И он довольно серьезно поболтал с парнями на родине, и мне не понравилось многое из того, что он говорил, и я подумал, как будут чувствовать себя люди моего цвета кожи там, в Кингстоне, окруженные тысячами цветных лиц, когда новости дойдут? И я так же подумал, что, возможно, по всему Неаполю Пики звонят в Тринидад, и в Гану, и Нигерию, и бог знает куда еще, и рассказывают им эту историю? И как будут относиться к белым во всех этих местах? Ведь местные глубоко ошибаются, считая, что все Пики работают в Лондонском Транспорте или на стройках — в то время как многие из них являются бизнесменами и профессионалами, которые знают, что к чему: например, этот лысый тип владеет цепью фешенебельных парикмахерский салонов.Потом один из подозревавших меня в чем-то Пиков спросил, считаю ли я Английским складом жизни стремление нападать на 6 000 человек в районе, где живет 60 000 белых или более, и если мы, белые парни, хотим показать, какие мы отважные, почему мы не выбрали район, где белые в меньшинстве, к примеру, Гарлем? Я мог дать на этот вопрос кучу ответов, но остальные моментально заткнули его — вообще, что меня больше всего удивило, по середине всего этого, это то, какими чертовски вежливыми все они были по отношению ко мне. А потом они стали говорить о планах, и один сказал, что закон и полиция бесполезны, и нужно установить свое собственное бдение; а еще одни сказал, что в Ноттингеме Пиков перемещали в специальные районы «для их собственной безопасности», но если кто-нибудь собрался «переселить» его, он бы, черт возьми, остался здесь, потому что это его дом и его жена и дети родились здесь, и он служил в Британских ВВС, и он такой же подданный Королевы, как и кто угодно другой. А я начал чувствовать себя неловко, как вы можете себе представить, потому что, конечно, я частично был согласен с ними, но я так же хотел держаться своих. И чувак-парикмахер это понял, и он со своим сыном, которого я подвез, проводил меня до двери, осторожно открыл ее, сказал, что все чисто, и я вытащил свою Веспу на дорогу. А парень вышел на тротуар, поблагодарил за все, пожал мою руку и улыбнулся мне.Ну, что ж, подумал я, мне бы лучше добраться до дома, посмотреть, происходит ли что-нибудь там, а также выяснить, все ли в порядке с Клевым. Так что я тронулся с места и завернул за угол, где восемь или больше парней толкнули мой скутер, стащили меня с него, и я оказался спиной к стене, а их лица в шести инчах от меня. И что мне нравилось больше всего, так это то, что здоровяк, стоявший ко мне ближе всех, держал что-то, завернутое в журнал научной фантастики.К счастью, события дня так возмутили меня, что я больше не испытывал страха. А так же, хоть я и нервный тип, но когда случается кризис, я обычно удивляю самого себя тем, что остаюсь хладнокровным — как бы сильно не стучало сердце у меня в груди. Поэтому я стоял спокойно, словно скала и смотрел в глаза парнюгам в ожидании, а одна рука сжимала в кармане связку ключей и один палец, средний, был в кольце железного брелока.— Мы тебя видели, — сказал здоровяк.— Негролюб, — сказал другой.Когда я увидел, что любитель фантастики вытаскивает свой тесак, я хлестнул его ключами по лицу, а другого пнул сами-знаете-куда. И все началось! Я ожидал смертельного боя, нанося удары куда попало, пока внезапно не понял, что я не один — вообще-то, в какой-то момент мне даже было не с кем драться, потому что с ними дрались два других парня, поэтому, не выжидая случая, чтобы снять шляпу и спросить, кто они такие, черт возьми, я подбежал к своей Веспе, схватил металлический насос и ударил им по чьим-то черепам, и посмотрите-ка! Теды бежали, кроме одного, хнычущего на тротуаре, а я жму руки Дину Свифту и Печальному Пацану.— Доктор Ливингстон, осмелюсь предположить, — сказал Свифт.— Конечно, он самый, черт побери! — проорал я.— Этот друг сделал мне больно, — сказал Печальный, потирая свои руки, выглядел он очень бледным и злым.— Мой бог! — кричал я, вороша их прически и чуть ли не целуя их. — Так вот что свело вас вместе!Тед попытался подняться с тротуара, и Дин толкнул его назад и наступил ему на шею своей итальянской туфлей.— Мы слышали про грядущие беспорядки, — сказал он, — и подумали, что надо пойти и посмотреть.— Вечерние газеты только про это и пишут, — сказал Пацан.О, как же я не был не рад! И как я был рад, что это два парня моего возраста, два любителя джаза, неважно, что разных направлений, и неважно, что один из них бездельник, а другой наркоман, потому что мне казалось, что доказать свое поклонение таким великим цветным, как Тасди и Мария, действительно было важным для них.Дин поднял мою Веспу, проверил мотор, и сказал:— Ну что, куда мы теперь? Чем займемся?— А как быть с этим? — я показал на Теда, которого за волосы держал Печальный Пацан.Дин подошел к нему.— Ты полон говна, не так ли? — сказал он, махая кулаком перед носом этого зомби.— Че я сделал? — спросил парнюга.Вот и все! Вместе со своей маленькой группой он пугал тебя так, что пот прошибал, но сейчас он выглядел такой слякотью, что трудно даже было разозлиться на него.— Че ты сделал? — спросил Дин Свифт. — Ты родился — вот это твоя сама я большая ошибка.Урод, понимая, что его не покалечат, набрался смелости.— А…, — сказал он. — Ну, несколько черножопых получили свое. К чему весь этот шум?Дин взял его за шиворот, отвесил ему по полосатым джинсам пинок, которому позавидовал бы сам Стэнли Мэттьюз, и посоветовал ему быстро исчезнуть. На углу эта штука выкрикнула "приходите завтра, мы вас уроем! " и скрылась из виду.Затем, когда мы обсуждали это и вертели в руках тесак, кто вывернул из-за угла, как не ковбой: один из этих молодых, одутловатых, сутулых, и каска чуть ли не набекрень, и ботинки слишком велики для его атлетических ног — обычно эти молодые оказываются менее приятными, если можно так выразиться. И он посмотрел на Веспу, на нас троих, на металлический насос, на тесак, и спросил:— Что это?— Ты вовремя подоспел, сынок, — сказал Дин.— Я спросил, что это? — повторил коп, показывая на тесак.— Этим, — сказал Дин, — местные парни, которых вы не можете контролировать, пытались прикончить моего друга.— Какого друга?— Меня, — сказал я.— А почему ты держишь этот насос?— Потому, что я пытался защищаться им, — сказал я ему.— Так ты тоже участвовал в этом? — спросил ковбой.— Так точно.— Но ты говоришь, что на тебя нападали?— Ты начинаешь врубаться, дружище, — сказал Дин Свифт. — Ты, оказывается, скоростной.Коп уставился на Дина. Но Дин уже довольно часто встречался с такими взглядами и выдержал его достойно.— Называй меня «офицер», — сказал ковбой.— Я и не знал, что вы — офицер, капитан. Я думал, вы — младший констебль.Ковбой поглядел вокруг, словно в поисках подмоги, и сказал:— Все вы едете в участок.— Почему? — спросил Дин Свифт.— Потому что я так сказал, вот почему.Дин захохотал как сумасшедший. И хотя я разделял его чувства, я не был доволен, потому что все, чего я хотел, это немедленно убраться отсюда.— Послушайте, капитан, — сказал Дин Свифт. — Разве вы не должны арестовывать нарушителей закона? Они побежали вон в ту в сторону, вся ихняя шайка.— Если ты не закроешь рот, — сказал ковбой, — я тебя сам вырублю.— Почему? — сказал Дин. — Ты боишься Тедов, что ли?— Успокойся, Дин — сказал я.— Господи, конечно, он боится! — воскликнул Свифт, поворачиваясь к Печальному Пацану и ко мне, словно объясняя что-то, очень хорошо всем известное. — Он молод, он один, он не бывал раньше в таких передрягах — он сдирал штрафы за неправильную парковку на широкой автомагистрали.Этот коп покраснел и, благодаря усилиям Свифта, нарушил первое правило тайны всех фараонов — никогда не вступать в споры. Потому что как только люди слышат, что коп спорит, и видят, что он — такое же человеческое существо, как и все остальные (будем великодушными), они сразу же понимают, что он просто обеспокоенный мужик в забавном костюме.— Мы не боимся неприятностей, — сказал молодой ковбой.— О нет! — воскликнул Дин, теперь заводясь по-настоящему. — Если вас достаточное количество, то, конечно, вы не боитесь. Все мы помним, как вы тщательно вычистили улицы, когда сюда пришли Б. и К. или полковник Тито. Но если вас мало, а проблем вокруг вас становится все больше, и начинают летать вот такие вот металлические изделия, вы не можете этого вынести, и не можете остановить это! Уж точно не в этой дыре. Если бы это было в Челси или в Белгравии, вы бы остановили все довольно быстро, возможно…Подкалывая ковбоя, Дин, мы оба это заметили, потихоньку отходил от него, и кидал взгляды на нас с Печальным, и мы делали то же самое, и неожиданно Дин проорал мне "Домой! ", и ткнул копа тесаком (правда, рукояткой), и когда он отступил назад, все мы бросились врассыпную, и пока Дин уводил за собой представителя закона, я умудрился удрать вместе с Печальным на своей Веспе.Я крикнул ему, когда мы мчались:— Наш город опасен! Никто не знает этого, но наш город становится опасным!— Ты тоже, — проорал Пацан, когда мы миновали перекресток.— Всем нужно это знать! — прокричал я. — Мы должны каким-то образом им рассказать!— Ага, — ответил Печальный, когда мы сворачивали на мою улицу.Дома все вроде бы было спокойно, и я поднялся на второй этаж и ворвался к М-ру Клевому. Он был у себя, но с белым глазом, полосами пластыря на лице и своим сводным братом Уилфом, которого вы, возможно, помните. "Привет! " сказали мы все вместе, и я попросил Клевого рассказать всю историю.Его поймали, как он сказал, в садах Оксфорда, где он навещал свою Ма, и они начали кидать горящие тряпки в окна, и Клевый вышел, чтобы сделать несколько замечаний. А когда разгорелась ссора, его брат Уилф (к моему огромному удивлению, должен сказать) показал на собственном примере, что родные узы сильнее, нежели предрассудки, и встал на защиту Клевого. Проезжавший мимо чувак, оказавшийся вдобавок членом совета графства, подвез их до дома на своей развалюхе, и вот они сидят здесь, и налюбоваться на них невозможно.— Ну, что ты думаешь обо всем этом, Уилф? — я не мог удержаться и спросил этого чувака.— Мы еще не видели, чем это закончится, — сказал он довольно кисло. — Вот и все, что я могу сказать.— Закон теряет силу, если она вообще когда-нибудь у него была, — сказал М-р Клевый. — Две стороны просто зашли слишком далеко, и происходит это прямо на улицах.— Удивительно, — сказал Печальный Пацан.— Закон в этот район никогда даже и не заглядывал, как бы там ни было, — сказал Уилф.Теперь мне нужно было сделать вещь, которую я давно уже задумал, а именно, сделать несколько телефонных звонков. Так что я собрал все четвертаки, что смог найти, и спустился к Большой Джилл. Там никого не было, но я достал ключ из тайника в сливном бачке, вытащил свой блокнот и сел за телефон. Потому что я был вынужден обзвонить всех, кого я только мог вспомнить, и рассказать им, что происходит.Хорошо известно, что, звоня по двадцати номерам подряд, например, когда затеваешь вечеринку, более чем до половины дозвониться не удается. И я добрался лишь до четверти — вдобавок ко всему было сложно миновать всяких секретарш или даже телефонистку. Я дозвонился до В. Партнерс, тот терпеливо меня выслушал, выдал несколько умных замечаний, сказал, что это позор, и что я должен сделать несколько снимков всего этого, если, конечно, возможно, для выставки. Манни дома не было, но до Мириэм сразу дошло то, о чем я говорил, и она пообещала, что все передаст Манни, как только увидит его. Я позвонил Дидо в Мирабель, и она сказала, что я, противный мальчишка, прервал ее вечернюю еду, но, конечно, она передаст своему редактору все, что я сказал, и у нее много цветных друзей. В Подозрительном и Chez Nobody заинтересовались гораздо больше и сказали, что обязательно распространят эту историю.В этот момент у меня кончились пенни, и я немного подискутировал с оператором, могу ли я заплатить серебряными за все последующие звонки. Я не застал Зови-Меня-Приятелем, и это, наверное, было к счастью, а секретарша Пикантного Парня сказала, что послание принято — да, она все это записала. Я даже позвонил Д-ру А. Р. Франклину, который все внимательно прослушал, спросил, как мой Папаша, и посоветовал беречь свое здоровье. Потом я вытряхнул всю копилку Большой Джилл, она представляла собой резиновую пепельницу в форме лифчика, и позвонил в ежедневную газету Миссис Дэйл, и попросил к телефону М-ра Дроува. Я добрался и до него, к всеобщему изумлению, и сказал ему, что меня он, скорее всего, не помнит, но сам он — кусок говна, и я его вздую, если когда-нибудь встречу — и неважно, будет ли у него при себе сложенный зонтик или нет. После этого я почувствовал гораздо лучше, и после третьей попытки вломился на вечеринку, устроенную экс-Деб в Чизуике, и, хотя, судя по голосу, она была без башни, пообещала, что приедет прямо сейчас. Я, кстати, решил даже попробовать звякнуть Сюз и Хенли в Кукхэмовский дворец, но передумал. Конечно, я звонил Уизу, но никто не поднимал трубку, даже его женщина.Но даже в разговоре с теми, которые поняли это лучше других, я столкнулся с огромной сложностью — передать то, что происходит: то есть весь размах, всю серьезность, и что это все-таки Британские острова. Потому что хоть большинство из них и слышали что-то, мне казалось, что в атмосфере витает дух какого-то заговора — все притворяются, что всего происходящего в Неаполе на самом деле не было; а если даже и было, то не имело никакого значения.После этого я поднялся к себе на чердак, смыть грязь и кровь, и на секунду прилечь и перекусить чего-нибудь. И пока я все это делал, раздался легкий стук, и в комнату проник Великолепный Хоплайт. Выглядел он немного диминуэндо, и улыбался скорее нервно, и был одет в пляжный халат и свои Сардинские туфли.— Боже! — сказал он. — В какое время мы живем!— Садись, красивый. Можешь повторить это еще раз.— Ты весь в синяках, дитя, — сказал он, пытаясь дотронуться до моих первобытных шрамов.— Руками модель не трогать, Хоп, — сказал я ему. — Как у тебя дела?Хоплайт встал, развернулся так, что пляжный халат сделал такую штуку из Королевского Балета, снова сел и сказал:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29