https://wodolei.ru/catalog/kuhonnie_moyki/malenkie/
А после было известное соглашение. В чем же позор?
Внутренний голос упрекал ее: «Это позор провала. Да, твоего! Поскольку ты не смогла заставить Рекса полюбить тебя… Ну, что ж! Теперь ты будешь свободна от возможности когда-либо смотреть на этого человека». Она была готова разрыдаться: «Я не могу больше этого выдержать. Все вокруг говорит о несчастье женщины, которая никому на свете не нужна; а я чувствую себя так, будто во мне собрались вместе все ненужные женщины мира. Я не хочу больше так страдать. После того, что произошло, просто невозможно…»
3
Прерывистый лай, глубокий и требовательный, прозвучал с балкона наверху. Джой окликнула Роя, и огромная собака спрыгнула со ступеней и неуверенно подошла к ней в темноте. Она повиляла своим пушистым хвостом от куста к кусту, ткнулась холодным носом в прикрытую шалью руку, презрительно фыркнула на изящный силуэт мужчины, затем деликатно обошла вокруг нее с другой стороны. Слишком расстроенная Джой ничуть не удивилась, что овчарка не спала в этот час на своем обычном месте у кровати Персиваля Артура, помнила только о том, что очень скоро Рой тоже исчезнет из ее жизни. Она все еще была включена в эту счастливую жизнь, с которой придется расстаться. И большая собака, и большой мужчина, и мальчик — все останутся вместе и весело продолжат свое обычное сосуществование, но только без нее.
Где она будет? В Лондоне? Где-то в другом месте ? Станет выполнять работу, необходимую только для получения средств на жизнь, вместо того чтобы с тайной радостью все это делать для Рекса здесь… В Лондоне… среди незнакомых людей.
Предстоящее одиночество терзало душу. Ее маленькие ноги в танцевальных туфельках из золотой парчи казались слишком тяжелыми, чтобы подниматься по этим каменным ступенькам, и она ухватилась за твердую и прохладную от росы балюстраду.
И опять, как будто из бесконечного далека, она услышала голос Джеффри Форда, говорившего — что же это было? — он не имеет права спрашивать, но ведь происходит нечто такое, о чем необходимо спросить! Джой должна простить его за это…
— О, простить? — Она услышала эхо своего смертельно уставшего голоса. — Нечего прощать. Я забыла об этом, Джеффри.
— Я имею в виду не то, что случилось в Лондоне! Понятно, там все кончено, и дураку ясно. Но… Но… нельзя не видеть… Ты страдаешь.
Страдаешь! Ей пришлось стиснуть зубы, чтоб не рассмеяться в истерике.
— Я устала.
Они достигли верхнего пролета, остановились на широком балконе с его садовыми стульями, столом, каменной балюстрадой, с глиняными кувшинами Али-Бабы, с низвергающейся потоками петунией, с пахучей геранью, пестрым каскадом жимолости.
Каждая плитка этого балкона громко кричала Джой о двух сценах, свидетелями которых они недавно были! Балкон помнит о шальной выходке Персиваля Артура в ту ночь… А она в своем кимоно, помявшемся в шезлонге, куда Рекс осмелился опуститься, чтобы вытереть ей щеки платком, привлечь ее голову к своему крепкому плечу, ласково произнести: «Все в порядке теперь, Дорогая?» — обнять ее рукой, теснее прижать к себе и поцеловать один раз… потом еще один с пожеланием спокойной ночи.
Тот же балкон на следующий день при солнечном свете бросал золотые отсветы на гладкие волосы Рекса, высвечивая смеющуюся голубизну его глаз и серебро портсигара, переданного ему Джой. Он схватил ее за руку и прикоснулся губами таким мимолетным жестом, который, казалось, означал что-то более нежное, интимное, чем его последнее «спокойной ночи».
Но все это уже ничего не значило! Ничего, ничего! Наверное, она в достаточной степени идиотка, решила, будто это имеет какое-то значение. Вся целостность ее натуры распадалась! Несчастье росло подобно черным, как виноград, тучам, которые вот-вот разразятся громом, молнией, ливнем, и, как перед бурей, нервы Джой были настолько напряжены, что даже Джеффри Форд понял, как она страдает.
Но он не догадывался, как опасно близка была она к критической точке разрыва. Чрезвычайно опечаленный, он повернулся к ней. Темная на фоне неба, вырисовывалась ее головка херувима, а бледная, закутанная в шаль фигура на фоне листвы была похожа на сложившего крылья мотылька.
Она нервно рылась в своей сумочке в поисках ключа, но, казалось, не способна была найти хоть что-нибудь. Нельзя, конечно, оставлять ее в таком состоянии. С той чрезвычайной глупостью, которая проскальзывает иногда у людей, обладающих сверхинтуицией, он сделал ошибку, задав вопрос.
— Почему, — очень мягко спросил Джеффри, — ты вышла замуж за этого человека?
— О! — с болью выдохнула Джой, и перед ней мысленно пронесся тот день на Харли-стрит, когда она — она сама! — подписала себе смертельный приговор, попросив доктора Траверса жениться на ней. — Ты должен знать почему, Джеффри.
Он был потрясен, шокирован, раздавлен. Значит, это правда, что его собственная нерешительность, игра эмоций, воображение и фантазия в отношении своей влюбленности, а затем надуманные представления о выходе из состояния влюбленности заставили это сердечное, нежное, своевольное, пылкое дитя пойти на этот странный, ошибочный брак?
— Из-за меня, Джой?
Какой-то мягко-неистовый, сдавленный ответ вырвался из этого сложившего крылышки мотылька.
— Боже мой, что за странная путаница, — пробормотал полный раскаяния Джеффри. — Ты хочешь сказать, что, если бы мое письмо с просьбой принять меня обратно было отправлено всего на неделю раньше…
— Все было бы иначе.
Он был ошеломлен тем глухим отчаянием, с которым она произнесла эти слова. Что? Что , таилось за этой menage четы Траверс? Почему невеста в тот первый день встречи казалась Джеффри цветущей розой? Неужели он ошибался?
— Джой… если бы я только знал… О, моя дорогая. Ты хочешь сказать… Послушай!
Ему почудились какие-то звуки, но на этот раз не от эвкалиптов, где в глубине сада обитали совы, а из закрытого спящего дома. Может быть, слуги? Все снова затихло. Джеффри продолжал:
— Не хочешь ли ты сказать, что, оглядываясь назад, испытываешь желание, чтобы все вышло по-другому?
Джой ощутила, как что-то внутри нее вот-вот сейчас сломается. В состоянии сильного возбуждения она могла просто расхохотаться: «По-другому? Почему он спросил об этом?» Она едва понимала, кто перед ней. Вроде действительно Джеффри Форд. Он стоял здесь, на тусклом балконе, и, совсем как в ту светлую бытность предыдущего существования, видел Джой в призрачном свете.
— По-другому? — сказала она изумленно. — Разве не желает каждый человек, оглядываясь на прожитую жизнь, чтобы все было иначе? Они обязаны этого хотеть, каким бы чудесным ни казался им этот мир! Конечно, я желала бы этого! Конечно, конечно!
Он был полностью обескуражен. Очевидно, здесь разыгрывался очень плохой спектакль. Невеста несколько недель проходила через какой-то необъяснимый Гадес. Что? Должно быть, все объясняет ее замужество с этим грубым Траверсом…
А что сам Джеффри? Его первая любовь? Из-за собственной дьявольски продуманной комедии донжуанства случилась трагедия. В чем она заключается? (Этот Траверс представлялся большей скотиной, чем выглядел на самом деле. Устраивает сцены ревности? Плохо с ней обращается? Может, скрывает что-нибудь зловещее за своей обычной, хорошо одетой, приятно выглядевшей заурядностью?) Фантазия романиста Джеффри готова была представить самые дикие варианты и ситуации… Но, отбросив их, он спросил ее как можно мягче (в конце концов, его собственная мать не возмутилась, когда в период эмоционального напряжения он задал ей подобный вопрос):
— Ты не думаешь, что все еще может наладиться?
— Теперь? Ни за что!
— Слишком поздно?
— И слишком поздно, и слишком ужасно, и слишком невозможно! — Ее мягкий хрипловатый голос задрожал. Она откашлялась. — Слишком все страшно!
Он повторил за ней, потрясенный:
— Страшно?
— Да! Это то, что я думаю о жизни! В ней нет ничего, кроме глупой надежды. Затем крах — и одиночество.
— О Джой! Джой! — воскликнул он с раскаянием, самым искренним, на которое был способен. Никогда раньше Джеффри Форд не казался себе более влюбленным в это прекрасное дитя, которому несколько месяцев назад он предлагал такую изысканную любовь. Где же сейчас эта невинно-пылкая нимфа, которую его воображение романиста наделило шаловливым очарованием полотен Фрагонара и любовной лирики эпохи Возрождения?
Брак ли, Траверс ли или что-то еще превратило девушку в вызывающего сострадание ребенка, стоящего здесь, поникшего, изнемогающего от усталости, говорящего бессвязно и возмущенно об одиночестве? Джой была на пределе. Никогда раньше не подавляла она в Джеффри Форде так сильно инстинкт коллекционера. С другой стороны, никогда так не будоражила в нем обычное, глубоко затаенное чувство порядочности и человечности.
Слишком обеспокоенный тем, чтобы не показаться грубым, резким, нетактичным, он вдруг выпалил:
— Ах, вот в чем дело? Причина, значит, в том, что ты несчастлива со своим мужем?
— С Рексом? Счастлива!
Джой угрожающе засмеялась. Форд, бросив быстрый взгляд вокруг себя, сделал шаг к ней. Рой, лежавший большой грудой возле ее ног, навострил свои волчьи уши, издав предупредительное рычание, встал и выжидательно посмотрел на молодую хозяйку. По-видимому, в ней что-то сломалось, ибо она выкрикнула:
— Счастлива! — и громко засмеялась, не заботясь о том, где сейчас находится, не думая о времени, о Мелани и Мери, о том, что скажет Джеффри Форд… — Неужели ты не видишь? Я считала, что каждому видно! Но теперь с этим покончено, больше это не может продолжаться.
— Это? Что ты имеешь в виду? Джой, моя дорогая! Могу ли я что-нибудь для тебя сделать?
— Остается только одно! — воскликнула она вызывающе и более твердо. Когда эти слова вырвались наружу, на какой-то миг ее охватило чувство облегчения. — Я знаю, что делать. Мне надо все оставить, все бросить, расчистить завалы и начать все заново. Займусь другим, пересмотрю свои отношения. Каждый должен через это пройти в какой-то момент своей жизни. Для меня он наступил. Я слишком много значения придавала всему, я была слишком ранима. Но можно начать все сначала… Я не хочу никого видеть из прежних знакомых! Не хочу хранить в памяти ничего, что напоминает мне о прошлом. Пусть все будет совершенно новым. Может быть, тогда?.. Но только не здесь. И не в Лондоне. Возможно, в Париже. Я больше не могу вынести здесь ни одной минуты! Не могу оставаться здесь. В Париж!.. Я уезжаю прямо сейчас.
И тут раздался голос. Но отнюдь не Джеффри. Он прозвучал уверенно, глубоко и спокойно на фоне ее страстного крика.
Это был голос человека, открывшего дверь и вышедшего к ним на балкон. Он сделал шаг вперед и посмотрел на них.
Та же белая куртка поверх костюма, тот же самый балкон, тот же час, что и в ту ночь, когда все, казалось, достигло самой вершины. То был Рекс Траверс.
Глава двадцать первая
ОШИБКИ ТРИО
Все люди острова, кричащие друг другу ложь через моря непонимания.
Киплинг
1
Рекс Траверс появился на вилле не десять минут назад, а раньше. Он поставил свою автомашину и поспешил в комнату Мелани сообщить ей радостную весть, что у нее появился еще один маленький племянник и что все в порядке и с малышом, и с матерью. Затем он прокипятил какие-то свои инструменты в маленькой темной комнате для проявления фотоснимков, находящейся справа от ванной комнаты, и тут услышал лай Роя. Закончив дело, он поспешил на балкон.
Траверс застал парочку в тот самый момент, когда Джой так шумно разразилась — «я не могу больше этого вынести… уехать прямо сейчас».
Сцена, которая последовала затем, связана с непониманием друг друга, вся троица, двое мужчин и девушка, не в состоянии была разобраться с чувствами.
Так как Рекс не включал света, он подумал, с горечью глядя на луну: «Слишком похожа на фонарь полицейского, пропади оно все пропадом». Но тут облако заслонило луну. Они стояли в сумерках той благоухающей южной ночи, которая никогда не бывает полностью темной и всегда дает неверное освещение, при котором каждый знакомый предмет выглядит не таким, как на самом деле. Пожалуйста, представьте себе этот тенистый сад, эту виллу, бледным ликом проглядывающую сквозь темную листву, и этот чуть освещенный балкон, где расположилось трио. Девушка (по ее светлой фигуре пробегали легкие узоры теней от колеблющейся листвы) и двое мужчин (их более высокие темные фигуры местами были покрыты продолговатыми пятнами света). Каждый находился в состоянии возбуждения, и никто не пытался заглянуть в душу другого.
Рекс Траверс заговорил первым. Следы сильного душевного потрясения никак не проявлялись в голосе. В подрагивании теней, в случайных отблесках лунного света он звучал решительно, как часы с боем.
— Простите! Я слышал, что сказала Джой.
Он повернулся к бледной сжавшейся фигурке. Она застыла, точно жена Лота, превратившаяся в соляной столб. Веретенообразный силуэт мужчины в вечернем костюме был также неподвижен. Именно к нему обращался Рекс, продолжая разговор с Джой:
— Я только хочу напомнить тебе то, что сказал сегодня утром. Все, что зависит от меня, я выполню. Все будет в полном порядке.
Стройная фигурка, задрапированная в шаль, подняла темную голову и, лихорадочно сжав два маленьких кулачка, выдохнула:
— Все в порядке?
Настолько тихо прозвучал голос, что ни один мужчина не был уверен в произнесенных словах. Ни один из них не догадывался, что спасительная надежда вспыхнула в ней на мгновение. Но только на мгновение. Через минуту она погасла.
— Этим утром, помнишь, ты дала мне знать, что желаешь свободы. Я сказал, что не буду мешать тебе. Так знай, ты свободна и можешь уйти.
Джой слушала холодея. Уйти? Ей не верилось. Это не может быть правдой… Нельзя же в действительности так…
Скептически настроенный Джеффри Форд подумал: «Что здесь происходит? Что случилось между этими двоими? Для чего мы здесь?» Его темный силуэт оставался неподвижным.
Траверс продолжал сдержанно и спокойно говорить что-то о честной игре… никакой попытки удержать Джой против ее воли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41
Внутренний голос упрекал ее: «Это позор провала. Да, твоего! Поскольку ты не смогла заставить Рекса полюбить тебя… Ну, что ж! Теперь ты будешь свободна от возможности когда-либо смотреть на этого человека». Она была готова разрыдаться: «Я не могу больше этого выдержать. Все вокруг говорит о несчастье женщины, которая никому на свете не нужна; а я чувствую себя так, будто во мне собрались вместе все ненужные женщины мира. Я не хочу больше так страдать. После того, что произошло, просто невозможно…»
3
Прерывистый лай, глубокий и требовательный, прозвучал с балкона наверху. Джой окликнула Роя, и огромная собака спрыгнула со ступеней и неуверенно подошла к ней в темноте. Она повиляла своим пушистым хвостом от куста к кусту, ткнулась холодным носом в прикрытую шалью руку, презрительно фыркнула на изящный силуэт мужчины, затем деликатно обошла вокруг нее с другой стороны. Слишком расстроенная Джой ничуть не удивилась, что овчарка не спала в этот час на своем обычном месте у кровати Персиваля Артура, помнила только о том, что очень скоро Рой тоже исчезнет из ее жизни. Она все еще была включена в эту счастливую жизнь, с которой придется расстаться. И большая собака, и большой мужчина, и мальчик — все останутся вместе и весело продолжат свое обычное сосуществование, но только без нее.
Где она будет? В Лондоне? Где-то в другом месте ? Станет выполнять работу, необходимую только для получения средств на жизнь, вместо того чтобы с тайной радостью все это делать для Рекса здесь… В Лондоне… среди незнакомых людей.
Предстоящее одиночество терзало душу. Ее маленькие ноги в танцевальных туфельках из золотой парчи казались слишком тяжелыми, чтобы подниматься по этим каменным ступенькам, и она ухватилась за твердую и прохладную от росы балюстраду.
И опять, как будто из бесконечного далека, она услышала голос Джеффри Форда, говорившего — что же это было? — он не имеет права спрашивать, но ведь происходит нечто такое, о чем необходимо спросить! Джой должна простить его за это…
— О, простить? — Она услышала эхо своего смертельно уставшего голоса. — Нечего прощать. Я забыла об этом, Джеффри.
— Я имею в виду не то, что случилось в Лондоне! Понятно, там все кончено, и дураку ясно. Но… Но… нельзя не видеть… Ты страдаешь.
Страдаешь! Ей пришлось стиснуть зубы, чтоб не рассмеяться в истерике.
— Я устала.
Они достигли верхнего пролета, остановились на широком балконе с его садовыми стульями, столом, каменной балюстрадой, с глиняными кувшинами Али-Бабы, с низвергающейся потоками петунией, с пахучей геранью, пестрым каскадом жимолости.
Каждая плитка этого балкона громко кричала Джой о двух сценах, свидетелями которых они недавно были! Балкон помнит о шальной выходке Персиваля Артура в ту ночь… А она в своем кимоно, помявшемся в шезлонге, куда Рекс осмелился опуститься, чтобы вытереть ей щеки платком, привлечь ее голову к своему крепкому плечу, ласково произнести: «Все в порядке теперь, Дорогая?» — обнять ее рукой, теснее прижать к себе и поцеловать один раз… потом еще один с пожеланием спокойной ночи.
Тот же балкон на следующий день при солнечном свете бросал золотые отсветы на гладкие волосы Рекса, высвечивая смеющуюся голубизну его глаз и серебро портсигара, переданного ему Джой. Он схватил ее за руку и прикоснулся губами таким мимолетным жестом, который, казалось, означал что-то более нежное, интимное, чем его последнее «спокойной ночи».
Но все это уже ничего не значило! Ничего, ничего! Наверное, она в достаточной степени идиотка, решила, будто это имеет какое-то значение. Вся целостность ее натуры распадалась! Несчастье росло подобно черным, как виноград, тучам, которые вот-вот разразятся громом, молнией, ливнем, и, как перед бурей, нервы Джой были настолько напряжены, что даже Джеффри Форд понял, как она страдает.
Но он не догадывался, как опасно близка была она к критической точке разрыва. Чрезвычайно опечаленный, он повернулся к ней. Темная на фоне неба, вырисовывалась ее головка херувима, а бледная, закутанная в шаль фигура на фоне листвы была похожа на сложившего крылья мотылька.
Она нервно рылась в своей сумочке в поисках ключа, но, казалось, не способна была найти хоть что-нибудь. Нельзя, конечно, оставлять ее в таком состоянии. С той чрезвычайной глупостью, которая проскальзывает иногда у людей, обладающих сверхинтуицией, он сделал ошибку, задав вопрос.
— Почему, — очень мягко спросил Джеффри, — ты вышла замуж за этого человека?
— О! — с болью выдохнула Джой, и перед ней мысленно пронесся тот день на Харли-стрит, когда она — она сама! — подписала себе смертельный приговор, попросив доктора Траверса жениться на ней. — Ты должен знать почему, Джеффри.
Он был потрясен, шокирован, раздавлен. Значит, это правда, что его собственная нерешительность, игра эмоций, воображение и фантазия в отношении своей влюбленности, а затем надуманные представления о выходе из состояния влюбленности заставили это сердечное, нежное, своевольное, пылкое дитя пойти на этот странный, ошибочный брак?
— Из-за меня, Джой?
Какой-то мягко-неистовый, сдавленный ответ вырвался из этого сложившего крылышки мотылька.
— Боже мой, что за странная путаница, — пробормотал полный раскаяния Джеффри. — Ты хочешь сказать, что, если бы мое письмо с просьбой принять меня обратно было отправлено всего на неделю раньше…
— Все было бы иначе.
Он был ошеломлен тем глухим отчаянием, с которым она произнесла эти слова. Что? Что , таилось за этой menage четы Траверс? Почему невеста в тот первый день встречи казалась Джеффри цветущей розой? Неужели он ошибался?
— Джой… если бы я только знал… О, моя дорогая. Ты хочешь сказать… Послушай!
Ему почудились какие-то звуки, но на этот раз не от эвкалиптов, где в глубине сада обитали совы, а из закрытого спящего дома. Может быть, слуги? Все снова затихло. Джеффри продолжал:
— Не хочешь ли ты сказать, что, оглядываясь назад, испытываешь желание, чтобы все вышло по-другому?
Джой ощутила, как что-то внутри нее вот-вот сейчас сломается. В состоянии сильного возбуждения она могла просто расхохотаться: «По-другому? Почему он спросил об этом?» Она едва понимала, кто перед ней. Вроде действительно Джеффри Форд. Он стоял здесь, на тусклом балконе, и, совсем как в ту светлую бытность предыдущего существования, видел Джой в призрачном свете.
— По-другому? — сказала она изумленно. — Разве не желает каждый человек, оглядываясь на прожитую жизнь, чтобы все было иначе? Они обязаны этого хотеть, каким бы чудесным ни казался им этот мир! Конечно, я желала бы этого! Конечно, конечно!
Он был полностью обескуражен. Очевидно, здесь разыгрывался очень плохой спектакль. Невеста несколько недель проходила через какой-то необъяснимый Гадес. Что? Должно быть, все объясняет ее замужество с этим грубым Траверсом…
А что сам Джеффри? Его первая любовь? Из-за собственной дьявольски продуманной комедии донжуанства случилась трагедия. В чем она заключается? (Этот Траверс представлялся большей скотиной, чем выглядел на самом деле. Устраивает сцены ревности? Плохо с ней обращается? Может, скрывает что-нибудь зловещее за своей обычной, хорошо одетой, приятно выглядевшей заурядностью?) Фантазия романиста Джеффри готова была представить самые дикие варианты и ситуации… Но, отбросив их, он спросил ее как можно мягче (в конце концов, его собственная мать не возмутилась, когда в период эмоционального напряжения он задал ей подобный вопрос):
— Ты не думаешь, что все еще может наладиться?
— Теперь? Ни за что!
— Слишком поздно?
— И слишком поздно, и слишком ужасно, и слишком невозможно! — Ее мягкий хрипловатый голос задрожал. Она откашлялась. — Слишком все страшно!
Он повторил за ней, потрясенный:
— Страшно?
— Да! Это то, что я думаю о жизни! В ней нет ничего, кроме глупой надежды. Затем крах — и одиночество.
— О Джой! Джой! — воскликнул он с раскаянием, самым искренним, на которое был способен. Никогда раньше Джеффри Форд не казался себе более влюбленным в это прекрасное дитя, которому несколько месяцев назад он предлагал такую изысканную любовь. Где же сейчас эта невинно-пылкая нимфа, которую его воображение романиста наделило шаловливым очарованием полотен Фрагонара и любовной лирики эпохи Возрождения?
Брак ли, Траверс ли или что-то еще превратило девушку в вызывающего сострадание ребенка, стоящего здесь, поникшего, изнемогающего от усталости, говорящего бессвязно и возмущенно об одиночестве? Джой была на пределе. Никогда раньше не подавляла она в Джеффри Форде так сильно инстинкт коллекционера. С другой стороны, никогда так не будоражила в нем обычное, глубоко затаенное чувство порядочности и человечности.
Слишком обеспокоенный тем, чтобы не показаться грубым, резким, нетактичным, он вдруг выпалил:
— Ах, вот в чем дело? Причина, значит, в том, что ты несчастлива со своим мужем?
— С Рексом? Счастлива!
Джой угрожающе засмеялась. Форд, бросив быстрый взгляд вокруг себя, сделал шаг к ней. Рой, лежавший большой грудой возле ее ног, навострил свои волчьи уши, издав предупредительное рычание, встал и выжидательно посмотрел на молодую хозяйку. По-видимому, в ней что-то сломалось, ибо она выкрикнула:
— Счастлива! — и громко засмеялась, не заботясь о том, где сейчас находится, не думая о времени, о Мелани и Мери, о том, что скажет Джеффри Форд… — Неужели ты не видишь? Я считала, что каждому видно! Но теперь с этим покончено, больше это не может продолжаться.
— Это? Что ты имеешь в виду? Джой, моя дорогая! Могу ли я что-нибудь для тебя сделать?
— Остается только одно! — воскликнула она вызывающе и более твердо. Когда эти слова вырвались наружу, на какой-то миг ее охватило чувство облегчения. — Я знаю, что делать. Мне надо все оставить, все бросить, расчистить завалы и начать все заново. Займусь другим, пересмотрю свои отношения. Каждый должен через это пройти в какой-то момент своей жизни. Для меня он наступил. Я слишком много значения придавала всему, я была слишком ранима. Но можно начать все сначала… Я не хочу никого видеть из прежних знакомых! Не хочу хранить в памяти ничего, что напоминает мне о прошлом. Пусть все будет совершенно новым. Может быть, тогда?.. Но только не здесь. И не в Лондоне. Возможно, в Париже. Я больше не могу вынести здесь ни одной минуты! Не могу оставаться здесь. В Париж!.. Я уезжаю прямо сейчас.
И тут раздался голос. Но отнюдь не Джеффри. Он прозвучал уверенно, глубоко и спокойно на фоне ее страстного крика.
Это был голос человека, открывшего дверь и вышедшего к ним на балкон. Он сделал шаг вперед и посмотрел на них.
Та же белая куртка поверх костюма, тот же самый балкон, тот же час, что и в ту ночь, когда все, казалось, достигло самой вершины. То был Рекс Траверс.
Глава двадцать первая
ОШИБКИ ТРИО
Все люди острова, кричащие друг другу ложь через моря непонимания.
Киплинг
1
Рекс Траверс появился на вилле не десять минут назад, а раньше. Он поставил свою автомашину и поспешил в комнату Мелани сообщить ей радостную весть, что у нее появился еще один маленький племянник и что все в порядке и с малышом, и с матерью. Затем он прокипятил какие-то свои инструменты в маленькой темной комнате для проявления фотоснимков, находящейся справа от ванной комнаты, и тут услышал лай Роя. Закончив дело, он поспешил на балкон.
Траверс застал парочку в тот самый момент, когда Джой так шумно разразилась — «я не могу больше этого вынести… уехать прямо сейчас».
Сцена, которая последовала затем, связана с непониманием друг друга, вся троица, двое мужчин и девушка, не в состоянии была разобраться с чувствами.
Так как Рекс не включал света, он подумал, с горечью глядя на луну: «Слишком похожа на фонарь полицейского, пропади оно все пропадом». Но тут облако заслонило луну. Они стояли в сумерках той благоухающей южной ночи, которая никогда не бывает полностью темной и всегда дает неверное освещение, при котором каждый знакомый предмет выглядит не таким, как на самом деле. Пожалуйста, представьте себе этот тенистый сад, эту виллу, бледным ликом проглядывающую сквозь темную листву, и этот чуть освещенный балкон, где расположилось трио. Девушка (по ее светлой фигуре пробегали легкие узоры теней от колеблющейся листвы) и двое мужчин (их более высокие темные фигуры местами были покрыты продолговатыми пятнами света). Каждый находился в состоянии возбуждения, и никто не пытался заглянуть в душу другого.
Рекс Траверс заговорил первым. Следы сильного душевного потрясения никак не проявлялись в голосе. В подрагивании теней, в случайных отблесках лунного света он звучал решительно, как часы с боем.
— Простите! Я слышал, что сказала Джой.
Он повернулся к бледной сжавшейся фигурке. Она застыла, точно жена Лота, превратившаяся в соляной столб. Веретенообразный силуэт мужчины в вечернем костюме был также неподвижен. Именно к нему обращался Рекс, продолжая разговор с Джой:
— Я только хочу напомнить тебе то, что сказал сегодня утром. Все, что зависит от меня, я выполню. Все будет в полном порядке.
Стройная фигурка, задрапированная в шаль, подняла темную голову и, лихорадочно сжав два маленьких кулачка, выдохнула:
— Все в порядке?
Настолько тихо прозвучал голос, что ни один мужчина не был уверен в произнесенных словах. Ни один из них не догадывался, что спасительная надежда вспыхнула в ней на мгновение. Но только на мгновение. Через минуту она погасла.
— Этим утром, помнишь, ты дала мне знать, что желаешь свободы. Я сказал, что не буду мешать тебе. Так знай, ты свободна и можешь уйти.
Джой слушала холодея. Уйти? Ей не верилось. Это не может быть правдой… Нельзя же в действительности так…
Скептически настроенный Джеффри Форд подумал: «Что здесь происходит? Что случилось между этими двоими? Для чего мы здесь?» Его темный силуэт оставался неподвижным.
Траверс продолжал сдержанно и спокойно говорить что-то о честной игре… никакой попытки удержать Джой против ее воли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41