Три года он жил жизнью, полной опасностей, и, судя по сообщениям с мест боев, был одним из самых отважных. (Он и сейчас остался верен той первой любви. Приобрел аэроплан, летал на нем в свободное время; общался с парнями, что собирались на Оленьей улице и на лекциях Общества аэронавтики. Наконец, он остался приписан к роте «Бесшумные птицы» — навечно!) После демобилизаций вернулся к медицине и преуспел: обзавелся практикой, обосновался на Харли-стрит, хорошо зарабатывал. Все его сбережения ушли на аренду этого внушительного здания, один этаж которого он, в свою очередь, сдавал дантисту мистеру Райкрафту. Две комнаты на втором этаже снимал его старый друг Сэксон Локк.
Они наняли секретаршу, мисс Харрисон, которая сейчас тоскливо думала: «Надеюсь, по моему виду ничего не заметно», и, вскрывая служебную корреспонденцию, вспоминала, как разрывала тот утренний конверт. Мысленно она повторяла фразы из утреннего письма:
«Все повторилось… Вместо Рая я увидел Ад… У меня просто нет сил продолжать…»
Все кончено. Конец мечты. Пойми это.
4
— Доброе утро, мисс Харрисон.
Сегодня доктор Траверс пришел рано. Это был высокий, белокурый, атлетически сложенный мужчина тридцати трех лет. Как это ни смешно, при взгляде на него в голову почему-то приходило слово «чистота». На нем был белоснежный льняной халат, по-особенному скроенный и очень ладно сидящий, поверх обычного темного костюма. Хотя костюм, как было сказано, обычный — брюки в тонкую полоску, пиджак, рубашка, галстук, туфли, — но при этом почему-то приходили в голову мысли о загороде, о свежем воздухе. Никаких ассоциаций со смотровыми кабинетами, хирургией, больницами; доктор Траверс навевал воспоминания о зеленом футбольном поле, откуда ветерок доносит шум аплодисментов, подобный прибою на галечном пляже; о линии горизонта, разделяющей чистые небеса и спокойное море; о легких облаках, гонимых ветерком, который доносит, то громче, то тише, то опять громче, ровный стрекот аэроплана. Рекс Траверс до сих пор был больше похож на авиатора, чем на врача.
Джой Харрисон, однако, ничего этого никогда не замечала. Для нее он был большим золотисто-черно-белым существом, диктующим истории болезней, отдающим распоряжения и исчезающим в глубинах кабинета с мерцающим белым креслом, фарфором, кварцевым аппаратом и блестящими стальными инструментами. В это утро она (безмолвно стеная: «Ну, что я скажу в ответ на письмо Джеффри?») замечала еще меньше, чем обычно. На самом деле было что заметить. Что-то случилось с доктором Рексом Траверсом. Что-то вдруг прозвучало в его голосе, когда он сказал: «Доброе утро».
Она, ничего не услышав и не заметив, ответила:
— Доброе утро, доктор Траверс.
А между тем у него тоже земля ушла из-под ног.
— Мисс Харрисон, когда придет доктор Локк, скажите ему, пожалуйста, что я хочу поговорить с ним и что это важно.
— Хорошо. Сразу же?
— Нет. Скажите, записан кто-нибудь ко мне сегодня после половины пятого?
Пока она смотрела в журнале, он ждал, стоя в солнечном квадрате на фоне стены, словно собственная фотография: голова мужчины на ровном золотистом фоне. В иное утро он и сам сиял бы, как этот солнечный квадрат. Сегодня же был мрачен. Но — Джой не замечала сияния, Джой не заметила и мрачности. Она не замечала мужчин со времени своей помолвки; видела только водителя автобуса или работодателя.
— После половины пятого никого, доктор Траверс.
— Очень хорошо. Назначьте разговор с доктором Локком на это время.
— Да, — ответила она своим всегдашним деловитым «секретарским» голосом. (Никто не должен заподозрить, что я унижена и несчастна.) Она не понимала, что пока еще не настолько несчастна. Это еще впереди. Ах, бедное дитя, это все еще впереди. Время пока не пришло. Равнодушная к зову жизни, она застыла, подобно жертве автокатастрофы, которая тупо смотрит на струйку крови, на руку, вывернутую под неестественным углом и не чувствует невыносимой боли. Шок. Ее окружала холодная бессмысленная пустота. Да, но и в этой пустоте наличествовала обязательная утренняя работа. Выписать счета. Заполнить истории болезней. Тетрадь назначений. Телефонные звонки. Все это так не похоже на утреннюю работу в старые добрые времена. Как только они обручились, Джеффри со смехом согласился, что невозможно успешно совмещать любовь и диктовку. («Я ничего не смогу сделать, моя маленькая, а озверевшие издатели не оставят нас в покое, пока не получат окончания романа. Нет, лучше ты пока поработай у этих врачей, только обещай не кокетничать с ними, а я найму себе какую-нибудь унылую персону постарше для диктовки, а после работы мы будем встречаться, обедать, танцевать и наслаждаться обществом друг друга».)
Шли часы. В большом доме на Харли-стрит два несчастных человека, не зная о несчастье друг друга, выполняли свою ежедневную службу.
Джой печатала:
«Мадам, в ответ на вашу записку доктор Траверс поручил мне продлить назначения…» Доктор Траверс в кабинете спокойно и доверительно спрашивал:
— Ну, что вас беспокоит?
И никто не спросил об этом его самого. Пациенты приходили и уходили. Джой, изображая приветливую улыбку и беседуя о погоде, выписывала очередной рецепт и думала: «Боже! Как они могут жить, все эти женщины, заниматься своей печенью, или избыточным весом, или „постоянной легкой болью вот здесь“? Они ведь совсем старые. Им лет сорок. Даже, возможно, пятьдесят. А вот я совсем молодая. Двадцать один год. И я должна жить еще лет сорок? Вот так — когда „солнце не светло, волна не солона“, — откуда эта цитата?»
К несчастью, она вспомнила, откуда эта цитата. Воспоминание разбудило боль. Эти стишки Джеффри Форд написал после обычной для помолвленных пар дискуссии на тему: если кто-то из них умрет до свадьбы, то что будет делать другой?.. «Джеффри! Ты будешь помнить?» — «Милая, я не смогу сделать даже глотка чая. А ты?..» — «Джеффри!»
Он влюбленно смеялся. И теперь ее машинка с дьявольской точностью выстукивала строчки, которые он сложил ей в ответ:
Если ты умрешь, а я останусь жить —
Поседею от горя, буду слезы лить.
Никого никогда я не смогу любить,
Если ты умрешь, если ты умрешь.
Это посвящено ей! Джеффри, взяв карандаш из ее пальцев, записывал в блокнот:
Если ты умрешь, зачем мне жизнь нужна?
Солнце не светло, волна не солона,
И не пахнет роза… Мысль томит одна —
Умереть с тобой… Умереть…
— Мисс Харрисон!
— Да, доктор Траверс?
— Я хотел бы поговорить также и с вами…
— Да, я слушаю.
Никому бы и в голову не пришло предположить, что из души ее рвется крик: «О! Отпустите меня! Я должна написать самое важное в жизни письмо! Я должна написать любимому, что не хочу быть для него ловушкой и клеткой. Легко ли это девушке! Но прочь сомнения! Я никогда не соглашусь на притворные чувства, на жалость вместо любви! Так неужели меня нельзя отпустить сейчас, чтобы я все это написала Джеффри?!» С этим криком спорил другой голос; он жалобно просил: «О, Джеффри, давай попробуем! Не бросай меня! Я буду делать все, что ты хочешь. Только не вычеркивай меня из своей жизни. Ты не представляешь, что значит для меня потерять тебя! Ты не представляешь! Не осуждай меня за это! Еще ужаснее, что ты хочешь, чтобы я приговорила себя к этому сама! Я не могу, Джеффри! Я не могу отпустить тебя…»
Вот что творилось у нее в душе. Вот что стояло за ее вежливым, деловитым: «Да, доктор Траверс?»
Теперь даже доктор Траверс заметил, как она бледна.
— Лучше пойдите пообедайте сначала, мисс Харрисон. Пора: половина второго. Я и так задержал вас. — Джой пробормотала что-то насчет того, что не голодна, однако он повторил, что разговор может подождать. И она с облегчением ушла.
В хорошую погоду она имела обыкновение обедать на скамейке в парке, на солнышке, вся в счастливых мечтах, которые порхали вокруг нее, как воробьи, прилетевшие за крошками от ее бутерброда. Сегодня…
Разбитая, она села на скамейку; безжалостное солнце! В портфеле рядом с бутербродами, яблоками и шоколадкой лежали сегодня письменные принадлежности. Наконец она ответит на письмо Джеффри.

Глава вторая
КОРАБЛИ СОЖЖЕНЫ
Но мы не встретимся с тобой
Ни в этой жизни и ни в той.
Усни, прощай.
Суинберн
1
"Малышка, решать тебе», — написал он. За одно это он достоин называться подлецом. Уходить от ответственности за то, что обманул девушку, перекладывать все на нее? Негодяй. Безусловно, по отношению к девушке он вел себя в этой ситуации как последний негодяй. И прощения просил как негодяй.
Но если возлюбленные Дон Жуана могли проклясть Дон Жуана, то девушки типа Джой никогда не назовут негодяем любимого, того, кто их целовал.
«Не его вина, — безнадежно подумала она. — Не его вина. Он из тех мужчин, что не могут жениться. Холостяк-романист. Его стихия — изящно обставленная квартира, изысканные коктейли, премьеры. Вопросы: „Неужели Джеффри Форд женился?“ — „О нет! Эта привлекательная маленькая брюнетка рядом с ним — его матушка“.
Сердце Джой болезненно дрогнуло. Она знала, что за внешним обаянием и приветливостью моложавой матери Джеффри скрывалась неприязнь к ней. Миссис Форд обрадуется расторжению помолвки ее сына.
Джой положила бутерброды обратно в пакет и протянула двум идущим мимо босоногим ребятишкам.
— О! Спасибо, мисс!
— И вот еще… — Она отдала шоколад и яблоки. — Как можно думать о еде, когда пришел конец любви? Только мужчины на это способны. Перед ней стоит более важная проблема. Она опять достала серый конверт. «Должны ли мы разойтись?.. Как ты скажешь, так и будет».
2
Предположим, она напишет: «Нет, нет! Только не разойтись! Если между нами не стоит другая женщина, женись на мне, и ты увидишь, как я буду стараться сделать тебя счастливым! Я не прошу многого: я буду только заботиться о твоем доме и твоем комфорте, ты же знаешь, я это умею! Я не буду мешать! Я уйду в тень и буду только обожать моего прекрасного мужа, я буду настоящая скво — об этом ведь мечтает каждый мужчина, ты сам написал! Я так же хороша, как тогда, когда ты говорил мне все те чудные слова…» Предположим, она обратит к нему отчаянную искреннюю мольбу: «Джеффри! Вернись к своей малышке, сердце которой разбито, я тоскую, я люблю тебя, не бросай меня, я без тебя умру!!!» Ни за что. Это совершенно невозможно. Но даже если написать так, что хорошего может из этого получиться? Для девушки это признание своей полной несостоятельности, для мужчины — источник постоянного раздражения.
Кроме того, он написал ей, находясь у матери. Миссис Форд наверняка захочет узнать, что ответила девушка. Очень хорошо!
Это будет письмо, которое непременно прочтет миссис Форд.
И Джой быстро написала, внутренне сжавшись от боли и уязвленной гордости:
«Милый Джеффри,
ну, конечно! Пожалуйста, не беспокойся! В самом деле, я не очень удивилась и, честно говоря (забавно, подумала она, что люди обычно добавляют «честно говоря» именно тогда, когда собираются солгать!), не слишком сильно расстроилась. Старина, дело в том, что передумал не только ты. Надеюсь, это не помешает нам остаться добрыми друзьями.
Твоя Джой».
3
Быстро, пока не передумала, она сняла колечко с сапфиром, отгоняя воспоминания о том дне, когда они с Джеффри покупали его. По пути в контору Джой купила марку. Быстрее! Это единственное решение. Ты не сможешь удержать его! Ты не сможешь «постараться» сделать мужчину счастливым. Особенно мужчину с таким пылким и неустойчивым воображением, с таким темпераментом; эдакую стрекозу в человеческом обличье! Если она сомневалась, выходить ли за него замуж, в самые светлые минуты их романа, то теперь сомнений нет. Она не станет пытаться приручить свободолюбивую стрекозу!
«Жги корабли, Джой! Отправляй скорее свой маленький конверт! Все. Кончено!» — подумала она, стиснув зубы.
Теперь — назад, на работу! Слава Богу, она у тебя есть!

Глава третья
СУДЬБА СТУЧИТСЯ В ДВЕРЬ
1
— Мисс Харрисон! — в конце длинного нудного дня доктор Траверс пришел поговорить с ней. — Боюсь, я должен сказать вам нечто неприятное. Э… Дело в том, что вы не можете больше работать у меня со следующей недели.
Джой Харрисон взглянула поверх машинки, на которую собиралась надеть чехол.
«…не можете больше работать у меня со следующей недели»… — действительно ли этот стоящий у ее стола доктор произнес эти слова? И что все это значит?
Она заставила себя выслушать, сосредоточилась на коротких резких фразах, объяснявших эту новую катастрофу.
Разумеется, к ее работе нет претензий. Траверс разорен из-за махинаций своего финансового агента, который присвоил вверенные ему деньги клиентов.
— Я должен буду оставить этот дом, — словно издалека звучал низкий мужской голос. — Видите ли, аренда этого дома стоит пять тысяч фунтов, это не секрет. Я выплатил две тысячи, а остальное ссудил мне банк. И сейчас я лишился тех денег, которые был должен банку. — Он смотрел прямо на нее, но видел не девушку, а свое бедственное положение. Он говорил сам с собой. — Я решил расстаться с недвижимостью и в первую очередь отказаться от аренды дома.
Пауза.
В этой маленькой комнатке два человека, которых постигло несчастье, смотрели друг на друга — и почти друг друга не замечали.
«Джеффри! — думала девушка. — Корабли сожжены — в полном смысле этого слова. Не осталось ничего. Я была обручена, у меня были любовь и работа, чтобы спокойно текли дни в ожидании свадьбы. Я могла заработать на приданое. Придать жизни устойчивость. Работа заполняла часы, проходящие в любви… А теперь — ни любви, ни работы. Ничего не осталось. Джеффри…»
«Я разорен… — думал мужчина. — Все мои замечательные планы рухнули. Нужно начинать все сначала. — Ладно, был бы я один — а то от меня зависят люди… — Долги опять же… Какая гадость!»
Он с трудом заставил себя вернуться к действительности, к этой девушке, которую он должен уволить.
— Мисс Харрисон, это значит, что вам придется уйти.
— Да, я поняла.
— Я очень сожалею. Вы работали превосходно. Я с радостью дам вам любые рекомендации…
— Спасибо.
— Возможно, доктор Локк сможет оставить вас у себя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41