— Неужели, — охнула Сондра, — они будут его двигать? Алек кивнул. Уолтер Лискотт застонал и закрыл лицо руками.
— Прочитай, что они написали, Алек, — попросила Нола.
Он открыл папку и начал читать. Работы начнутся в конце августа и закончатся следующей весной. Маяк поднимут на платформу и передвинут на четверть мили в глубь острова. Пол не мог себе этого представить. Он не мог вообразить узенькую полоску земли у Киссривер в вечной темноте.
Уолтер вскочил.
— Это безумие! — воскликнул он. — Это богопротивный идиотский план!
— Звучит чудовищно, — согласилась с ним Сондра. Брайан Кэсс покачал головой.
— С моей точки зрения, историческая ценность маяка сведется к нулю, если его передвинут.
— А как насчет защитной стены? — Уолтер никак не мог успокоиться. — Почему, черт побери…
— Уолтер! — Голос Алека звучал ровно, он ничем не выдавал своих эмоций. — Здесь нечего обсуждать. С этим нам придется смириться.
Уолтер уставился на Алека.
— Прости меня, Алек, но в таком случае я намерен выйти из этого комитета. Я не могу принимать участие в безумном проекте.
Он направился к двери. Тут же встала Нола и схватила его за рукав.
— Инженеры не один год работали над этим, Уолтер, — сказала она. — И ты об этом знаешь. Ты понимаешь, что они не стали бы настаивать на переносе маяка, если бы существовала другая возможность его спасения.
— Кучка молокососов развлекается игрой в конструктор, — буркнул Уолтер. — Для них это всего лишь забава. — Он повернулся, собираясь уйти.
— Уолтер, — окликнул его Алек, — мы не хотим потерять тебя. Если ты передумаешь, не позволь гордости помешать тебе вернуться к нам.
Уолтер пробормотал что-то себе под нос и вышел. В комнате вдруг стало очень тихо. Где-то на берегу заработал мотор лодки, собака зевнула и улеглась у ног Алека.
— Что ж, — нарушил молчание Алек. — Кто-нибудь еще хочет уйти?
— Я хочу, но не уйду. — Сондра Картер скрестила руки на груди.
Алек продолжил заседание. Он рассказал, что ему удалось договориться о выступлениях на радио. Потом они обсудили пару идей, как собрать деньги, но заседание проходило вяло и как-то обреченно, словно вердикт Службы заповедников навис над ними свинцовым облаком.
Заседание закончилось в девять, и Пол вдруг почувствовал, что ему не хочется уходить из этого дома. Он задержался дольше всех, помогая навести порядок. Его глаза не отрывались от синей лошадки, пока он слушал, как Алек прощается с гостями. Пол вернулся в гостиную, подошел к овальным окнам, но на улице уже стемнело, и разглядеть рисунок на стекле оказалось практически невозможно.
— Анни закончила их еще до того, как дом был построен. Пол обернулся и увидел Алека на пороге комнаты.
— Идем на улицу. В это время дня их намного лучше видно оттуда.
Пол вышел следом за Алеком. Они обошли дом и остановились перед окнами. Пол не мог прийти в себя от восхищения — цветные витражи завораживали.
— В работах Анн« меня больше всего поражает реализм, — признался Пол. — Эти женщины словно живые.
— Да, это ей удавалось, — согласился Алек. — Думаю, даже тому парню, с которым она работала бок о бок столько лет, не удалось научиться этому у нее.
Пол посмотрел на Алека. На его лице лежали золотистые и фиолетовые отсветы от цветного стекла.
— Тебе неприятно говорить о ней? — спросил он.
— Ничего подобного. Анни — это моя самая любимая тема для разговоров.
Пол провел пальцами по стеклу, глядя, как краски переливаются на его руке.
— В тот вечер, когда Оливия пришла домой и сказал мне, что Анни О'Нил умерла… я долго не мог ей поверить. В Анни было столько жизни. Я брал у нее интервью, и это было такое удовольствие… — Пол вспомнил о записях, которые не мог заставить себя послушать.
— Да, в это трудно было поверить.
— Полагаю, ты знаешь о том, что мы с Оливией разошлись.
— Да, она мне об этом говорила. — Алек покосился на Пола. — Тебе известно, что твоя жена этого не хочет?
— Известно. — Пол не сводил глаз с рыжеволосой женщины в белоснежном платье, изображенной на одном из витражей. — Это я во всем виноват, из-за меня все пошло наперекосяк. Я все разрушил своими руками. Когда я уходил, то считал, что поступаю правильно, но теперь… Иногда я по ней скучаю. Хотя я до сих пор сомневаюсь в том, что наш брак можно восстановить.
— У тебя, по крайней мере, есть выбор. И поэтому я тебе завидую. — Алек помолчал немного. — Так и хочется прочитать тебе лекцию. У тебя есть жена, умная, красивая, любящая. Мне кажется, ты не осознаешь, насколько тебе повезло и как легко ты можешь ее потерять… Прости. Я не имею никакого права указывать, как тебе следует себя вести.
— Ничего. Думаю, на твоем месте я чувствовал бы то же самое.
Алек хлопнул себя по руке, убивая москита.
— Давай вернемся в дом, — предложил он.
— Мне пора ехать. — Пол кривил душой. Если несколькими часами раньше ему не хотелось заходить в дом О'Нилов, то теперь ему не хотелось уходить.
— Зайди ненадолго, — настаивал Алек. — Еще не так поздно, дети гуляют. Ты бы мог составить мне компанию.
— Я видел фотографии ваших детей в мастерской Анни, — сказал Пол, пока они возвращались в дом. — Ваша дочь невероятно похожа на нее.
Алек рассмеялся.
— Уже нет. Лэйси отрезала волосы и выкрасилась в черный цвет. — Он пригласил Пола в небольшой уютный кабинет по соседству с гостиной. У окна на письменном столе стоял компьютер, а рабочий стол, похожий на тот, что был в мастерской, расположился у противоположной стены. Кругом висели семейные фотографии, сделанные на пирсе, на веранде дома, на берегу. Анни выглядела такой счастливой на этих снимках. Она была сердцем своей семьи. И Пол вдруг почувствовал, что ненавидит себя за то, что пытался разрушить эту семью, что сыграл на слабости Анни.
Он смотрел на фотографию детей Анни. Лэйси и Клай.
— И она отрезала такие прекрасные волосы? — переспросил он, качая головой.
— К сожалению.
Пол вгляделся в другой снимок и вздрогнул. На него смотрели загорелый седой мужчина и пожилая рыжеволосая женщина.
— Кто эти люди? — спросил он, хотя уже знал ответ. Зазвонил телефон на письменном столе.
— Это родители Анни, — успел ответить Алек и снял трубку.
Пол почувствовал себя лишним. Он помахал Алеку рукой, одними губами произнес «спасибо» и направился к двери, но хозяин дома жестом остановил его. ; — Подождите минуту, — попросил Алек и снова заговорил в трубку: — Выезжаю немедленно. — Он взял ключи со стола и направился к дверям. — У Киссривер машина сбила дикую лошадь. Возможно, нам понадобится твоя помощь. — Алек внимательно посмотрел на Пола, — Можно на тебя рассчитывать?
— Ну… Думаю, да.
— Тогда поехали.
Пол послушно двинулся за ним. Войдя в гараж, Алек взял кожаный чемоданчик, в каких обычно хранят инструменты, и дробовик.
Пол изумленно уставился на оружие.
— Ты собираешься… Думаешь, ее придется пристрелить? Алек удивленно посмотрел на него, а потом улыбнулся.
— Оно заряжено снотворным. Если понадобится успокоить лошадь, я введу снотворное. Похоже, именно это мне и придется сделать. Если, конечно, бедняга не умрет до нашего приезда.
Пол сел в «Бронко» рядом с Алеком.
— Анни говорила мне, что лошади держатся ближе к дороге, потому что вокруг Киссривер настроили домов.
Алек вывел машину на улицу.
— Мустанги ведут себя так, будто траву посадили специально для них. — Он покачал головой. — Осталось всего десять лошадей. А может быть, уже и девять после этой аварии. Мы расставили вдоль дороги предупреждающие знаки, но многие, когда садятся за руль, отключают мозги.
По дороге к Саут-Шорс они молчали. Пол гадал, что бы подумала Анни, если бы увидела их вместе в «Бронко» с лежащим между ними на сиденье ружьем.
— Ты начал рассказывать мне о родителях Анни, — напомнил Пол.
— Ах да, верно. — Алек включил кондиционер, потому что ночь не принесла на Косу прохлады. — Отец Анни уже умер, а мать живет в Бостоне, где Анни выросла. Не знаю, зачем я оставил эту фотографию в кабинете. Анни настояла, чтобы мы ее там повесили, а у меня рука не поднимается выбросить снимок.
Даже в темноте Пол видел, как напряжен Алек.
— Анни упоминала, что она из богатой семьи, — Пол решил помочь ему продолжить рассказ.
— Она об этом говорила? — Алек покосился на него. — Да, у них были деньги, но после того, как мы поженились, Анни не получила от них ни цента. Родители лишили ее всего.
Пол почувствовал, как на лбу выступила испарина.
— Почему они так поступили?
— У моих родителей был маленький ирландский кабачок в Арлингтоне, он не приносил большого дохода. Думаю, Чейзы сочли, что сын ирландского бармена недостаточно хорош для их дочери, в жилах которой текла голубая кровь. — Алек говорил доверительно, и Пол чувствовал, что рассказ причиняет ему боль. — Они называли меня белой рванью.
Пол отвернулся к окну. Анни вышла за Алека вовсе не для того, чтобы угодить родителям. Она оставила Пола ради человека, который также не устраивал семью Чейзов.
— Вот и маяк, — объявил Алек.
Пол вгляделся в черноту ночи и через несколько секунд тоже увидел его свет. Один, один-ноль… Такой знакомый ритм, такой неизменный, такой…
— О господи, — вздохнул он. — Что же будет со светом, пока они будут передвигать маяк?
— Я и сам об этом думал. Мне это тоже не слишком понравилось. — Алек направил машину на узкую дорогу, ведущую к Киссривер, и подался вперед, вглядываясь в ночь. — Вот они.
Пол разглядел у дороги двух женщин, которые сигналили им фонарями. Алек остановил «Бронко» на обочине, вручил дробовик Полу, и они вышли из машины. Алек нес чемоданчик и фонарь.
Женщины подошли к ним.
— Пострадал один из жеребят, Алек, — сказала та, что была повыше ростом. — Когда мы тебе звонили, он лежал на земле. Сейчас он встал, но здорово хромает. — Она указала на деревья у дороги, и Пол заметил на их фоне темный силуэт жеребца.
Алек поставил чемоданчик на землю и огляделся, оценивая ситуацию.
— Где табун? — спросил он.
— На другой стороне дороги. — Высокая женщина посмотрела на Пола. — Меня зовут Джулия, — представилась она.
— Пол Маселли.
Алек коснулся плеча второй женщины.
— А это Карен.
— Жеребенок получил удар в бок, — начала рассказывать Карен. — Парень, который его сшиб, сказал, что жеребенок упал на капот его «Мерседеса» и выбил ветровое стекло. У жеребчика рваная рана на левой задней ноге.
Алек посмотрел на молодого мустанга.
— Ладно, приятель, — негромко произнес он, — давай посмотрим, как ты бегаешь.
Все четверо стояли и ждали, пока жеребенок начнет двигаться, но тот словно прирос к месту. Он поднял голову, посмотрел туда, где были его сородичи, через равные промежутки времени освещаемые светом маяка. Полу стало не по себе. Он помнил, как Анни советовала ему держаться от диких лошадей подальше. «Мустанги дикие, — говорила она, — они могут быть злобными».
Наконец жеребенок сделал несколько робких шагов, явно припадая на левую заднюю ногу. Потом он остановился и тоненько заржал, словно заплакал. От этого звука разрывалось сердце.
Алек взял у Пола ружье и передал ему фонарь.
— Можешь посветить мне, Пол? — попросил он, опускаясь на колено и заряжая дробовик снотворным. — Светите прямо на него, — приказал Алек, и лучи всех фонарей скрестились на окровавленной ноге жеребенка. О'Нил осторожно двинулся вперед.
Пол оглянулся на мустангов, сбившихся в кучу на другой стороне дороги. Он почувствовал себя более уязвимым теперь, когда Алека не было рядом.
Ветеринар медленно поднял ружье и выстрелил. Жеребенок дернулся и коротко заржал. С другой стороны дороги донеслось ответное ржание. Джулия и Карен посмотрели на табун.
— Пожалуй, мне стоит за ними приглядывать, — решила Карен и отправилась обратно к дороге. — Вы вдвоем сумеете помочь Алеку.
Им нечего было делать, оставалось только ждать, пока на жеребенка подействует снотворное.
— Как поживаешь, Алек? — Спустя пару минут Джулия нарушила молчание. Ее вопрос подразумевал многое, как бывает между старыми друзьями, когда самые простые слова имеют глубокий смысл.
— Со мной все в порядке, — ответил Алек. — Вот приехал к вам на помощь.
Прошло еще несколько минут. Жеребенок опустился на колени, потом тяжело упал на бок. Алек взял чемоданчик.
— Давайте посмотрим, что с ним, — сказал он, и все трое подошли к животному.
Джулия опустилась на землю, положила голову жеребенка себе на колени. Пол стоял и светил Алеку фонарем, чтобы тот видел, что делает. Он нервно оглядывался на дорогу, не понимая, что сможет предпринять Карен, если дикие лошади решат броситься на выручку своему собрату.
Алек осторожно ощупал ноги жеребенка, задержавшись на левой задней, на которую тот припадал.
— Удивительно, но ничего не сломано. Просто сильный ушиб, и через несколько дней все пройдет. — Алек медленно провел рукой по груди жеребенка. — Ребра целы. Будем надеяться, что внутренних повреждений тоже нет. Судя по всему, рваная рана — это самое страшное. Пол, подойди поближе.
Пол еще раз покосился на табун, потом неохотно опустился на колени. Если лошади решат выручить жеребенка, их троих они просто затопчут.
Он направил свет фонарика на рану. Она была глубокой, около восьми дюймов в длину. Алек промыл ее дезинфицирующим раствором. Г — Будешь зашивать? — поинтересовался Пол.
Алек кивнул.
— Зимой я не стал бы этого делать, но в такую жару его облепят слепни, слетятся на запах крови, если я не наложу швы.
Пол засомневался, что сможет смотреть на это. Он не знал, на что соглашался, когда поехал с Алеком.
Алек порылся в чемоданчике, потом он отобрал у Пола фонарь и передал его Джулии.
— Пол, тебе придется подержать края раны, чтобы я мог шить, согласен?
— Только покажи, как это делается.
Алек продемонстрировал, и Пол повторил его движение. Он лишь поморщился, когда Алек начал накладывать швы. — Как поживает твоя малышка, Джулия? — спросил Алек, не прекращая работать.
— Она уже не малышка. Ты так долго с нами не общался, что она успела подрасти. Лори настоящая озорница, всюду лезет.
Джулия рассказывала о дочке, о своем маленьком ресторанчике, Алек говорил о Клае, который должен в следующем месяце отправиться в колледж.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53