Пентекост был журналистом, или претендовал на эту роль, и одним из тех молодых людей, которые были увлечены театром, но не могли найти себе место в нем. И он, конечно, благоговел перед великим Робертом Вейном.Пентекост напоминал ей Кассио – именно такого худого и голодного парня, которого надо было опасаться, – хотя Робби сразу же проникся расположением к нему, прислушивался к его замечаниям, наслаждаясь его поклонением. С Фелисией молодой человек был вежлив, но его вежливость не скрывала некоторого презрения по отношению к ней. Хотя он писал статьи только для местных газет, он окончил Оксфорд и считал себя интеллектуалом. Фелисия не отрицала, что он был умен, сообразителен, но иногда излишне резок. В Оксфорде Пентекост поставил несколько любительских спектаклей и даже играл в университетском драматическом кружке. Сейчас он писал статью о Робби для журнала «Нью Стейтсмен».– Робби, дорогой, – сказала Фелисия, – я должна поговорить с тобой об освещении в моих сценах.Краем глаза она заметила быстрый взгляд, которым обменялись Робби и Пентекост, означавший: «О Боже, что еще?» Он напомнил ей такие же взгляды, которыми обменивались Робби и Рэнди Брукс, тайные, все понимающие, нетерпеливые.– О нем позаботятся, – сказал Робби. – Я не могу все делать одновременно. – Он увидел выражение ее лица и тут же сменил тон. – Дорогая моя, – ласково успокоил он ее (как она ненавидела, когда ее успокаивали!), – обещаю тебе, что все будет хорошо.Фелисия нетерпеливо топнула ногой.– Половину времени я нахожусь в темноте, – возмущенно возразила она.– Послушай, пока нет Филипа, я должен следить за всей постановкой, Лисия. Мы обязательно направим на тебя свет! Верно, Род?– Верно, босс, – мрачно произнес осветитель. – Мы потом все проверим.– Я хочу, что все проверили сейчас.– Ну, было бы неплохо, если бы ты шла чуть медленнее, дорогая. Понимаешь, осветители не успевают за тобой.– Я не собираюсь делать ничего подобного! Во всяком случае, – она кивнула в сторону Рода, – это не моя обязанность облегчать ему жизнь. Наоборот, это его работа держать меня в луче света, чтобы я не произносила свои слова к темноте. Мне кажется, я не прошу ничего из ряда вон выходящего.– А мне это показалось неплохой идеей, – вмешался Пентекост. У него был хорошо поставленный голос с оксфордским выговором, однако в нем проскальзывали нотки презрения и интеллектуального превосходства. – Знаете, у Комисарского «Макбет» очень мрачен, весь на таких рембрандтовских контрастах, очень впечатляющий, где леди Макбет как бы парит среди теней. Честно сказать, я думаю, что это пьеса не нуждается в ярком свете.– Интересная мысль, – сказал Робби, на секунду закрыв глаза.Фелисия удивленно смотрела на него, испуганная его странной реакцией. Она знала, что когда он был уверен в своих силах, никого не слушал, или вернее слушал, но не обращал на это никакого внимания. Он не нашел своего подхода к «Макбету», и теперь пробовал все, что ему предлагали – этим, видимо, объяснялся и его странный грим: он сделал себе густые накладные брови, длинную черную бороду, жидкие усы, как у китайского мандарина, острый нос, как у Филипа Чагрина, и завернулся в просторный клетчатый плащ.Она сердито посмотрела на Пентекоста, пораженная тем, насколько ей неприятна его внешность. Несмотря на высокий рост, он выглядел очень по-детски, как будто был одним из худых, полуголодных товарищей Оливера Твиста из работного дома мистера Бамбла. Персонажи романа Ч. Диккенса «Приключения Оливера Твиста».

Жидкие светлые волосы Пентекоста были зачесаны назад, его большие уши оттопыривались, лицо было таким худым, будто он недоедал. Его внешность спасали лишь проницательные глаза – как раз подходящие для Яго, подумала она – и поразительно чувственные губы. Рукава и брюки его костюма были коротки, как у школьника, который слишком быстро вырос, но он носил его с непринужденной элегантностью, несмотря на то, что костюм был уже далеко не новый, и не особенно чистый. Фелисия не собиралась выслушивать наставления и советы этого школьника-переростка, как бы высоко Робби ни ценил его.– Мне наплевать на Комисарского, – сказала она. – Я не буду произносить свои слова в кромешной тьме. Публика платит за то, чтобы видеть пьесу. И меня в ней.И менее значительные мужчины, старше по возрасту и более влиятельные, отступили бы. Но Пентекост не моргнул и глазом.– Да, – спокойно сказал он, – вы абсолютно правы. Добрые жители Манчестера захотят увидеть звезд, если они за это заплатили. И конечно, кто же откажется увидеть вас, мисс Лайл? В Манчестере и в лучшие времена было мало красоты. Я не думаю, что среди зрителей будет хоть одна душа, которая сможет даже на минуту оторвать от вас свой взгляд.– Все будет зависеть от того, смогут ли они меня увидеть или нет.– Понимаю. Но я думаю, что даже при самом тусклом свете вы будете сиять.– Не трудитесь льстить мне, мистер Пентекост. Я слышала похвалы от более важных персон.Фелисия повернулась к Робби.– Неужели я требую слишком многого, когда прошу провести со мной репетицию и чтобы при этом паршивая пресса не стояла у меня за спиной? Я имею в виду, когда ты наконец снизойдешь до того, чтобы дать мне возможность репетировать!У стоявших вокруг Робби людей разом перехватило дыхание. Трудно было бы найти где-то еще полдюжины мужчин, которые явно захотели одновременно исчезнуть – за исключением Пентекоста, которого эта перепалка забавляла и приводила в восторг, потому что он, без сомнения, фиксировал каждое слово.Конечно, Фелисия знала, насколько люди могли быть преданы Робби, но это только подогревало ее гнев. Робби обожали все, включая самых простых рабочих сцены. Он имел «связь с народом», совсем как Генрих Пятый, обладал даром заставить всех почувствовать, что они являются самой важной частью постановки, что их проблемы интересуют его не меньше, чем его собственные – тогда как она была просто капризной звездой, требовательной голливудской стервой-богиней.Она перехватила взгляд Робби – мгновенную вспышку гнева, которую он тут же подавил. На его лице появилась улыбка многострадального терпения.– Конечно, дорогая, – мягко сказал он. – Сейчас все будет готово. – Он повернулся к Пентекосту. – Гиллам, если тебя не затруднит…– Нисколько! Я исчезаю. – Пентекост понимающе улыбнулся и чуть заметно подмигнул Робби. Закурив сигарету – «Вейнс», заметила Фелисия, удивляясь, где он сумел их достать, – он покинул сцену.– Неужели нам так необходимо, чтобы этот прыщавый мальчишка был при тебе во время репетиций, как Босуэлл при докторе Джонсоне? Джеймс Босуэлл (1740–1795) – шотландский юрист и биограф Сэмюэла Джонсона (1709–1784), выдающегося английского лексикографа и критика.

– Ну что ты, дорогая, Гиллам совсем не прыщавый. И он весьма умен – такого парня не часто встретишь в провинциальной газете. Я думаю, он может нам пригодиться, но если он тебе мешает, я попрошу его не попадаться тебе на глаза.– Не попадаться на глаза! Пусть совсем убирается отсюда!Робби открыл было рот, чтобы ответить ей, но не успел произнести и слова, как появился помощник режиссера. Пробормотав извинения, он сообщил, что декорация крепостной стены для Дунсинана была повреждена при перевозке и теперь плотникам придется работать над ней всю ночь. Робби еще не выслушал его до конца, как его окружили люди: кто с чертежами, кто с костюмами, кто с бумагами, которые нужно было подписать. Актеры жаловались на свои тесные гримерные, осветители возмущались плохой электропроводкой в театре, декоратор ругал рабочих сцены за то, что они недостаточно бережно обращаются с декорациями, даже костюмер Тоби Идена был здесь с просьбой оценить новый вариант грима для сцены с призраком Банко. Начался какой-то хаос, все требовали внимания Робби, когда он должен был репетировать с ней. Фелисия с нетерпением ждала возвращения Филипа Чагрина, и, честно сказать, Робби тоже его ждал.– Всего пять минут, дорогая! – крикнул он ей. – Ни минуты больше, обещаю.Она бросила на него взгляд, от которого засохло бы здоровое дерево в цвету, спустилась со сцены, ушла к себе в гримуборную и, захлопнув дверь, заперлась там.Пошел он к черту, мысленно сказала она. Как он смеет, она не его… Фелисия в сердцах попыталась подобрать подходящее слово, но это оказалось непросто. Она не была женой Робби, но с другой стороны, ее нельзя было назвать и его любовницей, не нравилось ей и фраза «постоянная спутница», которую применительно к ней повторяли разделы светской хроники американских газет.Она прошлась по комнате и остановилась у зеркала, чтобы полюбоваться собой, недоумевая, как Робби и любой другой мужчина может быть равнодушным к ней. Для леди Макбет она распустила волосы, которые теперь обрамляли ее бледное лицо; ее выразительные глаза были оттенены гримом, для губ она выбрала, после обсуждения с Филипом, красную помаду, что придавало ее лицу почти плотоядное выражение. Она выглядела прекрасной и пугающей, именно такой женщиной, с которой любой мужчина захотел бы переспать, но которую каждый, кроме очень смелых, счел бы достаточно опасной, чтобы остаться с ней навсегда.Неужели именно такой она предстает перед Робби? Фелисия сбросила костюм, надела старый халат и принялась втирать кольдкрем в кожу, чтобы снять грим, который она делала с такой тщательностью. Ей потребовался почти час, чтобы загримироваться.Она с остервенением терла свое лицо, подгоняемая беспокойством, что грим так и не сойдет и она будет обречена до конца жизни оставаться в роли леди Макбет, смывающей кровь со своих рук…Она взглянула на маленькие дорожные часы от Картье – подарок Робби в их счастливые дни. Они показывали половину пятого, а она уже была в театре с одиннадцати часов, дожидаясь пока Робби порепетирует с ней. Даже если сейчас он все-таки решит начать репетицию, ей потребуется час, чтобы вновь загримироваться. Ну тогда ему придется подождать, черт бы его побрал! – злорадно подумала она.Послышался стук в дверь.– Уходи, – спокойно сказала она. Из ящика туалетного столика она достала фляжку и, вопреки указаниям врача, налила себе стакан, но главное – это было против ее собственных привычек. Она никогда не пила в одиночестве у себя в гримуборной – она знала, что тот, кто так делает, долго не протянет. Можно было выпить с кем-нибудь, что она часто делала, можно было пойти куда-то после спектакля и напиться в стельку, но напиваться в одиночку – самое худшее, что могла сделать актриса. И она отставила стакан в сторону.Стук повторился, на этот раз настойчивее. Ну хорошо, сказала она себе, если Робби хочет загладить свою вину, пусть войдет. Она закурила, потом подошла к двери и отперла ее.– Можешь войти, – сказала она. – Я уже одета.Но вошел не Робби, а Пентекост. Фелисия плотнее запахнула на себе халат и посмотрела ему в глаза.– Какого черта вам здесь надо? – спросила она. – Если мистер Вейн хочет начать репетицию, он может сам прийти и пригласить меня.Пентекост улыбнулся. Она с удовлетворением отметила, что у него ужасные зубы.– Несомненно, он может, и он, несомненно, придет. Но я пришел не для этого.Фелисия не могла не восхищаться выдержкой этого молодого человека. Он был всего лишь провинциальным журналистом, только что окончившим университет, но он совершенно свободно чувствовал себя в ее гримуборной.– Тогда для чего вы пришли? – спросила она.Пентекост спокойно посмотрел на нее. Он заметил стакан на туалетном столике, и в его глазах мелькнула насмешка, как будто она только что подтвердила самые худшие слухи о своем поведении.– Я восхищаюсь мистером Вейном, – произнес он. – Я считаю его гением.Фелисия кивнула. Все поклонники Робби считали его гением.– Он очень добр ко мне, как вы знаете. Не многие актеры позволили бы журналисту или критику подойти к ним так близко. Это захватывающее зрелище – видеть, как он работает.– Вероятно, – равнодушно сказала она.– Именно потому, что я испытываю к нему чувство благодарности, я и не знаю, как сказать ему то, что я слышал.Фелисия встрепенулась. Только одно могло заставить ее прислушаться к его словам: а вдруг, несмотря на то, что он живет не в Лондоне и далек от столичных сплетен, он все-таки что-то «слышал».– Что же вы слышали? – спросила она. – О чем вы говорите?Пентекост смущенно передернул плечами.– Мне позвонили из Лондона, – сказал он. – Мой приятель работает в одной ежедневной газете. Он, кажется, узнал причину задержки мистера Чагрина.– Задержки? Он участвует в съемках фильма. Кажется, они потребовали больше времени, чем он ожидал. Так всегда бывает. Он, вероятно, уже едет сюда.– В том-то и дело, что нет. Он не едет сюда и еще долго не сможет этого сделать. Вчера он был арестован. Видите ли, он попытался подцепить одного парня в баре, а тот, к несчастью, оказался полицейским. Вы знаете, как это обычно происходит – как правило, просто предлагаются деньги. Во всяком случае, что-то не получилось. То ли мистер Чагрин предложил недостаточно крупную сумму, то ли ему попался единственный порядочный полицейский на весь Уэст-Энд, но тем не менее он был арестован, обвинен в непристойном поведении, доставлен к мировому судье и теперь должен предстать перед судом.– О мой Бог! Бедный Филип!– Ну все не так страшно, как могло бы быть. Я думаю, что пресса не будет поднимать большого шума. Я хочу сказать, все знают, что он – гомосексуалист, так что это ни для кого не новость. В конце концов, он не женат, у него нет детей, он не является ни министром, ни священником. Конечно, шум будет, но скоро все затихнет. Все же я не думаю, что он сможет приехать в Манчестер. Робби – мистеру Вейну, я хочу сказать, – придется взять всю постановку на себя.– Проклятый «Макбет»! – вырвалось у Фелисии. Эта чертова пьеса была как заколдованная. Теперь Робби придется быть режиссером и одновременно играть главную роль.Она отлично знала, насколько это трудно. Именно его попытка поставить «Ромео и Джульетту» и играть Ромео привела в Америке к ее нервному срыву. Почти все время он был равнодушен к ней, как будто старался во что бы то ни стало избежать стычек – потом когда терпение у него кончилось, он вдруг начал огрызаться, что рассердило и обидело ее.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62