Фелисия не представляла себе, в какой комнате может находиться Робби, пока не услышала тихие голоса и не увидела огонек сигареты.– …посмешище, – услышала она шепот Робби.– Ну что ты, Робби, ты выше всех их, вместе взятых.Она узнала голос Рэнди Брукса, хотя он тоже говорил шепотом. «Почему шепотом? – подумала она. – Не хотят беспокоить ее, думая, что она все еще спит в спальне наверху?» – В шепоте была какая-то странная интимность – Робби обычно говорил шепотом, когда они были вместе в постели, даже когда их никто не мог услышать. Ей всегда казалось это странным. Она сама говорила нормальным голосом, смеялась, вскрикивала, когда они занимались любовью, но Робби, видимо, считал, что должен говорить тихо, будто они делали что-то незаконное и опасное.Забыв о хороших манерах, она остановилась и стала вслушиваться, прислонившись спиной к бару.– Если бы Лисия ненавидела меня, – услышала она слова Робби, – я бы мог понять, почему она это сделала. Но все чертовски осложняется тем, что она любит меня.– Прости за откровенность, но у нее странная манера выражать свою любовь. А тебе не приходила мысль, что она, может быть, спятила?– Спятила?– Сошла с ума.Робби затянулся, его профиль на секунду появился из темноты в красном свете горящей сигареты. Он сидел на диване, спиной к Фелисии, так что она видела только его затылок. Брукс сидел рядом с ним, обнимая его рукой за плечи.– Она не «спятила», Рэнди, ничего подобного.– Тогда в чем ее проблема?– Я – ее проблема.– Ты? Что ты ей сделал?– Все дело в том, что я не сделал. – Робби вздохнул. – Лисия – очень страстная женщина, ты же знаешь.– Ну и что в этом плохого?Последовало долгое молчание.– Дело в том, что мы уже давно… не спали вместе, – сказал Робби.– Ну такое бывает.Робби, казалось, не слушал его – он будто говорил сам с собой.– Странно, – сказал он, – но секс никогда особенно не интересовал меня, пока я не встретил Лисию. Мой отец внушал нам, когда мы еще были детьми, что секс – скверная и опасная вещь, и я, наверное, верил ему. Представляешь, я ни разу не спал с Пенелопой, моей женой, до тех пор пока мы не поженились.Фелисия этого не знала. Сейчас она не могла понять, почему он рассказывает об этом именно Бруксу!– Что это доказывает? – осторожно заметил Брукс, очевидно, не ожидавший такого рода откровения. Лисия тоже не была готова услышать такое – Робби никогда не рассказывал ей об этом, и все же сейчас он делился своим секретом не с ней, а с Рэнди Бруксом.– Пенелопа меня не понимала, – продолжал Робби. – «Было бы понятно, если бы ты был священником», – говорила она. Она была обижена. Я хочу сказать, это были двадцатые годы, понимаешь, я был актером, играл романтические роли – и весьма успешно. А тут я вел себя как лицемерный викторианский святоша. Не могу сказать, чтобы она отказывалась – она давала мне множество возможностей, чуть было не отказалась выйти за меня замуж из-за этого.– Она зациклилась на этом.– Вероятно. Когда же мы наконец переспали в Париже, по пути в Венецию, где мы собирались провести медовый месяц, это не доставило нам обоим большого удовольствия. Не знаю, почему. Понимаешь, я считал, что если я отложу этот момент до свадьбы, то мы испытаем настоящий взрыв страсти, но на самом деле нас постигло разочарование. Особенно Пенелопу. Она недвусмысленно дала мне понять, что я не оправдал ее ожидания.– Это плохо.– Когда я учился в актерской школе, старая Элси Доннелл, лучший педагог из всех, всегда говорила мне: «Это как в спорте, понимаешь, ты должен беречь свои силы для роли». Я считал это вполне оправданным. Я хочу сказать, секс – это страсть, энергия, физическое напряжение – все вместе, верно? И запас сил у тебя не безграничен, не так ли? Если ты без оглядки будешь расходовать их в своих личных отношениях, они исчерпаются, и у тебя не хватит сил на твою работу. То же самое касается и страсти, понимаешь? Иногда мне кажется, что я боялся страсти, как будто она опустошала меня – как будто она отнимала у меня силы… – Он помолчал. – Я считал, что от этого страдает моя игра на сцене, – печально произнес он. – Я чувствовал, что должен сделать выбор.Не в этом ли крылось объяснение? Фелисия похолодела при мысли о том, чего она была лишена все эти годы. Неужели он променял их жизни на свою работу?– Я никогда не думал о сексе с такой точки зрения, – задумчиво сказал Брукс. Потом после паузы добавил: – Это еще и удовольствие, Робби.– Да-да, конечно, – нетерпеливо произнес Робби. – Я не утверждаю, что Элси была права, но дело в том, что я поверил ей. Я до сих пор считаю, что в ее словах есть доля истины. Тем не менее, – резко сказал он, – мой брак рухнул ко всем чертям. Потом я встретил Лисию, и все изменилось. Она была актрисой, понимаешь, и чертовски хорошей актрисой, но она верила совсем в другое – любовь, секс, страсть, актерская игра, они были для нее едины, связаны между собой. Между нами с первого взгляда возникло влечение, а вовсе не любовь, понимаешь. По отношению к Пенелопе я чувствовал себя ужасно виноватым за то, что я сделал – или не сделал, и к тому же страдал оттого, что спал с женой другого мужчины – вполне порядочного парня, как я узнал позднее, а вовсе не напыщенного тирана, каким его изобразила мне Лисия, но ведь все лгут о своих супругах, когда заводят любовников. Я не мог перед ней устоять – даже, пожалуй, и не пытался, если честно сказать. Я поплыл по течению, и все было просто чудесно.– Значит, все было хорошо… – Я занимался с Фелисией тем, о чем даже не мог подумать, живя с Пенелопой. Каким-то образом она помогла мне раскрыться, впервые заставила меня понять, что такое секс. Я не мог ею насытиться, Рэнди, не мог выпустить из рук. Я чувствовал ее запах в своей гримуборной, ощущал ее вкус у себя на губах, не мог забыть о ней, находясь на сцене… Мы часто скрывались вдвоем в маленьких гостиницах и тавернах, боясь, что частные детективы могут нас выследить. Страх, вина, страсть – как мы тогда жили! А потом, когда мы смогли встречаться открыто, какое это было облегчение. Мы поселились вместе, вместе играли в театре, просыпались по утрам, зная, что не нужно придумывать никаких объяснений…– А потом?– А потом? Не знаю. Внезапно мы перестали быть тайными любовниками – мы стали знаменитыми людьми. Мы уже не прятались – мы выставляли себя напоказ. И я начал думать, что страдает моя работа. О нет, не сразу. Напротив, сначала я думал, что Лисия права – секс действительно помогает мне быть лучше на сцене. Мне не приходилось изображать страсть, я чувствовал ее.Вейн засмеялся.– Тогда я вкладывал слишком много чувственности даже в те роли, где этого и не требовалось. Я помню, как бедный Тоби Иден жаловался, что я играю Яго, будто я – собака, пытающаяся потереться о ногу Отелло! Он был так смущен, мой друг Тоби, что не мог даже посмотреть мне в глаза на сцене – все время склонял голову, чтобы не видеть меня. Один из критиков писал, что он был похож на лошадь, которая увидела что-то на дороге, что ей очень не понравилось, и она отказывается к этому приближаться… Но в конечном итоге ты же не можешь строить всю роль только на чувственности, верно? И жизнь тоже. Фелисия всегда требовала от меня больше, чем я мог ей дать.Голос Брукса был так тих, что в нем не чувствовалось никакой заинтересованности. Или это было притворством? – подумала Фелисия. Может быть, он понял, что лучший способ заставить Робби говорить – это не возражать и не перебивать его?– Женщины все таковы, Робби, – пробормотал он. – Они так устроены.Фелисия слышала собственное дыхание, и удивлялась, что Робби и Рэнди до сих пор не заметили ее присутствие. Она испытывала странное чувство отстраненности – не это ли чувствует публика в зале? – вместе со все растущим возмущением, что Робби решил поделиться такими интимными подробностями с Рэнди Бруксом. Он ненавидел говорить о себе, всегда избегал этой темы в разговорах с ней, и все же здесь он свободно беседовал с Рэнди о тех самых вещах, которые были особенно важны в отношениях между ней и им. Она прекрасно помнила, как он постепенно отдалялся от нее, становясь день ото дня – или скорее ночь от ночи – все отчужденнее. Казалось, Робби испытывал страх перед тем, что она в нем пробуждала.Она убеждала себя, что это не имеет значения, что их любовь друг к другу важнее секса, что их совместная работа на сцене полностью компенсирует то, что они потеряли, но боль и обида никогда не покидали ее, даже усиливались до тех пор, пока не стали отравлять ей жизнь.– Может быть, я недостаточно хорошо знаю женщин. Иногда мне кажется, что я вообще ничего не знаю, кроме театра…Вейн надолго замолчал, потом глубоко вздохнул.– Хуже всего, что я не знаю, сможем ли мы с Лисией когда-нибудь играть вместе как раньше.Фелисия почувствовала, что ее сердце в буквальном смысле остановилось. Она сжала кулаки, так что ногти вонзились ей в ладони, будто она усилием воли хотела вернуть свое сердце к жизни.– Почему ты так думаешь, Робби?– Фогель считает, что это потребует от нее слишком большого напряжения всех сил. Мне не хотелось говорить ему об этом, но мне кажется, что это было бы большим напряжением и для меня.– Это из-за того, что она провалила спектакль в Сан-Франциско?– Нет – хотя частично и из-за этого. Все дело в том, что она ждет от меня слишком многого. Я вижу это по ее глазам – я видел это там, на балконе, в Сан-Франциско, – любовь, гнев, желание – все сочетание эмоций, которые она обращала ко мне, и я понял, что я думаю о ней, о Фелисии, а не о Ромео. Мои мысли были не о роли, понимаешь – они были о ней, вот по какой причине я упал. – Она услышала звук, похожий на рыдание.За спиной Фелисии шумно заработал холодильник, заглушая голоса. Она уловила слова «сделка с Марти Куиком» и фразу Брукса: «Ты, должно быть, не в своем уме, Робби». Она не придала этому значения – ее не интересовали сделки и бизнес. Холодильник выключился. Как, черт возьми, она может жить в доме, где есть настоящий бар с белыми кожаными табуретами, мойкой и зеркальной стойкой? Она оперлась рукой о бар и почувствовала под рукой острое, холодное лезвие ножа. Это был подарок Робби от Аарона Даймонда – один из тех дорогих предметов ручной работы, сделанный в форме зазубренного кинжала с рукояткой из оленьего рога, с помощью которого тот, кто выступал в роли бармена, мог нарезать лимон, открыть бутылку и наколоть лед. Робби никогда им не пользовался; он ни разу в жизни не готовил коктейль. Фелисия сжала нож в руке.– Мне нужны деньги, в этом все дело, – сказал Робби.Она увидела язычок пламени, когда Робби закурил новую сигарету, услышала позвякивание кубиков льда в стакане, из которого пил Рэнди Брукс. Интересно, сколько времени они сидят вот так в темноте и откровенничают друг с другом?– Тебе не следует так много курить, Робби, – мягко сказал Брукс. – Это вредно для тебя. – Он произнес эти слова со странной интонацией, как беспокоящаяся о муже жена.– Это дурная привычка, я знаю.– С дурными привычками можно делать только одно, Робби, – избавляться от них.– Мой дорогой Рэнди, я восхищаюсь твоей силой воли, но не думаю, что если я брошу курить или стану вегетарианцем, это поможет решить мои проблемы.– Пожалуй, ты прав. Я лишь хотел сказать, что тебе следует больше заботиться о себе. Ты все время думаешь и заботишься только о Лисии. Попытайся для разнообразия подумать о себе.– Забочусь о Лисии – посмотри, что из этого получилось! – с болью в голосе воскликнул Робби.– А тебе не приходило в голову, что это вовсе не твоя вина? Все всегда беспокоились о Лисии. Ну, конечно, почему же не побеспокоиться о ней? Она красивая, она хрупкая, она талантливая, у нее проблемы. Но ты – гений, Робби, ты – самый лучший. И тем не менее, я не вижу никого, кто бы тревожился о тебе. – Брукс на мгновение замолчал. – Видишь ли, я пытаюсь тебе сказать, что я тревожусь о Робби Вейне. Я беспокоюсь о твоем счастье.– Я не могу быть счастлив, когда Фелисия несчастлива.– Я думаю, ты неправ. Если бы я рассиживался без дела в ожидании того, когда Натали будет счастлива, я бы давно умер. Слушай, я понимаю, что вы с Лисией – одна команда, и если Лисия сможет снова взять себя в руки, вы станете отличной командой, черт возьми, самой лучшей. Но вы, кроме всего прочего, партнеры, соперники, каждый из вас помнит, кто что кому сделал и кто в чем виноват. Черт, быть звездой очень нелегко, но быть женатым на звезде в сто раз труднее… Делай то, что ты считаешь нужным, чтобы помочь Лисии, но не забывай, что на свете есть человек, для которого ты небезразличен, вот что я хотел сказать. – Он невесело усмехнулся. – Черт, почему такие вещи так трудно говорить?Фелисия хотела убежать наверх к себе в комнату, но от страха, что, если она сдвинется с места, ее обнаружат, ноги будто приросли к полу; она боялась услышать еще что-нибудь, но не могла не слушать. Она убеждала себя, что это всего лишь игра ее воображения – Робби просто изливал другу душу, а Рэнди Брукс просто волновался за него. Ни один из них не сказал ничего необычного… И все же в их беседе, в том, как они сидели плечом к плечу, было что-то такое, от чего у нее к горлу подступила тошнота. Ей захотелось, чтобы Робби смутился и отодвинулся подальше от Брукса, но он не сделал ни того, ни другого.– Я тебя понял, – сказал Робби. – Или думаю, что понял. Но, мой дорогой Рэнди, я не…Брукс грустно рассмеялся.– Я знаю. Боже, мы даже не можем произнести это вслух, верно? Тут нет ничего необычного – для тебя, я хотел сказать. Давай посмотрим правде в глаза: в Англии это явление не редкость в театральных кругах, разве нет? Посмотри на Ноэля, или Бинки, или Гая Дарлинга…– Да, или Филипа Чагрина. Я знаю. Честно сказать, я по-другому смотрю на эти вещи. Здесь нет притворства, понимаешь. Филип всегда был изнеженным, женоподобным. Он любит мальчиков. И взрослых мужчин тоже. Так же как Ноэль, Бинки и Гай. Они не притворяются теми, кем на самом деле не являются.– Этот мир весьма противоречив. Внешность обманчива. Посмотри на Марка Стронга.– На Марка Стронга? Да он само воплощение мужского начала, как Гейбл. Мне казалось, что он не в последнюю очередь известен тем, что всегда старается переспать с каждой своей партнершей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62