— Я просто боюсь снова сближаться с тобой.
— Что же мне делать, Лив?
— Для начала ты мог бы избавиться от оставшихся витражей.
Пол кивнул.
— Согласен. Завтра же найду для них новых хозяев. Оливия вдруг стало страшно, когда она поняла, что, даже если ее муж выбросит все связанное с Анни О'Нил, она может не захотеть жить с ним, потому что он переменился.
— Ты с ней спал, — негромко заметила Оливия. — И это больнее всего. Этого ты выбросить или отдать не сможешь, и мне будет казаться, что эти воспоминания по-прежнему живы в тебе. Если мы будем заниматься любовью, я буду думать, что ты нас сравниваешь. Или представляешь ее на моем месте.
Пол испугался.
— Нет-нет. — Он сел рядом, привлек ее к себе. — Я люблю тебя, Лив. Я просто на какое-то время Потерял рассудок, вот и все. — Пол поцеловал ее, и Оливия ответила на его поцелуй, надеясь, что почувствует нежность к мужу, но ей захотелось укусить его за губу, почувствовать вкус его крови. Она отпрянула от него, неловко скрестила руки внизу живота, чтобы Пол не касался ее.
Он выпрямился.
— Догадываюсь, что ты не хочешь, чтобы я остался на ночь. — Оливия кивнула. — Мне тебя не хватает.
— Я тоже по тебе скучаю, Пол. Мне очень одиноко без тебя, но я должна быть в тебе уверена. Позвони мне, когда избавишься от Анни, когда будешь совершенно уверен, что на все сто процентов покончил с ней.
Оливия осталась сидеть на диване, пока Пол надевал ботинки. Когда он чуть сжал ее колено, не говоря ни слова, не глядя на нее, она поняла, что Пол очень расстроен.
После его ухода Оливия расстегнула «молнию» на джинсах и с облегчением вздохнула. Положив руку на округлившийся живот, она перевела взгляд на телефон. Десять тридцать пять, а Алек так и не позвонил.
Она должна быть честной с собой. Она беременна от мужа и не уверена, что по-прежнему любит его. Она любит мужчину, который все еще любит свою покойную жену.
37
Ребенок шевельнулся у нее в животе, и это разбудило Оливию. За окном ее спальни первые розовые лучи рассвета окрасили небо. Снова легкое движение, похожее на трепет птичьих крыльев.
Она закрыла глаза, положив ладони на живот. Может быть, ей это приснилось? Нет, все было слишком реальным. В ней шевелился ребенок Пола.
Оливия задремала и проснулась, когда солнце было уже высоко и ее спальня была наполнена веселым светом. Она не шевелилась, пытаясь почувствовать хоть что-то. Возможно, это все-таки был сон. Или игра ее воображения.
У Оливии был выходной, поэтому она еще была в халате, когда подобрала на крыльце свежий номер «Береговой газеты». После злополучного интервью Джонатана она не без опаски открывала газету, но в этом выпуске должно было появиться сообщение о том, что Кремер уходит из отделения.
И действительно, заметка об этом оказалась на первой полосе. В ней говорилось, что Джонатан Кремер написал заявление об уходе из отделения неотложной помощи. Далее следовало повторное описание сложившейся неприятной ситуации. Читателям предлагалось сделать собственные выводы о причине скоропалительного ухода доктора Кремера. Оливия испытала острое разочарование, прочитав заметку.
Она доедала рулет с черникой, когда дошла до раздела «Из почты главного редактора». Оливия решила на этот раз не читать опубликованные письма. Обычно половина посланий содержала грубые нападки в ее адрес, обвинения в том, что она убила Анни О'Нил. Оливия собиралась уже перевернуть страницу, когда увидела подпись под последним из напечатанных писем: Алек О'Нил. Она снова расправила страницу и стала читать:
«Я пишу для того, чтобы выразить свое недоумение и возмущение по поводу негативных отзывов и враждебности по отношению к врачу отделения неотложной помощи Оливии Саймон, попытавшейся спасти жизнь моей жены, Анни Чейз О'Нил. Как врачу, пусть и ветеринару, мне известно, насколько трудно принимать решения, особенно в том случае, когда речь идет об огнестрельном ранении. Но все равно я не сомневаюсь в том, что доктор Оливия Саймон сделала все правильно, пытаясь спасти жизнь Анни. Я понимаю гнев моих сограждан, их попытки найти виноватого, потому что последние семь месяцев я и сам испытываю такие же чувства. Люди, знакомые с Анни, знавшие ее великодушие и щедрость, понимают, что она сама никогда бы не причинила вреда другому человеку, не попыталась бы сломать чью-то карьеру. Если вспомнить общественную деятельность Анни на Внешней косе, начиная с защиты смотрительницы Киссриверского маяка Мэри Пур до кампании прошлого года за то, чтобы больному СПИДом ребенку разрешили посещать школу на общих основаниях, становится ясно, что моя жена всегда стремилась помогать другим. Нападки на человека, который, рискуя собственным благополучием, попытался помочь Анни, — это недостойная дань ее памяти.
Доктор Саймон исполнила свой долг, попытавшись спасти Анни в скромных условиях нашей больницы, хотя она могла перестраховаться и отправить мою жену в Мемориальную больницу Эмерсона, обрекая ее на смерть в пути. Доктор Саймон заслуживает нашей поддержки, а не порицания».
Оливия дважды перечитала письмо, забыв о завтраке. Она позвонила Алеку домой, но нажала на рычаг, когда услышала запись на автоответчике, и набрала номер ветеринарной клиники. Оливия запаниковала, когда трубку взяла регистраторша. Ей не хотелось отрывать Алека от работы.
— У меня проблемы с кошкой, — начала Оливия, тут же вспомнив, что при помощи подобной уловки Алек попал на прием к своему тестю. — Могу ли я сегодня попасть на прием к доктору О'Нилу?
— Что с вашей кошкой?
— У нее какое-то раздражение на коже. — Оливия посмотрела на плетеное кресло в гостиной, где Сильвия спала, свернувшись клубочком, довольная и абсолютно здоровая.
— Доктор О'Нил примет вас около половины пятого. Вы сможете приехать в это время?
— Да.
— Назовите вашу фамилию, пожалуйста.
— Миссис Маселли, — ответила Оливия, побоявшись, что фамилия Саймон покажется девушке слишком знакомой.
В приемной ветеринарной клиники дожидались своей очереди три собаки, и Оливии стало стыдно, что она подвергает Сильвию такому испытанию. Кошка дрожала у нее на руках, но сразу же успокоилась, как только они оказались в небольшой смотровой в ожидании Алека. Оливия подумала, что совершила ошибку. Ей самой определенно не понравилось бы, если бы кто-то помешал ей работать, явившись со своими личными проблемами. Она уже взялась за ручку двери, как дверь на противоположной стене распахнулась и вошел Алек.
— Оливия? — В его голосе слышалось явное изумление. Они не виделись неделю, и его загар стал еще темнее, резко контрастируя с белоснежным халатом. — Что случилось с Сильвией?
— Честно говоря, ничего, — Оливия виновато улыбнулась. — Прости меня, Алек. Я просто хотела поблагодарить тебя за письмо в газету. Я позвонила тебе домой, но мне никто не ответил. А мне не терпелось увидеть тебя.
Алек улыбнулся ей в ответ. Он протянул руку, взял у Оливии кошку, и та уютно устроилась, прижавшись к его груди. Алек поглаживал Сильвию, и та тихонько замурлыкала.
— Тебе незачем было придумывать предлог, чтобы увидеться со мной.
Оливия почувствовала, как краска заливает ей щеки. Она повела себя как подросток.
— Я прочитала твое письмо и испытала огромное облегчение, — призналась она.
— Ты не заслужила публичного осуждения.
— Что ж, не знаю, изменится ли после твоего письма общественное мнение, но я все равно безмерно тебе благодарна за него, за то, как ты оцениваешь случившееся. У меня были сомнения на этот счет.
Алек посмотрел на Сильвию. Она мирно урчала, сунув одну лапу в нагрудный карман его халата.
— Прости, что не позвонил тебе. — Он снова смотрел на Оливию. — Я не сомневаюсь, что ты нуждалась в поддержке, только…
— Не извиняйся. Я пришла не за тем, чтобы ты просил у меня прощения.
— Понимаешь, мы с тобой слишком сблизились.
— Ты, должно быть, думаешь, что я ужасная женщина, раз позволила нашим отношениям зайти так далеко.
— Нет, я так не думаю, — искренне возразил Алек. — Ты давно не общалась с мужем, я потерял жену, и… Ты расстроена из-за этого?
— Смущена.
— Не надо смущаться.
— Ладно, я пойду, а ты занимайся настоящими пациентами. — Оливия потянулась, чтобы взять Сильвию, но Алек уклонился.
— Не спеши. Расскажи, как твои дела.
Оливия вспомнила головокружительный водоворот событий на прошедшей неделе. Пол позвонил из Вашингтона. Пол вернулся. Пол сожалеет о случившемся. Но Оливия не хотела говорить о Поле.
— Я собиралась начать работу над новым витражом, — сказала она, — но Том не может больше давать мне уроки.
— Почему это? — В глазах Алека Оливия увидела неподдельное изумление. — Надеюсь, это не из-за пересудов о смерти Анни?
Оливия кивнула.
— Это нелепо. — Алек нахмурился. — Я с ним поговорю.
— Нет, пожалуйста, не надо. Этим ты только ухудшишь положение.
— И что ты теперь намерена делать? Бросишь заниматься витражами?
— Что-нибудь придумаю.
— В кладовой остались кое-какие инструменты Анни. Почему бы тебе не заехать и не посмотреть, не пригодится ли тебе что-нибудь?
— А у Анни дома был точильный камень? Алек кивнул.
— Заезжай вечером. — Он протянул ей Сильвию, и его пальцы легко коснулись ее груди под блузкой. — Вероятно, дети будут дома. Они исполнят роль дуэньи, удержат нас от глупостей.
Оливия остановилась у двери и обернулась к нему.
— Сегодня утром я впервые почувствовала, как шевелится ребенок.
Алек смотрел на нее без улыбки, и она не могла понять, о чем он думает. Оливия дернула плечом, совершенно смутившись.
— Мне просто хотелось кому-нибудь рассказать об этом, — призналась она и открыла дверь.
— Оливия! — окликнул ее Алек, и она снова повернулась к нему. — Тебе следовало рассказать об этом Полу.
38
Алек вытащил из стенного шкафа чемоданчик с инструментами Анни и ее точильный камень и отнес все это в кабинет. Чемоданчик был сделан из мягкой коричневой кожи. Он запылился, и одного его вида оказалось достаточно, чтобы у Алека защемило в груди. Он вытер пыль тряпкой, потом раскрыл чемоданчик на рабочем столе Анни. Его словно парализовало от знакомого запаха, запаха Анни и ее инструментов.
Инструменты не были разложены по ячейкам и валялись в беспорядке, как оставила их Анни. Стеклорезы, кусачки, рулоны стеклянного припоя и медной фольги, ножницы с тремя лезвиями. Алеку стало неловко, что Оливия увидит этот беспорядок, поймет, что Анни не была ярой сторонницей порядка. Он сразу же представил, как жена сидела в кабинете, поминутно отбрасывая рукой волосы, мешавшие ей работать. Она собирала пряди, скручивала и перебрасывала за спину. Это был бессознательный жест. Алек впервые увидел его, когда они только встретились на берегу у Киссриверского маяка. Пусть Оливия возьмет нужные инструменты, пусть пользуется ими, пусть подарит им вторую жизнь.
— Зачем ты вытащил мамины инструменты?
Алек повернулся и увидел Лэйси, стоявшую в дверях. Ее волосы отрастали, сочетание черных и рыжих прядей было почти комическим.
— Оливия Саймон заедет и возьмет некоторые из них на время.
— Почему она не может пользоваться инструментами Тома?
— Том теперь не дает ей уроки, и Оливии нужны собственные инструменты. Я предложил ей заехать и взять то, что нужно.
— Врачиха приедет сюда? — У Лэйси округлились глаза. — Я думала, ты с ней больше не встречаешься.
— На самом деле я с ней никогда не встречался, то есть не ходил на свидания. Оливия мой друг. Я уже объяснял тебе.
Алек задумался, не совершил ли он ошибку, пригласив Оливию в дом. Он мог и сам завезти ей инструменты, но тут в памяти всплыло то, что произошло между ними в ее гостиной, и покачал головой. Правда, Алек мог забросить их ей на работу.
Зазвенел звонок у двери, и Алек услышал, что Клай открыл дверь и поздоровался с гостьей. С сыном он уже поговорил раньше, предупредил, что Оливия заедет, и объясни; зачем. Клай всем своим видом продемонстрировал отцу мужскую солидарность. Алек услышал голос Оливии в гостиной, ответный смех Клая.
— Мне надо заниматься, — объявила Лэйси и прошла на кухню, а не в гостиную, чтобы подняться по лестнице на второй этаж, не встречаясь с Оливией.
Клай и Оливия вошли в кабинет.
— Я ухожу, папа, — предупредил Клай.
Алек поднял голову от чемоданчика с инструментами.
— Повеселись как следует, — напутствовал он сына.
Оливия с улыбкой смотрела вслед Клаю. Она была в платье с заниженной талией в розовую и белую полоску. Отличная маскировка, оценил про себя Алек. Никто не поймет, что она беременна.
— Твой сын так похож на тебя, совершенно невероятное сходство. — С этими словами Оливия поставила сумку на стул у стены и увидела чемоданчик с инструментами. — Вот это да!
— Здесь некоторый беспорядок, — поторопился объяснить Алек. — Анни бы с легкостью нашла все, что тебе нужно, а я тут совершенно беспомощен.
Думаю, я сама разберусь. — Оливия подняла на него глаза и через открытую дверь кабинета увидела овальные окна гостиной. — О Алек! — Она прошла в гостиную, подошла к витражам. На улице было достаточно светло, чтобы как следует рассмотреть рисунок и игру цвета. — Они прекрасны.
Алек остановился рядом с ней.
— Твой муж тоже был ими поражен.
— В самом деле? — Оливия указала на простое стекло в одном из окон и поинтересовалась: — Почему Анни оставила это окно без витража?
— Это я разбил его пару недель назад. Запустил в него стаканом.
Оливия внимательно посмотрела на него.
— Я не думала, что ты можешь буянить.
— Обычно я на такое не способен.
— Ты в кого-то целился?
— В господа бога, я полагаю. Теперь Том пытается реставрировать его для меня. — Алек направился в кухню. Оливия пошла следом. — Хочешь чаю со льдом? — предложил он.
— Спасибо, с удовольствием.
Алек достал из холодильника кувшин с чаем, а из шкафчика над мойкой — два зеленых стакана из толстого стекла.
— Так как все-таки поживает Оливия? — спросил он, разливая напиток. — Я по-настоящему не разговаривал с тобой после той поездки в Норфолк.
Она взяла у него из рук стакан с чаем и прислонилась к рабочему столику.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53