимках.
Кайе стал ясен ход мыслей Небрихи.
— Разве Грит Вандерверф не называла поколение наших потомков «людьми-посевами», Антонио?
Патер Берле мгновенно обернулся и рассмеялся:
— Они давно позади нас, и были позади, сеньор Кайе. Якоб ван Алмагин уже в XVI веке пытался зарисовать знание о людях-посевах.
Небриха вздрогнул и обернулся:
— Вы… здесь? И в форме охранника?
Берле проигнорировал Небриху и понизил голос, будто не хотел, чтобы его услышали посторонние.
— Эта женщина-мужчина пережила всех. Всех! Босх умер в 1516 году. Картина высосала его силы целиком, а нападки патера Иоганнеса окончательно вымотали. И все же это был маленький триумф для Якоба ван Алмагина. Доминиканцы так и не смогли встать на ноги в Ден-Босе. Патер был устранен Якобом ван Алмагином раньше. В 1515-м он покинул этот мир.
Кайе провел рукой по волосам. Откуда Берле знает такие детали? Откуда взял все эти истории?
Словно услышав немой вопрос реставратора, Берле ответил еще тише, чем раньше. Кайе был вынужден наклониться, чтобы расслышать. В голосе патера появились угрожающие нотки.
— Петрониус Орис и Зита ван Клеве скрылись. Рукопись спасала их до тех пор, пока последняя часть не попала в чужие руки. Зита и Петрониус отправились предположительно в Испанию. В конце концов рукопись очутилась в Саламанке. И еще — перед их смертью что-то произошло. Не хватает последней части рукописи. Зита продолжила ее, об этом она сообщает, но рукопись обрывается к моменту их бегства. А все ссылки на Якоба ван Алмагина и на значение картины исчезли. Похоже, Алмагин завладел последней частью рукописи. В любом случае след Петрониуса Ориса теряется. Возможно, он изменил имя, но я думаю, что, как многие, подобные ему, он погиб на костре инквизиции. В библиотеке в Саламанке на то есть много указаний. А вот следов Зиты нет нигде!
В помещении воцарилась тишина. Реставратор нервничал. Тишину прервал Небриха:
— Таким образом, картина замолчала! До сегодняшнего дня. Сейчас она вновь заговорила, патер Берле. И если мы не узнаем всей правды, то в руках у нас останется хотя бы ключ. «Сад наслаждений» провозглашает конец католической церкви и господства мужчин.
Лицо Берле исказилось.
— Церковь истребляла мудрых женщин, посылала на костер, — продолжал Небриха. — Но уже в то время люди-посевы составляли с помощью Якоба ван Алмагина свой алфавит изменений. Женщины во все времена передавали свои знания дальше, патер. Они просто скрывали это, ведь так называемых ведьм сжигали на кострах инквизиции.
Кайе старался понять, прав ли Небриха, а если прав, то какую цель преследовало послание? Картина оставалась картиной, а действительность — действительностью, к чему бы ни приводили тайные послания, если они вообще были.
Небриха, опьяненный своим открытием, продолжал:
— Мы, мужчины, обманывали себя и были слишком уверенны. Но Якоб ван Алмагин знал лучше. Мужчины на картине Босха двигаются по кругу, танцуют вокруг озера и празднуют призрачную свадьбу, в то время как часы указывают на их конец.
Кайе догадывался, на что намекает Небриха.
— Ну и что последует за этим? — тяжело дыша, спросил Берле.
— Картина рассказывает о женщинах, Берле. Потом будут женщины.
Взгляд Берле погас, как потушенная свеча. Патер сник и обхватил себя руками. Он весь дрожал, на лбу у него выступил пот. Кайе потряс его за руку, но Берле смотрел мимо него на картину, ее свечение странно усиливалось лучами солнца.
— Я не хочу возвращаться к женщинам, сеньор Кайе.
— Вот мы и подошли к важной точке! — раздался в дверях голос Грит Вандерверф.
Никто не заметил, как она вошла в мастерскую. Берле сунул руку под куртку, достал авторучку и судорожно сжал ее в кулаке.
— Да, дорогой патер. Возможно, картина действительно содержит послание. Жизнь — вечный цикл прихода и ухода, жизни и смерти. Женщины знали об этом цикле. Они обладали знанием, силой и господством с давних времен. Вот здесь, — Грит указала на среднюю часть картины, — в знаке Льва. Десятки тысяч лет назад. Их господство изменилось, женщин вытеснили, они потеряли уважение, власть и влияние. Отдали поле боя мужчинам.
Кайе заметил, что патер повернулся спиной к Грит и судорожно сжимает в руке ручку. Вандерверф не верит в то, что говорит — реставратор не сомневался. Но тогда зачем Грит говорит все это?
— Знания о рождении и смерти всегда были в их руках, и так должно было остаться. Но в позднем Средневековье церковь начала уничтожать мудрых женщин, страшась, что в своем господстве не достигнет желаемой полноты, пока женщины уходят от ее влияния. Возникла угроза потери знания. Женщины стали искать возможность сохранить его. Письменность находилась в руках мужчин. Опасно заключать в слова все знания женщин, сведения, которые собирались тысячелетиями и передавались от матери к дочери. Знание было заложено в эту картину. Но не всё. Не хватило времени и женщин, желающих рисковать. Однако важнейшая информация, самая важная, все-таки была таким образом сохранена.
Грит улыбнулась патеру.
— Non posse mori. Невозможно умереть. Вот основа материнских мыслей. Пока существуют матери и дочери, знание о том, кто приносит в этот мир жизнь и передает ее дальше, не умрет.
— Поэтому символ Венеры на последней картине…
Кайе сказал это для себя, скорее, прошептал, однако
Берле воспринял сказанное чрезвычайно страстно:
— Вы идиот, Кайе! Больше она ничего от нас не хочет. Ее теория осталась бы воздушным замком, если бы информация не была нигде спрятана.
— О символе Венеры мне известно уже давно, патер Берле. Вы не заметили, что на внешней стороне фигура Христа сдвинута на самый край картины. Его «сотворение мира»… — тут Грит стала высокопарной, — о нем не стоит говорить. Мир рожден из оплодотворенного яйца космической матки. Бог, бог-мужчина из Библии, был приглашен в качестве зрителя. Ему позволили говорить; действовать — дело женщины. Бог — всего лишь словоохотливый осеменитель. Женщины — матери рая. Потому и знак Венеры.
Грит преувеличенно торжественно жестикулировала, и теперь Кайе стало ясно, что она провоцирует Берле. Тот вздрагивал при каждом слове, как от удара плетью. Вандерверф собиралась загнать патера в угол. При этом она целеустремленно двигалась к картине и в конце концов прошмыгнула между патером и триптихом.
Грит указала на створку, изображающую рай:
— А теперь посмотрим сюда. Эта часть картины показывает рай женщины. Адам сидит, отодвинутый в сторону, под древом жизни. Странно, но не он в центре картины, и кажется, Адам удивлен, изумлен тем, что Бог занят Евой. Все на этой картине сдвинуто в сторону. В центре только источник, и его цвет и форма заставляют задуматься. Источник, из которого вытекает жизненная влага, изображен по подобию стилизованных женских половых органов.
Рассуждения Грит были прерваны криком. Патер Берле прижал кулаки к щекам, не выпуская из руки авторучку. Кайе догадывался об опасности и снова и снова нажимал кнопку вызова подмоги. Он проклинал халатность охранников. Неужели Берле и тут использовал свои гипнотические способности?
— Прекратите! — кричал Берле. — Оставьте меня в покое!
— В чем дело, патер? — ехидно спросила Грит. — Что я такого сказала?
Берле тяжело дышал. Он медленно поднял голову и посмотрел на Грит и Кайе. Его глаза сверкали.
— Прекратите!
Он задыхался. Зрачки Берле дрожали, казалось, внутреннее возбуждение не дает ему успокоиться хотя бы немного.
— Ничего больше не хочу слышать! Это все ересь! Почему наш мир должен стать другим, будто он только ваш? Разве матриархат не погиб?
Грит спокойно смотрела на патера. Она изучала Берле холодным взглядом, от которого тот стал нервно мять пальцы.
— Он никогда не погибал. Он был вытеснен, поскольку мужчины думали, что актом зачатия смогут проникнуть в тайну жизни. Заблуждение, которое человечество могло бы пережить, если бы религия не стала пособником невежества.
— Тогда в ней есть пророчество! Только оно могло удовлетворить женщин, — вставил Кайе.
И в тот же миг пожалел о сказанном, потому что патер весь напрягся. Грит твердо продолжала:
— Всадник с рыбой в руке провозглашает конец эры Рыб. Вы, мужчины, ходили по кругу и зашли в тупик. Ваш век удовольствий и лжи прошел. Начинается эра Водолея. Женщины, выходящие из пруда в центре картины, — люди-посевы новой эпохи. Они идут по дороге к власти.
Неожиданно патер вскрикнул и снял с ручки колпачок.
— Это ложь! Я уничтожу картину, разрушу ее до основания. Никто не сможет распространять подобную ложь.
Берле сделал несколько шагов к картине, судорожно сжимая в руке авторучку.
— Патер!
Берле зашипел.
— Не делайте глупостей, патер! — заклинал его Кайе. Грит подошла к Берле, но священник сразу же отреагировал:
— Ни шагу! У меня кислота.
— Чего вы хотите, патер? — спросила Грит.
Сердце Кайе бешено стучало. Где охрана? Передатчик отчаянно звал на помощь.
Грит начала спокойно увещевать патера. Почти незаметно она пододвигалась к Берле и вдруг с криком бросилась на него. Патер отшатнулся, но кулак Грит снизу ударил по его руке. Жидкость из авторучки с бульканьем вылилась на одежду и кожу.
В этот момент в комнату ворвалась охрана и скрутила Берле, который бился и кричал в дикой ярости. Белая пена на его лице смешалась с черными пятнами.
Грит поправила юбку и протянула Кайе авторучку:
— Простые чернила.
Потом она опустилась на табуретку и закрыла лицо руками.
Визг Берле разносился по мастерским, пока патера привязывали к носилкам и выносили вон.
— Боюсь, мы никогда не узнаем, что в этой истории было правдой! — вздохнул Небриха и поплелся прочь из мастерской.
Грит сжала руку Кайе.
XV
— Завтра на улицу Сан-Николас? Для дачи показаний? Хорошо, сеньор комиссар.
С покорным вздохом Кайе положил трубку и взял увеличенные снимки. При всем желании он ничего не мог разобрать даже при помощи лупы. Конечно, там, где Кайе хотел видеть буквы, лицо совы и где крест и круг образовывали символ Венеры, он мог их увидеть, если обвести контуры. Но как только реставратор убирал линии маркера, все формы исчезали в неопределенности. Будто ничего и не было. А если Кайе долго рассматривал снимки, то мог различить на поврежденных местах детали, которые сводили на нет все, в чем Небриха и он были уверены. Может, Антонио де Небриха хотел прочесть то, чего не было? Или они теперь оба бредят, как Берле?
В дверь постучали. Прежде чем Кайе успел ответить, дверь открылась, и в комнату вошел Небриха.
— Вас тоже пригласили в полицию, Михаэль?
— Да, завтра.
— И меня. А вы слышали что-нибудь о Грит Вандерверф?
Кайе покачал головой:
— Нет, ничего. Вы выглядите усталым, Антонио.
Небриха пододвинул к себе стул и сел.
— Я прокрутил все в голове еще раз. И не нашел ответа. Чего хотела эта женщина? Зачем она занималась лечением сумасшедшего патера и почему втянула нас в эту историю?
Кайе откинулся на стуле и посмотрел на коллегу:
— Что значит «втянула»? Опять предположения. Похоже, Берле увлек ее так же, как и нас. Я должен был точнее понять ее намеки относительно картины, прежде чем поверить. Это все химеры, случайные образы, которые вы представили в форме букв и слов.
Антонио де Небриха сидел, облокотившись на спинку стула. Он скрестил руки и положил на них голову.
— Знаки есть, я в этом убежден. Мы просто не видим их истинного смысла.
— Да что вы говорите!.. Правда перед нами, Антонио! Здесь лицо совы на средней части. Я могу различить его, если обвожу. Форма произвольна и случайна.
Небриха вскочил и забегал по комнате.
— И Грит Вандерверф подтвердила толкование картины. Значит, что-то есть. Если мы сумеем доказать лишь часть найденного, научный мир прислушается.
Кайе слишком устал, чтобы спорить.
Исследования, вопросы, телефонные звонки, допросы в полиции, оправдания перед руководством музея — все это измотало его. И конечно, Небриха, чьи исследования построены на сомнительных предположениях. Кайе вынужден был признаться себе, что поступил весьма легкомысленно, поверив коллеге.
— Вы покажетесь смешным, Антонио. Необходимо предъявить бесспорные доказательства. Если будете строить свою теорию на случайных совпадениях, это повредит вашей репутации и репутации музея.
— Сорок восемь часов назад вы еще верили в знаки, Михаэль, — попытался возразить Небриха.
Он словно просыпался от летаргического сна. Антонио взял увеличенные снимки со стола и перевернул их.
— При желании можно различить знаки. Они только…
— Проклятие, Антонио! Поймите же! — Кайе рассердился. — Вы прочли сокращение «PSSNNMR», а я вижу только буквы «V», «А», «В» и так далее. Если я захочу, то смогу найти в этих повреждениях весь алфавит. Но никто не станет серьезно думать, что здесь спрятано какое-то послание.
— Различия в знаках есть, выбранные мной взяты не произвольно, они стоят в определенном порядке, и вам это известно, Кайе.
Реставратор вскочил.
— Качественные различия между знаками! Смешно. Я хотел верить, что они есть, Антонио. Но их нет.
Кайе устремился к другому концу стола, взял увеличенные снимки и пристально посмотрел на них.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40