— Какие снимки вам нужны?Он выпрямился и напряг свой торс.— О, я бы хотел, чтобы ты сфотографировал меня.— Вас?— Да, это что, необычно?— Ну, да, немного. Мои клиенты обычно заказывают снимки с моделями, делающими то и се…Я пытался осторожно намекнуть ему на его странности. Но он сказал,— Я не хочу моделей, только себя.— Да я понимаю. А что вы будете делать?— Атлетические позы, — ответил он.— Только вы один?— Конечно. — Он видел, что я все еще был растерян. — В моей гимнастической форме, — добавил он.Он поставил стакан и бутылку и отправился в соседнюю комнату, пока я листал американские журналы, посасывая тоник. Потом он вышел одетый — клянусь, что ничего не выдумываю — в пару голубых баскетбольных кроссовок с белыми шнурками и черные трико. Его обнаженная грудь была покрыта густыми волосами, как рождественская открытка, а на голове у него была маленькая круглая купальная шапочка.— Можешь начинать, — сказал он.— Сколько поз вы хотите?— Около ста.— Серьезно? Это обойдется вам недешево… Вы хотите делать что-нибудь конкретное или просто позировать?— Я полагаюсь на твое вдохновение.— О" кей. Тогда просто ходите вокруг. Ведите себя естественно.Щелкая аппаратом, я продумывал основные вопросы, которые мог бы задать ему; мне было интересно, был ли он банкротом, или лунатиком, или у него были столкновения с законом, как у многих жителей столицей в эти дни. Этот сумасшедший латиноамериканец неуклюже бродил среди мебели в своих апартаментах, принимая нарциссические позы, будто он уже восхищался снимками этого огромного великолепного мужчины.Через какое-то время после этих движений в тишине — он потеет, я гоняюсь за ним, щелкая фотоаппаратом, словно профессор с сачком для бабочек, — он схватил свою выпивку, рухнул в белое, покрытое блестящей кожей кресло, и сказал:— Возможно, ты способен мне помочь.— Я тоже так думаю, М-р Пондорозо.— Зови меня Микки.— Как скажете, — сказал я ему, делая непоколебимый вид, и перезаряжая свой аппарат.— Дело вот в чем, мне нужно закончить исследование для своей организации о пути британского народа середины ХХ столетия.— Отлично, — произнес я, думая, как бы скорее добраться до сотни, и щелкая его сидящего, с животом, вываливающимся избалетных трико.— Я исследовал англичан, — продолжил он, — но у меня очень мало интересных идей насчет них.— Как долго вы их исследовали?— Недель шесть, думаю; я знаю, это не очень долгий срок. Но даже за это время я не увидел никаких перспектив.Микки П. вопрошающе глядел на меня в промежутках между глотками.— Даже погода неправильная, только взгляни в окно, — сказал он, — Английское лето должно быть холодным.Я понял, что он имел в виду. Старое солнце Сахары неожиданно вылезло на небо и перепекло нас в совершенно другую форму, отличающуюся от обычной сырой мягкотелой массы.— Попробуйте задавать мне вопросы, — проговорил я.— Ну, давай возьмем две главные политические партии, — начал он, и я сразу понял, что он подготавливается к большой речи.— Нет, благодарю, — выпалил я, — я не хочу быть задействованным ни в той, ни в другой.Его лицо немного вытянулось.— Они тебя не интересуют, в этом все дело?— А как же иначе?— Но ведь ваши судьбы разрабатываются по их инициативе…Я сфотографировал его небритое лицо ужасным крупным планом.— Если кто-либо, — перебил я его, — и разрабатывает мою судьбу, так это уж точно не эти парламентские чуваки.— Ты не должен презирать политиков, — возразил он мне. — Кому-то ведь надо заниматься домашним хозяйством.Здесь я отпустил свой Роллейфлекс, и начал бережно выбирать слова.— Если бы они занимались лишь домашним хозяйством и прекратили бы играть в Уинстона Черчилля и Великую Армаду, так как время оловянных солдатиков прошло, тогда бы их никто не презирал. Их бы просто не было заметно.М-р Пондорозо улыбнулся.— Я думаю, сказал он, — это бы подошло политикам.— Я надеюсь, — ответил я.— Тогда что ты скажешь о Бомбе? — спросил М-р П. — Что ты будешь делать с этим?Все понятно, я связался с настоящим зомби.— Послушайте. Никто во всем мире моложе двадцати лет ни капельки не заинтересован в этой вашей бомбе.— Ага, — оживился чудак-дипломат, его лицо при этом стало хитрым. — Вы, может и не заинтересованы — я имею в виду, здесь, в Европе, — но как насчет молодых людей в Советском Союзе и в США?— Молодые люди в Советском Союзе и в США, — процедил я ему сквозь зубы, — не дадут и маленького куска кошачьего дерьма за эту вашу бомбу.— Полегче, сынок. Откуда ты знаешь?— Мужик, это же только вы, взрослые, хотите уничтожить друг друга, и я должен сказать, говоря, как так называемый подросток — мневас вовсе не жаль. Разве что в процессе уничтожения друг друга вы убьете несколько миллионов нас, невинных ребятишек.М-р П. чуть раздражен.— Но ты же не был в Америке, не так ли? — прокричал он, — или в России, где ты мог бы поговорить с молодыми людьми!— А зачем мне ехать туда, мистер? Необязательно путешествовать, чтобы узнать, каково быть молодым — когда угодно и где угодно. Поверьте мне, мистер Пондорозо, молодежь интернациональна, как и старики. Мы все очень любим жизнь.Я не знал, сказал ли я сейчас чушь, или думает ли так же хоть кто-нибудь кроме меня во всей Вселенной. Однако, как бы там ни было, я верил в это, основываясь на своих собственных наблюдениях и разговорах со своим старым Папашей.М-р П., казалось, разочаровался во мне. Потом лицо его немного просветлело, он вопрошающе поднял брови и сказал:— Это оставляет нам лишь одну английскую тему, но очень важную… (при этих словах чудила в балетных трико поднялся и отдал честь)… И это Ее Величество Королева Британии!Я вздохнул.— Нет, пожалуйста, только не это, — сказал я ему очень вежливо, но уверенно. — На самом деле мы очень, очень, очень устали от этой темы. Я даже не имею на этот счет никаких соображений из-за полного отсутствия интереса.М-р Пондорозо выглядел так, будто он провел бесполезно все утро. Он поднялся, и его гимнастическая форма немного приспустилась, показав складку волосатого брюха оливкового цвета. Он пробормотал:— Значит, ты немного можешь рассказать мне о Британии и позиции, которую она занимает.— Только то, — сказал я, — что ее позиция в данный момент — это поиск своей позиции.Он не стал с этим спорить, поэтому, улыбнувшись мне, он ушел, чтобы вернуть себе респектабельный вид. Я поставил пластинку на его новехонькую стереосистему, выбрав Билли Х., от которой я тащусь даже больше, чем от Эллы. Но только когда я усталый и унылый, как в данный момент: от встречи с Сюз, тяжелой работы с Роллейфлексом и потом от этой идиотской беседы. А Леди Дэй столько выстрадал в своей жизни, что ты забываешь все свои невзгоды, и вскоре я вновь был весел, как котенок.— Хотел бы я иметь эту пластинку, — сказал я, когда появился М-р П.— Бери, пожалуйста, — просиял он.— Подождите, пока вы получите счет за те снимки, что я нащелкал, прежде чем дарить мне подарки, — предупредил я его.Он ответил мне, что было довольно мило с его стороны, тем, что положил пластику обратно в конверт и впихнул ее мне под мышку, как будто письмо в почтовый ящик.Я поблагодарил его, и мы вышли на солнцепек.— Когда вам надоест ваша Веспа, вы можете отдать мне и ее тоже.Верьте или нет, это сработало!— Как только починят мой автомобиль, — сказал он, похлопывая рукой по сидению, — эта игрушка твоя.Я взял его за руку.— Микки, — сказал я, — если ты имеешь в виду это, я — твой. А снимки, надо сказать, это просто любезность.— Нет, нет, — разгорячился он. — Это совершенно другое дело. За фотографии я заплачу наличными.Он поспешил в дом. Я посидел на сидении скутера, просто для того, чтобы почувствовать, каково это; когда он вышел из дома, на нем был его тайский серебряный пиджак. Он дал мне сложенный чек.— Благодарю, — сказал я, разворачивая его. — Но, знаешь, это не наличные.— О. Ты предпочитаешь наличные?— Не в этом дело, Микки — просто ты сказал «наличные», понимаешь? Давай посмотрим, где находится филиал банка. Остановка Виктория, это прекрасно. Я вижу, что это не одно из множества отвратительных неблагоприятных заведений, молодец. Я успеваю туда до закрытия, всего доброго.Я умчался, обдумывая, что насчет скутера он говорил абсолютно серьезно. И если я хотел действовать быстро и сделать снимки, чтобы держать с ним контакт и поднажать на его совесть, если она у него была, чтобы прибрать к рукам это средство передвижения, то я должен был скорее попасть домой, в свою темную комнату.Куда я и стремился, заскочив по пути в банк, который уже готовился к закрытию, когда я прибыл — на самом деле, клерк уже закрыл половину двери. Он осмотрел меня сверху донизу, мою Спартанскую прическу, мои подростковые шмотки и все прочее, и просто сказал, "Да? ".— Что «да»? — ответил я.— У вас здесь дело? — спросил он меня.— Да, — разъяснил ему я.— Дело? — повторил разбитый нищетой продавец из канцелярского отдела.— Дело, — сказал я.Клерк все еще держал дверь.— Мы закрываемся, — произнес он.— Если мои глаза меня не подводят, — ответил я, — часы над вашим столом показывают без четырех три, так что будьте любезны, вернитесь за свой стол и обслужите меня.Служащий ничего больше не сказал и прошел за свою стойку, потом поднял брови, и я дал ему чек М-ра Пондорозо.— Вы являетесь, — спросил он, изучив его так, будто это была какая-то штука, которую в банке раньше никогда не видели, — предъявителем векселя?— Кем?— Это, — сказал он медленно и с расстановкой, как будто имел дело с глухим китайским лунатиком, — ваше — имя — написано — на — чеке?— Jawohl, mein kapitan, это оно.Сейчас клерк выглядел дьявольски раздраженным.— И как, — поинтересовался он, — я узнаю, что это ваше имя?— А как вы узнаете, что оно не мое?Он прикусил губу, как пишут в дешевых романах, и спросил меня:— Есть ли у вас какой-нибудь документ, подтверждающий это?— Да, — ответил я. — А у вас?Он открыл и закрыл глаза и спросил:— Где документ?— Здесь, в кармане моих джинсов, на моей жопе, — сказал я ему, проворно хлопая по той самой части тела. — Я ношу с собой бумажник, где лежат мои водительские права, в которых написано, что дорожных правил я не нарушал; мой сертификат донора крови показывающий, что за этот год я сдал две пинты, и членские карточки бесчисленных джаз клубов и ночных баров с запрещенным алкоголем. Вы можете взглянуть на них, если вам сильно хочется, или вы можете привести сюда М-ра Пондорозо с завязанными глазами, или все-таки вы закончите играть в игры и, наконец, дадите мне десять фунтов, которые хочет заплатить мне ваш клиент, даже если в вашей кассе мало бабок.На что он ответил:— Вы еще не расписались на обратной стороне документа.Я накалякал свое имя. Он повертел чеком, начал писать на нем и, не поднимая глаз, сказал:— Я понимаю так, что вы несовершеннолетний?— Да, — ответил я, — если уж так, то да.Он все еще ничего не сказал и все еще не отдавал мне мои деньги.— Но теперь я уже большой мальчик и знаю, как дать сдачи, когда меня атакуют, — сказал я.Он выдал мне две банкноты так, будто это были два бракованных экземпляра, за существование которых Банк стыдился, потом вышел из-за своего прилавка, проводил меня до двери и закрыл ее прямо за моими пятками. Должен заявить, что этот инцидент меня разозлил, вовсе необязательно и старомодно было обращаться с тинейджером, как с ребенком, и я направился от Виктории по направлению к своему дому в довольно сильной ярости.Я должен объяснить, что единственная темная комната, находившаяся в моем распоряжении, без которой мне пришлось бы, конечно, тратить деньги на печатанье фотографий, находится в резиденции моих родителей в Южной Белгравии, они называют ее Пимлико. Я думаю, вы догадались, что мне не нравится ходить туда, и я не живу в этой квартире (кроме того периода, когда они уезжают на свои летние приморские оргии) уже несколько лет. Но родители все еще держат то, что называется «моей комнатой», сзади в пристройке, бывшей оранжереей с цветами в горшках.Семья, если так ее можно назвать, состоит, кроме меня, еще из трех человек, плюс различные добавки. Эти трое — мой бедный старый Папаша, на самом деле он не такой уж и старый, ему всего лишь сорок восемь, но он был разбит и сломан в 1930-х, как он мне всегда рассказывает; потом моя Мама, которая выглядит старше, чем она есть на самом деле, то есть на три или четыре года старше моего Папаши, и, наконец, мой единоутробный брат Верн, которого Мама родила от загадочного мужчины за семь лет до встречи с моим папкой, и который является наипервейшим чудаком, бездельником и чудовищем на всей территории Уэстминстер-сити. А что касается различных добавок, то это жильцы Мамы, так как она держит пансион, и некоторые из них, чему бы вы не удивились, если бы знали мою Маму, поселились очень крепко. Хотя, опять же, мой Папаша ничего не может поделать с этим, ибо его дух был сплющен комбинацией из моей Мамы и 1930-х годов. И это одна из немногих причин, по которой я покинул дорогой родительский дом.Мама мне не дает ключи от дома и, кстати, не дает их своим жильцам, так как она хочет следить за их приходами и уходами, даже поздней ночью. Так что, хоть естественно, у меня есть запасной ключ на всякий случай, я прохожу через церемонию звонка во входную дверь, только из вежливости, а так же для того, чтобы показать ей, что я являюсь гостем, и не живу здесь. Как обычно, хоть она и злится, когда ты спускаешься по ступенькам вниз к черному входу, где она почти всегда находится, Мама вышла во двор снизу и посмотрела, кто это — вместо того, чтобы сразу подняться по лестнице в доме и открыть мне парадную дверь, что она должна была сделать в первую очередь, если бы она была воспитанной.И вот, наконец, появилась она. При виде брюк, даже ее собственного сына, ее лицо засветилось этим слюнявым сексуальным выражением, которое всегда бесило меня, потому что, в конце концов, у моей Мамы были настоящие мозги, спрятанные под кучами этой очень желанной плоти. Но она использовала их только для того, чтобы выглядеть еще более желанной, словно перец, соль и чеснок на подгоревшей свинине.— Привет, Дитя Бомбежки, — сказала она.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29