Надо вновь соединить Пола и Оливию, и побыстрее прежде чем он признается в чем-нибудь куда более серьезном, чем то, что ему нравится произносить ее имя. Алек не мог избавиться от ощущения, будто он делает что-то не так. совершает что-то непотребное уже одним тем, что говорит с ней, лежа в постели. Он знал, откуда это чувство вины.
Тот звонок раздался воскресным утром пару лет назад Алек точно так же сидел на балконе, покачивался на диване-качалке, читал газету и потягивал кофе, когда услышал, что Анни сняла трубку в спальне. Она говорила очень тихо, так что Алеку пришлось повернуть голову и прислушаться Не разобрав ни слова, он опять уткнулся в газету. Через несколько минут Анни вышла на балкон и села рядом с ним.
— Мне позвонили из отдела регистрации доноров костного мозга, — сказала она. — Я могу помочь маленькой девочке из Чикаго.
Анни зарегистрировалась в качестве донора несколько лет назад, и в то время Алек как-то об этом не задумывался. Это было всего лишь еще одно из множества добрых дел. совершенных его женой. Он не верил, что из этого что-то выйдет. Судя по тому, что он слышал, случаи, когда донора находили за пределами семьи, были крайне редкими. Но, как оказалось, ничего невозможного в этом не было.
Алек отложил газету, взял Анни за руку.
— Что конкретно это значит? — спросил он.
— Я должна поехать в Чикаго. Операция назначена на вторник. — Анни сморщила нос, а когда она заговорила снова, ее голос звучал неуверенно, еле слышно. — Как ты думаешь, ты сможешь поехать со мной?
— Конечно. — Алек отпустил ее руку, пригладил пушистые волосы жены. — А ты уверена, что стоит делать это?
— На сто процентов. — Она нагнулась и поцеловала его. — Пойду готовить завтрак.
Весь день Анни была очень молчалива, и Алек не пыт&1ся ее разговорить. Он чувствовал, что она борется с чем-то внутри себя и должна справиться с этим сама. За ужином Анни рассказала детям то немногое, что знала о маленькой девочке из Чикаго, которая, несомненно, умрет без ее помощи. Лэйси было одиннадцать, Клаю пятнадцать. Анни предупредила их, что за ними присмотрит Нола. Они с Алеком будут дома уже в среду вечером.
— А как врачи возьмут костный мозг у тебя и пересадят этой девочке? — спросила Лэйси.
— Сначала они усыпят нас обеих, чтобы мы не почувствовали боли. Потом они сделают небольшой разрез у меня на спине и возьмут костный мозг специальной иглой. Доктор предупредил, что спина у меня немного поболит, но это самое худшее, чего мне следует опасаться. И я спасу девочке жизнь.
Ночью Анни не смогла заснуть. Она ерзала, вертелась и успокоилась только в объятиях Алека. — Пожалуйста, обними меня покрепче.
Алек почувствовал, что она дрожит. А когда Анни положила голову ему на плечо, ее щека оказалась влажной. Алек понял, что она плакала.
— Что случилось? — Он крепче прижал ее к себе.
— Мне очень страшно, — прошептала Анни. — Я так боюсь, что умру во время операции.
Алек встревожился. Это было так не похоже на Анни. Она никогда не думала о себе. Он нагнул голову, пытаясь в темноте разглядеть выражение ее глаз.
— Тогда не делай этого, — предложил он. — Ты не обязана.
— Нет, обязана. — Анни села, уперлась руками ему в грудь. — Для ребенка это единственный шанс.
— Возможно, они найдут другого донора.
— Они сказали, что я единственная.
— Господи, они же на тебя надавили.
— У меня такое сильное ощущение. — Анни поежилась. — Как будто я и в самом деле умру. Это будет наказанием за все мои плохие поступки.
Алек рассмеялся, притянул ее к себе, поцеловал в губы.
— За всю свою жизнь ты не сделала ничего плохого.
Я не могу представить, что не увижу, как вырастут Клай и Лэйси. — Анни расплакалась по-настоящему, и Алек понял, что у жены снова разыгралось воображение, как это часто случалось. Фантазии мучили ее сильнее реальности. — Я не увижу моих внуков, — продолжала всхлипывать Анни. — Алек, я хочу состариться вместе с тобой. — Она умоляла его, словно он мог каким-то образом обеспечить ей желанное будущее.
— Я не хочу, чтобы ты в этом участвовала, — решил Алек. Он тоже сел, сжал ее руки ладонями. — Свали все на меня. Скажи им…
— Я не могу. Маленькой девочке необходимо…
— Мне наплевать на маленькую девочку. Анни немедленно вырвала руки.
— Алек! Как ты можешь такое говорить?
— Я с ней незнаком. Я ее никогда не видел и никогда не увижу. А тебя я знаю очень хорошо, и ты слишком напугана. Плохо, если ты ляжешь на операцию с таким настроением.
— Я обязана это сделать. Со мной ничего не случится. — Анни покачала головой. — Ты же знаешь, что посреди ночи я совершенно схожу с ума. — Она снова улеглась, прижалась к нему, помолчала и только потом заговорила снова: — Позволь мне кое о чем спросить тебя. Это будет гипотеза, и только.
— Да?
— Если я умру, как скоро ты начнешь встречаться с другой женщиной?
— Анни! Отмени эту чертову операцию.
— Нет, Алек, я говорю серьезно. Так когда ты начнешь ухаживать за другой?
Алек долго молчал, неожиданно осознав, что он очень скоро может потерять ее. Анни могла навсегда оставить его из-за операции, на которую она вызвалась сама. Он крепче прижал ее к себе.
— Не могу даже представить кого-то другого на твоем месте.
— Ты имеешь в виду в сексуальном плане?
— Я сказал то, что сказал. Точка.
— Господи, я не хочу, чтобы ты до конца дней прозябал в одиночестве. Но если я все-таки умру, не мог бы ты подождать год, а? Ведь это не слишком долгий срок, чтобы оплакивать ту, кого ты так любил? Это все, о чем я прошу. А через год ты можешь делать все, что захочешь, но было бы неплохо, если бы ты вспоминал обо мне время от времени и считал свою новую женщину несовершенной почти во всем.
— Почему же только почти? — поинтересовался Алек с улыбкой. — Все или ничего, Анни. — Он приподнялся на локте и поцеловал ее. — Может быть, нам заняться любовью в последний раз, коли ты уже одной ногой в могиле? — Его рука легла ей на грудь, но Анни сжала его пальцы.
— Ты мне ничего не пообещал. Только один год, пожалуйста.
— Согласен на два года, — заявил Алек, уверенный в том, что этот разговор всего лишь результат необоснованных страхов жены.
Утром Анни чувствовала себя лучше, привычный оптимизм сменил мрачное настроение. Алеку, напротив, стало не по себе, словно ее страх передался ему. К тому времени, когда они во вторник садились в самолет, вылетающий в Чикаго, его томило беспокойство. Он сидел, откинувшись на спинку кресла, стараясь не обращать внимания на подступающую тошноту. Анни держала его за руку, положив голову ему на плечо, и читала ему статью из «Береговой газеты». Журналист описывал ее путешествие в Чикаго как очередной подвиг Святой Анни О'Нил.
Ей пришлось провести ночь перед операцией в больнице. Алек снял номер в гостинице напротив. До рассвета он смотрел телевизор, потому что боялся уснуть и не услышать звонка будильника. Ему хотелось повидаться с Анни до того, как ее увезли бы в операционную.
Алек появился в больнице ранним утром и зашел в палату жены, как только ему разрешили. Она была такой красивой и спокойной. Волосы рассыпались по плечам, на лице довольная улыбка.
— Алек. — Она коснулась его руки. — Ты не спал всю ночь.
— Нет, спал, — солгал он. Анни покачала головой.
— У тебя круги под глазами. Ты выглядишь ужасно. Он попытался улыбнуться.
— Спасибо.
Вошла медсестра и сообщила, что Анни пора в операционную. Алек поцеловал жену и долго не мог оторваться от ее губ. Она прошептала:
— Не бойся.
Алек с трудом сдерживал слезы и страх, глядя, как каталку увозят все дальше по коридору.
Операция прошла успешно, и, когда Анни вернулась обратно в палату, она была почти в эйфории.
— Как только кончилось действие наркоза, моей первой мыслью было: «Я жива!» — сказала она с усталой улыбкой. — Только меня сильно тошнило…
На обратном пути ей трудно было сидеть в самолете. Он;: никак не могла устроиться в кресле поудобнее, но не жаловалась.
— Я тут подумала, — начала Анни, когда они пролетали где-то над Виргинией, — что нам надо кое-что изменить в нашей жизни.
— Например? — заинтересовался Алек.
— Нам надо больше времени проводить вместе.
— Замечательно.
— Предлагаю встречаться за обедом раз в неделю.
— Двумя руками «за».
— Это будет долгий обед, часа на два, — продолжала она, — в мотеле.
— Понимаю. — Алек рассмеялся.
— Мне в самом деле это нужно, Алек. — Анни поудобнее устроилась у него на плече. — Нам никак не удается побыть наедине, дети всегда рядом. А это так важно. Это намного важнее, чем ты думаешь, а я не могу тебе объяснить.
Они стали встречаться по пятницам, с полудня до двух часов дня в любом мотеле, где находилась свободная комната Зимой номер найти было легче, а летом они платили значительные суммы, чтобы побыть вдвоем. Но к этому времени Алек уже знал, что эти два часа стоят того. Ощущение близости, царившее в номере мотеля, держалось все остальные дни недели, и он заметил в Анни перемены. Она больше не отдалялась от него, у нее прекратились приступы плохого настроения, так мучившие их обоих раньше. Просто удивительно, как много смогли изменить всего два часа в неделю.
— Я никогда не была так счастлива, как в этот прошедший год, — призналась ему Анни.
Почти год они встречались по пятницам вместо обеда, и ее удовлетворение было настолько полным, что депрессию, в которую она погрузилась с приходом осени, нельзя было не заметить. Анни стала нервной, взрывалась по любому поводу. Когда они занимались любовью в мотеле, она была на грани истерики, молчала, пока они ели то, что она привозила с собой. Разговаривая с Алеком, Анни избегала смотреть ему в глаза. Иногда она начинала плакать без всякой причины. Как-то раз Алек обнаружил, что жена рыдает, лежа в горячей ванне, и он не раз просыпался по ночам, слыша, как она всхлипывает, уткнувшись в подушку. Все стало намного хуже, чем раньше, или Алек просто отвык от этого.
— Впусти меня в свой мир, Анни, — попросил он, — позволь мне помочь.
Но, казалось, она и сама не понимает причины своего отчаяния. Так что Алеку оставалось только покрепче обнимать ее, стараясь справиться с бившей ее дрожью.
И вдруг Анни не стало. В тот рождественский вечер в больнице Алек вспомнил данное ей обещание. Ему показалось смешным, что она просила оплакивать ее всего год. Он и представить не мог, что его когда-нибудь заинтересует другая женщина. Год казался не длиннее той секунды, когда гас фонарь маяка.
Так было до тех пор, пока Алек не познакомился с Оливией, настолько не похожей на Анни, насколько одна женщина может быть непохожа на другую. Она друг, говорил себе Алек, мягко раскачивая диван-качалку. Оливия замужем и ждет от него ребенка.
Вероятно, ему следует звонить ей вечером пораньше, пока он еще не лег в постель, в ту самую постель, которая до сих пор была наполнена присутствием Анни. Возможно, ему вообще не следует ей звонить.
22
В субботу после урока в мастерской Том Нестор помог Оливии уложить в багажник машины пакеты с журналами и книгами в мягкой обложке. Дом престарелых в Мантео располагался неподалеку от приюта для женщин, а так как Оливия этим вечером работала добровольцем именно там, она решила, что настало время выполнить свое обещание и отвезти литературу старикам.
— Спасибо, что решили мне в этом помочь, — поблагодарил ее Том.
— Я давно уже собиралась это сделать, — ответила Оливия, садясь за руль.
— Оливия, — Том слегка сжал ее плечо. — Витраж получился замечательный.
Она улыбнулась в ответ и перевела взгляд на лежащий на соседнем сиденье витраж, над которым она закончила работать этим утром. Геометрический узор из цветного и прозрачного стекла получился достаточно симпатичным, чтобы его можно было укрепить на одно из окон.
Оливия доехала до Мантео и припарковала машину наискосок от дома престарелых, прямо перед маленьким антикварным магазином. Она не могла отвести глаз от трех старинных кукол, одетых в атлас и кружева. Наверняка Анни именно здесь покупала подарки для своей дочери. Надо будет сказать об этом Алеку.
Оливия вышла из машины и, прикрыв глаза от солнца, посмотрела на дом престарелых — красивое старое здание, выкрашенное в небесно-голубой цвет. Его окружала широкая веранда. С улицы Оливия видела, что многие окна украшены витражами, вне всякого сомнения созданными и подаренными Анни О'Нил.
Вытащив из багажника пакеты с книгами и журналами, Оливия перешла через улицу и направилась к крыльцу. Она находилась вне машины с кондиционером всего несколько секунд, но по спине уже потек пот. Выдался самый жаркий день за все лето, ветра не было совсем.
На террасе выстроился ряд кресел-качалок, но заняты были только две. В одной сидела высохшая старушка, слишком хрупкая, чтобы находиться на улице в такой зной, а другую занимала пожилая женщина с седыми волосами, в теннисных туфлях. На коленях у нее лежала газета.
— Здравствуй, юная леди, — приветствовала Оливию женщина с газетой, как только та поднялась по ступеням. — Ты принесла нам журналы?
Оливия поставила пакеты на пол и прикрыла глаза рукой. У заговорившей с ней женщины были ясные синие глаза и совершенно прямая спина, но при ближайшем рассмотрении оказалось, что она очень стара, лицо прорезали глубокие морщины. Кто-то аккуратно и красиво подстриг ее короткие белоснежные волосы.
— Да, — ответила Оливия, — кому я могу их оставить?
— Сэнди сидит в холле.
А? — Вторая женщина нагнулась вперед, приставив к уху ладонь, и старушка в теннисных туфлях прокричала ей в самое ухо:
— Она привезла нам журналы, Джейн. Помнишь, как раньше это делала Анни О'Нил?
Джейн еле заметно кивнула, снова откинулась на спинку качалки и закрыла глаза.
— Вы знали Анни? — Оливия шагнула под крышу веранды, скрываясь от палящего солнца.
— Разумеется, знала. — Женщина протянула Оливии длинную костлявую руку. — Меня зовут Мэри Пур, я смотрительница маяка в Киссривер.
Оливия улыбнулась, пожала протянутую руку, удивившись силе тонких пальцев.
— Рада познакомиться с вами, миссис Пур. Я Оливия Саймон.
— Оливия… Красивое имя.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53