Какая жалость, что он не мог надеть черную визитку и брюки в полоску, но в военное время такой костюм показался бы неуместным…Милый Робби! – подумала она, как он торопится начать и побыстрее закончить свадебную церемонию, которой они ждали почти десять лет – вероятно, для того, чтобы вновь вернуться к размышлениям о постановке «Отелло». Пусть подождет, черт возьми! – сказала она себе.Как всегда, Фелисия начала одеваться с твердым намерением успеть вовремя, но в последний момент передумала надевать серое платье от Молинье и начала пробовать другие варианты. Она перемерила множество нарядов, но ни один ее не устроил. Она уже оделась и разделась раз десять, дважды поменяла чулки, успела испортить макияж, так что ей пришлось вновь заниматься своим лицом, довела Элис, свою терпеливую горничную, до слез, и наконец поняв, что безнадежно опаздывает, вернулась к первоначальному выбору. Закончив красить губы, она осторожно облизнула их, рассматривая результат.– Как я выгляжу, Элис? – спросила она горничную.Элис не спеша вешала на плечики отвергнутые наряды, всем своим видом показывая неудовольствие, при этом она шумно сопела – этот звук всегда действовал Фелисии на нервы.– Потрясающе, мисс, – мрачно сказала Элис.Фелисия кивнула. Она и сама считала, что выглядит потрясающе, и ей вовсе не нужно было никакого подтверждения, но Фелисия знала: чтобы извиниться перед горничной за то, что она повысила на нее голос, достаточно было спросить ее мнение.Она закурила сигарету, опять облизнула губы кончиком языка, чтобы исправить невидимый для всех, кроме нее самой, дефект.– Ну я не знаю, – произнесла она наконец. – А ты не думаешь, что эта помада слишком темная?Выражение ужаса появилось на лице Элис при мысли, что Фелисия может начать все сначала.– Нет, нет, мисс! – воскликнула она. Она смущенно помедлила. – Прошу прощения, мисс, осмелюсь заметить, что мистер Вейн уже теряет терпение.– Подождет, – сказала Фелисия. – Он ведь все равно не может жениться без меня, верно?Элис опять засопела.– Конечно, мисс.Элис была сравнительно недавней находкой – фактически, подарком от Гарри Лайла. Половина горничных Англии работали на военных заводах, получая хорошие деньги, но землевладельцы, вроде Гарри, по-прежнему имели достаточное количество сельских девушек, для которых служба у господ была ступенькой наверх.В последнее время Гарри начал разными способами проникать в жизнь Фелисии, постепенно занимая место кормильца семьи. Он поставлял им не только слуг, но бекон, яйца, цыплят, вино из своих погребов, давал Фелисии картины из своей коллекции, чтобы она могла украсить ими стены своего дома, антикварную мебель – все предметы роскоши, которые делают жизнь легкой, красивой, удобной, и которые остаются для большинства людей недосягаемыми, как бы много денег они ни имели. Она знала, что таким способом Гарри выражал свою благодарность за то, что Порция теперь жила в Лэнглите, но под этим скрывался более глубокий смысл – он хотел во что бы то ни стало контролировать все и всех, кто был рядом с ним.– Я готова, – сказала Фелисия, потом вспомнив, что Элис не знает о ее окончательном выборе, добавила: – Подай серое платье.Элис недовольно фыркнула.– Оно же было самым первым, мисс.– Я надену его еще раз. Может быть, теперь я буду чувствовать себя в нем несколько иначе.Она встала и, подняв руки над головой, постояла немного, как ныряльщица перед прыжком в воду, пока Элис надевала на нее комбинацию, а потом платье. За многие годы Фелисия привыкла, что ее одевают – во время работы в кино это было не только привычным, но и необходимым, учитывая сложность костюмов, в которых ей приходилось сниматься. Она стояла неподвижно, пока Элис расправляла на ней складки жемчужно-серого шелка.Фелисия купила это платье в 1937 году во время поездки в Париж. Тогда Робби пошел с ней в салон Молинье, примостился на хрупком стуле с бархатным сиденьем, которые, казалось, специально ставили во Франции в модных салонах и вестибюлях гостиниц, чтобы помешать тому, кто весил более сорока килограммов, присесть отдохнуть, и смотрел, как она примеряет платье за платьем. Робби просидел так полдня, оставаясь в прекрасном настроении, весело болтая, иногда наклоняясь к Фелисии, чтобы потихоньку поцеловать ее или шепнуть нежное слово.Он был таким милым в тот день, идеальным влюбленным, с удовольствием сопровождавшим ее, когда она покупала одежду, и с нетерпением ждавшим возвращения в отель – «Ритц», кажется, – чтобы заняться любовью…Она почувствовала, как ее глаза наполнились слезами при мысли о том, что тот же самый человек ждет ее внизу, нетерпеливо меряя шагами холл, расстроенный тем, что свадебная церемония отнимет целых два часа его драгоценного времени! Он больше не рассказывал забавных историй, не шутил с ней, и кажется, вообще не стремился остаться с ней наедине. Даже сегодня, в такой день, он проснулся задолго до нее, почитал «Таймс», просмотрел почту, позвонил Сесилу Битону насчет костюмов к «Отелло», потом Бобби Лонги относительно декораций и хореографу Билли Софкину о постановке танца, который он хотел включить в спектакль… Если бы он играл роль жениха на сцене, насколько удачнее он сыграл бы ее!Снаружи раздался вой сирены, потом где-то высоко над головой тяжело загудел самолет-снаряд V-1. Элис засопела еще громче, нервно сжимая в руке носовой платок.Этот гул напомнил Фелисии бухту Иден-Рок, где у причала стояли шикарные моторные лодки с невыключенными двигателями; их низкий монотонный звук связывался у нее с продолжительными застольями под навесом в окружении цветов…Потом раздалась серия коротких взрывов, когда зенитки открыли огонь; задребезжали стекла в окнах – и совершенно неожиданно наступила зловещая тишина.– О Боже! – простонала Элис. Это был момент, которого боялся каждый. Когда двигатель V-1 замолкал, самолет-снаряд начинал падать, сначала медленно, планируя на своих маленьких уродливых крыльях, потом резко устремлялся вниз и взрывался от удара о землю. Одного такого снаряда было достаточно, чтобы уничтожить целый квартал домов, а пятнадцати или двадцати секунд между отключением двигателя и взрывом было мало, чтобы спрятаться в убежище – в лучшем случае, при желании можно было прочитать молитву, но у Фелисии такого желания не было.– О, замолчи, Элис, – отрывисто сказала она. – Это где-то далеко.– Слушаюсь, мисс. – Элис закатила глаза, как испуганная лошадь, но она больше боялась не угодить Фелисии, чем быть разорванной в клочья немецкой бомбой, поэтому продолжала расправлять складки платья своей хозяйки, беззвучно шепча молитвы. Раздался взрыв такой силы, что от него захватило дух – очевидно, снаряд разорвался совсем близко. Шторы всколыхнулись, весь дом, кажется, подпрыгнул и потом опустился на землю, посуда попадала и разбилась вдребезги. За окном все почернело от дыма и обломков; вдалеке завыла сирена скорой помощи и раздались свистки полицейских, потом послышались первые крики раненых.– Ну что я тебе говорила? – раздраженно сказала Фелисия.Как все в Англии, она была по горло сыта войной, а самолеты-снаряды стали последней каплей, переполнившей чашу терпения; они свидетельствовали о том, что смерть превратилась в чисто механическое явление, и в самолете уже был не нужен летчик, чтобы сбрасывать бомбы. И это в 1944 году, думала Фелисия, ты сидишь в своей ванне, в которой на четыре дюйма налито теплой воды, с крохотным кусочком мыла, дрожишь от холода и ждешь, когда тебе на голову упадет бомба и разнесет тебя на мелкие кусочки.Робби, то ли интуитивно, то ли сам разделяя общее мнение, почувствовал изменившееся настроение публики. Люди уже не хотели, чтобы их вдохновляли на подвиги. Интерес к патриотическим пьесам пропал – никто больше не хотел смотреть «Генриха V», не хотели слышать: «О Англия! Ты дивный образец величия душевного!» У. Шекспир «Генрих V», пер. Е. Бируковой.

– вместо этого все жаждали любви, страсти, высоких чувств, чего угодно, только не упоминания о войне и духе патриотизма.Выбор «Отелло» оказался гениальной находкой, потому что эту пьесу никак нельзя было связать с современной ситуацией или найти в ней параллель с Гитлером и военной обстановкой. В эпоху, когда хладнокровно убивали миллионы людей, интерес прессы и общественности вновь обратился к тем, кто погибал за любовь – и доказательством тому должен был служить Отелло…Дрожащими руками Элис надела шляпку на голову Фелисии и приколола ее к волосам. Приятель Бобби Лонги создал эту модель специально для свадьбы; во время войны мода в основном касалась шляп, на которые требовалось лишь несколько лоскутков ткани и не нужно было тратить карточки, выдававшиеся на одежду. Перед войной никто не хотел носить шляпы; теперь они стали очень модными, и чем необычнее и экстравагантнее, тем лучше. Эта шляпка была именно такой: игривой, вызывающей и – честно сказать – смешной; что-то вроде тюрбана из серых кружев и бархата, на котором был укреплен султан из перьев, приколотый сбоку бриллиантовой брошью, той самой, что подарил Фелисии Чарльз на первую годовщину их свадьбы.Она чувствовала, что Робби, вероятно, уже дошел до точки кипения. Без сомнения, он давно высчитал точное количество времени, необходимое им, чтобы добраться до Кэкстон-Холла, и даже добавил пять-десять минут на всякий случай. Все же даже делая поправку на это, Фелисия понимала, что не может больше задержаться ни на минуту.– Ну, ладно, сойдет, – пробормотала она то ли себе, то ли Элис.У Элис был удрученный вид.– О мисс, вы выглядите прекрасно как никогда, – сказала она и опять засопела, но на этот раз потому что глаза у нее были на мокром месте. – Это, должно быть, такой счастливый день для вас, мэм, только вы почему-то совсем не рады.Самое ужасное, подумала Фелисия, что эта глупая женщина с ее постоянным сопением была права. Она действительно не испытывала радости. Ей вовсе не хотелось, чтобы кто-то называл ее «миссис Вейн» или даже «леди Вейн», если до этого дойдет, хотя она подозревала, что это все же случится и очень скоро. Она не могла избавиться от мысли, что их брак был своего рода платой за рыцарское звание, которое должен был получить Робби, и несмотря на то, что он все отрицал, ему ясно дали понять: не будет свадьбы, не будет и дворянства.Фелисия тряхнула головой. Какие неподходящие мысли приходят ей в голову в день свадьбы, тем более что она не имела права так думать. Много лет она хотела выйти замуж за Робби, но постепенно свыклась с мыслью, что это станет, возможно, очень не скоро. Она знала, чего Робби хотел больше всего – собственных детей и семью, вроде той в которой он сам вырос, только без бедности и страданий, омрачавших его детство, и Фелисия не решалась ему сказать, что этого никогда не будет, утешая себя тем, что раз они не могут пожениться, то нет необходимости говорить правду.Если Робби должен был узнать правду, то у нее была сотня возможностей сделать это раньше, или по крайней мере, вчера. Через несколько минут они обменяются кольцами, и уже будет поздно что-либо говорить без того, чтобы не разрушить их брак. Конечно, он может так ни о чем и не узнать; у него нет причин подозревать, что в этом замешано что-то иное, кроме воли случая или особенностей организма. В конце концов, кто об этом знает?Но один человек все же знает, напомнила она себе, и знает очень многое. Как раз в этот момент раздался стук в дверь – не осторожный и вежливый, а решительный и грубый.– Черт возьми, поторопись, – услышала она за дверью голос дяди Гарри. – Все ждут только тебя.– Я будут через минуту.– Надеюсь.– Между прочим, что ты делаешь здесь наверху?– Что делаю? Я поднялся, чтобы воспользоваться туалетом. Робби уже истоптал весь ковер в гостиной, ожидая тебя, дорогая моя, а у Порции совсем пропал интерес к церемонии – и в этом виновата только ты. Всем уже все надоело. На месте Робби я бы ушел и оставил тебя одну, но у него не хватит духу. Ты одета?– Конечно.– Ну, кто знает. – Он открыл дверь и вошел – впечатляющая фигура, как большой откормленный зверь. В петлице у него был цветок, но выражение лица больше подходило для похорон, чем для свадьбы. Он хмуро взглянул на Элис.– Исчезни, – приказал он тоном человека, привыкшего, чтобы ему повиновались. Горничная сделала книксен и выбежала из комнаты к неудовольствию Фелисии.– В чем проблема, черт побери? – спросил Гарри.Она смерила его взглядом.– Никаких проблем нет, – ответила она. – Я одеваюсь.– Чушь собачья. Я знаю тебя, моя дорогая, не забывай об этом. Если ты хочешь быстро одеться, ты это делаешь быстро. Ты просто тянешь время, верно? Заставляешь всех маяться внизу потому, что у тебя не хватает смелости сказать, что ты не хочешь связывать себя узами брака?– Не говори глупости! Конечно, я хочу выйти замуж, Гарри. Я ждала этого момента десять лет.– И ты, вероятно, продолжала бы ждать еще десять, если бы Робби тебе позволил. Знаешь, что он сказал мне внизу?– Нет, и мне это безразлично.– Безразлично или нет, но я тебе скажу. Мы стояли в гостиной – этот парень не предложил мне даже бокала хереса – и он сказал мне, как будет хорошо для Порции иметь братьев и сестер!– Братьев и сестер?– Он мыслит масштабно. В его семье было четверо или пятеро детей, я забыл сколько. Ему нравятся большие семьи. Я лично считаю это мещанством.– Ерунда! Ты бы с удовольствием имел много детей, и ты это знаешь.Гарри расправил усы и нахально подмигнул ей.– Я бы, наверное, с удовольствием делал их, если бы ты была их матерью. Не могу представить себя заботящимся о куче детей. Я всегда хотел сам быть в центре внимания… Ладно, оставим это. Дело в том, что ты по-прежнему бессовестно обманываешь Робби, и у тебя будут большие неприятности, какой бы умной ты себя ни считала.– А тебе-то что?– О, мне от этого ни жарко ни холодно. Это проблема Вейна, а не моя. Но однажды тебе все это еще аукнется, и я не хочу, чтобы при этом присутствовала Порция.– Благодаря Чарльзу ты победил, Гарри. Она живет у тебя в Лэнглите, хотя и против моей воли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62