https://wodolei.ru/catalog/dushevie_kabini/dlya_dachi/
Американцы могут спокойно разоружаться — мы сами себя похороним!
«Зачем же он это говорит? Прямо, ликбез какой-то», — тревожно думал Сурков, хорошо зная, что после такого долгого, вроде ни о чем, разговора услышит что-то очень неприятное.
— И это, такое безобразие творится под крылом нашего ЦК, под личным, так сказать, руководством Генерального секретаря! — воскликнул Крючков и бумажной салфеткой вытер выступившие на лбу капельки пота.
— Владимир Александрович, я уверен, что Съезд пойдет в заданном направлении. Мелкие отклонения, конечно, возможны, но за свой участок я отвечаю. Необходимая работа проведена, я вчера, перед отъездом отчитался шифрограммой, вам, наверное, еще не успели доложить, — воспользовавшись паузой, сказал Сурков.
— Почему не успели? Успели! — тут же откликнулся Крючков. — Но вчера было вчера, а сегодня — это сегодня. Обстановка изменилась! А уж если напрямки, то не столько обстановка, сколько мое видение этой обстановки. Я понял, что не время пока убирать Горбачева — буза начнется такая, что можем не справиться. Народ еще не прозрел окончательно, еще на что-то надеется, а мы эту надежду можем разрушить. Сам знаешь: все в нашей стране можно допустить, кроме одного, самого страшного: когда одна вера поломана, а другой — нет.
Но главное, — и тут я с шаталинской шантрапой полностью согласен, — разрушено управление страной! Не мытьем, так катаньем, но враги своего добились: жесткого хребта власти, сверху донизу, больше нет. А без этой, так сказать, вертикали убирай Горбачева или не убирай, лучше не станет. Времени до Съезда осталось с гулькин хвост. Поэтому приказываю: голосование по кандидатуре Горбачева провести с положительным результатом.
— Понял, товарищ Председатель: приказано выждать! — слегка улыбнулся Сурков, ничем не показывая растерянности. — Задача поставлена, разрешите выполнять?
4.6 Другой альтернативы нет!
Это был шанс, которого так долго ждал Рубашкин. Каким-то хитрым способом Таланов достал ему гостевой пропуск на Съезд народных депутатов. Маленький красный прямоугольник с его именем, отчеством и фамилией — Рубашкин вертел его в руках, представляя, как напишет огромную статью на первую полосу, а под ней будет подпись: «Петр Рубашкин, наш собственный корреспондент».
«Нет, лучше — не „собственный“! Парламентский корреспондент — звучит гораздо весомее. А еще лучше — наш собственный парламентский корреспондент! Да, так и надо: наш собственный парламентский корреспондент Петр Рубашкин», — мечтательно улыбался он, пытаясь понять, что же хотят депутаты из Межрегиональной группы. Их заявление было принято всего несколько дней назад:
"Наша позиция состоит в следующем: считая в принципе институт президентства прогрессивной по сравнению с нынешней формой государственного управления, вопрос о Президенте СССР и о процедуре его избрания нельзя решать наспех, без участия новых Верховных Советов союзных республик, без развитой многопартийной системы, без свободной прессы, без укрепления подлинно демократических процедур и традиций в нынешнем Верховном Совете СССР.
Вопрос об избрании Президента СССР должен быть увязан с новыми конституциями Союзных республик, с новым Союзным договором. Без этих обязательных условий принятие решение о президентстве несомненно приведет к новому обострению отношений между Союзным Центром и республиками, к ограничению самостоятельности местных Советов и институтов самоуправления, а также к реальной угрозе восстановления в стране диктаторского режима личной власти…
Межрегиональная депутатская группа, в случае, если М. Горбачев будет избран Президентом СССР, выставит кандидатуру Анатолия Собчака на пост Председателя Верховного Совета СССР".
Рубашкин не слишком разбирался в хитросплетениях московской политики, в мелких дрязгах и больших интригах, которые сопровождали принятие решений в Кремле и на сессиях Верховного Совета. Зато он всегда знал, что хорошо, а что плохо, будучи неколебимо уверен: все, исходящее от всесильного, но насквозь прогнившего и коррумпированного партаппарата — плохо. Напротив, все, что расшатывает эту власть — хорошо и необходимо. По одну сторону — номенклатура и гэбисты, по другую — демократы.
Среди политиков Рубашкин безоговорочно верил только Сахарову. Ельцина он запомнил в самом начале перестройки. На первом Съезде КПСС, который проводил Горбачев, многие невнятно оправдывались, ругали Брежнева, что-то бубнили о застое, но никто не сказал ни слова о собственной вине. Никто, кроме безвестного тогда секретаря Свердловского Обкома. Прошло несколько лет, а Рубашкин до сих пор помнил слова Ельцина:
— Да, я видел и понимал происходящее. Но мне не хватило смелости и политической решительности, чтобы выступить против!
Вскоре Горбачев назначил Ельцина первым секретарем Московского горкома, и Рубашкин почувствовал, что перестройка действительно началась. Он даже выписал «Московскую правду», чтобы следить за войной, которую Ельцин вел с партийной мафией.
Вскоре Горбачев вернул Сахарова из ссылки, закончил афганскую войну и дал народу гласность. Однако позже пошел на попятный: Ельцина сняли со всех постов, на заводах и фабриках прошли митинги, будто списанные с худших образцов коммунистической пропаганды: дескать, что там считает Ельцин, мы не знаем и знать не хотим, но требуем его осуждения!
И с Сахаровым Горбачев вел себя не так, как надо бы. На Съездах не давал ему говорить, одобрял, когда депутаты агрессивно-послушного большинства захлопывали и освистывали Андрея Дмитриевича. А когда началось кровопролитие на Кавказе и в Средней Азии, Рубашкин окончательно разочаровался в Горбачеве.
И теперь ему по большому счету было безразлично, изберут Горбачева Президентом СССР или нет. Только Ельцин мог и должен был занять этот пост. В Ленинграде даже действовал комитет по поддержке Бориса Николаевича, бесхитростно названный «Ельцин — Президент».
Однако ничего подобного в статье, которую Рубашкин должен был надиктовать по телефону из Москвы, разумеется, быть не могло. Засилье обкомовцев в газетах и на телевидении было очень сильным, и статью с честным изложением его мыслей все равно не напечатают.
Но эти мысли шли будто вскользь, не мешая работе над планом того, что предстоит сделать в Москве. На отдельных листах блокнота Рубашкин записывал фамилии депутатов, у которых собирался брать интервью, а ниже — тезисы их публичных заявлений, подобранные из старых газет и записей.
Первым, конечно, был Собчак, но Рубашкин опасался, что не сможет его поймать. Анатолий Александрович был занятым и знаменитым человеком. Недавно «Аргументы и Факты» опубликовали рейтинг ведущих политиков. Самым популярным оказался Николай Иванович Рыжков, а Сахаров, Горбачев и Собчак отставали всего на один пункт, разделяя места со второго по четвертое.
Как это ни странно, но Ельцин в этом списке был только седьмым.
«Хорошо бы взять интервью у Ельцина», — думал Рубашкин, отыскивая тем временем папку с вырезками по Щелканову. — «Главное, чтобы оказаться в нужный момент, и чтобы других журналистов рядом не было».
Дверь открылась, резко ударившись о стоявший рядом шкаф.
— Твою командировку я пробил, но денег не будет, — закричал с порога Кокосов. — Бухгалтерия уперлась, что командировочные внештатникам не полагаются.
— Как же я поеду без денег? — растерялся Рубашкин.
— Вот двадцатник! Последнее отдаю, а остальные доставай, где хочешь, — сказал Кокосов, протягивая мятые купюры. — Главный тебя в упор не помнит, но обещал поставить твой материал на первой полосе и двойной гонорар. Представляешь, чего мне стоило его уломать? Если справишься, буду ставить вопрос о твоем переводе в штат.
— Пока я буду деньги искать, Съезд кончится, сегодня второй день работы. Я и так на открытие не успел, — вздохнул Рубашкин.
— Хорошо, что напомнил! Надо срочно выудить и обработать тассовку — сейчас по радио передали, что на Съезде проголосовали за отмену 6-й и 7-й статей Конституции, — Кокосов хлопнул себя по лбу — он часто так делал, когда что-нибудь забывал. Остряки шутили, что Кокосов вправляет себе мозги. — Абздец пришел коммунякам, как ты и предсказывал.
— То ли еще после выборов будет, — ухмыльнулся Рубашкин, жалея, что поздно получил пригласительный билет, и такое событие прошло без него.
Собирая бумаги, Петр вдруг удивился: почти два года он боролся за отмену 6-й статьи, исписал сотни страниц, до хрипоты кричал и спорил на митингах. Ему и многим другим казалось, что стоит вычеркнуть из Конституции упоминание о руководящей и направляющей роли Коммунистической партии, как тут же все образуется. Рубашкин не знал, что именно образуется, но верил в немедленные перемены к лучшему. Бывшие колхозники и работники совхозов станут хозяевами земли, будут созданы и быстро наберут силу фермерские хозяйства, заводы и фабрики сперва станут арендными, и затем рабочие выкупят у государства свои предприятия. А разваливших экономику проворовавшихся директоров сменят молодые экономисты и инженеры. Такие, как, например, Боря Горлов.
И вот теперь время всевластия КПСС вроде бы миновало, но Рубашкин не ощутил радости. Его мысли были заняты предстоящим отъездом, и сенсационная новость показалась досадной помехой более важным делам.
— Мне на вокзал надо. Очередь за билетами часа на два, а еще где-то надо перехватить денег. Дай обработать тассовку кому-нибудь другому, — сказал он Кокосову.
— Все в разгоне, а до сдачи номера осталось меньше часа. Кроме тебя — некому, — возразил Кокосов. — Ты же не хочешь, чтобы над нами весь город смеялся, если такую новость прошляпим?
На тассовку ушло минут десять: Рубашкин исправил всего два слова и вставил запятую. Пока машинистки перепечатывали заметку, он прошелся по кабинетам. У Волобуева нашлась тридцатка, а Шевчук, расспросив зачем, выложил еще двадцать пять. Отложив двадцать рублей на билеты, Рубашкин решил, что на два дня ему хватит.
* * *
Поезд пришел без двадцати девять, опоздав почти на два часа, и Рубашкин волновался, что опоздает. Только пройдя в Боровицкие ворота, где у него дважды проверили документы, он вздохнул с облегчением — до начала заседания еще оставалось время. Петр первый раз попал в Кремль и с интересом огляделся вокруг. Архитектура его не впечатлила, а стеклянный прямоугольник Дворца Съездов выглядел чужеродным, будто в поданный к столу торт кто-то воткнул папиросный окурок.
Он не мог понять, что так восхитило Андрея Вознесенского, посвятившего восторженную поэму этому, в общем, нелепому среди старинных зданий, сооружению. "Кажется, там было что-то очень хлесткое: Дворец, как реторта неона. А ведь Вознесенский — архитектор по образованию, неужели не видел, каким гадким выглядит этот самый Дворец? — подумал Рубашкин.
Через площадь группами и поодиночке шли депутаты, многих Петр помнил по телепередачам еще с Первого Съезда. Он вдруг ощутил какую-то неуверенность и недовольство собой. Чем ближе он подходил зданию, тем тревожней становилось на душе.
У входа его остановил охранник и, проверив документы, направил к другому подъезду. Было уже без пятнадцати десять, Рубашкин нервничал, но ему неожиданно повезло. В вестибюле он увидел Собчака. Тот быстро шел, на ходу в чем-то убеждая спутника.
— Анатолий Александрович, два слова для газеты «Вечерний Ленинград», — ни на что не надеясь, окликнул Рубашкин, но Собчак расслышал и неожиданно остановился.
— Я и не знал, что у «Вечерки» есть здесь корреспондент, — сказал он, пожимая Петру руку. — Вы будете писать в сегодняшний номер?
— Если успею до двенадцати найти телефон и передать, — ответил Рубашкин.
— С телефоном не проблема — я вам помогу, а остальное зависит от вас. Мне крайне важно, чтобы избиратели сегодня же узнали мою позицию по поводу происходящего на Съезде. Идемте в сторонку, я отвечу на все ваши вопросы, но при одном условии: вы сделаете все, чтобы статья вышла сегодня же, — увлекая Рубашкина к столикам полупустого буфета, быстро говорил Собчак.
— Задавайте вопросы! Или лучше я сам все расскажу? — усаживаясь, спросил Собчак и, не дожидаясь согласия, начал говорить, Рубашкин едва успевал записывать:
— Меня упрекают, что я пошел против решения Межрегиональной группы якобы из-за того, что Горбачев обещал мне пост председателя Верховного Совета. Я хочу решительно заявить, что с самого начала обсуждения этого вопроса — сперва в Межрегиональной группе, потом в Верховном Совете и, наконец, на Съезде — моя позиция отличалась от принятой среди демократов. Я всегда выступал за построение эффективной вертикали власти, без которой в такой стране, как наша, невозможна сильная исполнительная власть. Иными словами, введение института президентства совершенно необходимо для разделения исполнительной и законодательной ветвей.
— Теперь дальше… Вы успеваете записывать? — Рубашкин кивнул, не отрываясь от блокнота, и Собчак продолжал, все больше повышая голос:
— Кое-кто из демократов опасается, что избрание президента укрепит власть КПСС, поскольку падающий в условиях развала административно-командной системы авторитет и влияние партии будет подкреплен авторитарной по сути властью президента, одновременно являющегося и генеральным секретарем.
Но первые дни работы этого Съезда показали, что эти, на первый взгляд правильные мысли таят в себе огромную опасность. Далеко не случайно, что сразу же после отмены пресловутой 6-й статьи несколько отнюдь не демократически настроенных депутатов предложили проголосовать запрет на совмещение постов президента и генерального секретаря. Их цель — отстранить Горбачева от реальной власти, поскольку «правым» во главе с Егором Лигачевым такое решение крайне выгодно. Ясно, что в этом случае Горбачев станет сугубо представительской фигурой. Ведь, несмотря на отмену 6-й статьи, власть до сих пор находится в здании ЦК на Старой площади, и до тех пор, пока взамен старой властной вертикали не появится новая, нельзя давать консерваторам шанс устранить Горбачева.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68
«Зачем же он это говорит? Прямо, ликбез какой-то», — тревожно думал Сурков, хорошо зная, что после такого долгого, вроде ни о чем, разговора услышит что-то очень неприятное.
— И это, такое безобразие творится под крылом нашего ЦК, под личным, так сказать, руководством Генерального секретаря! — воскликнул Крючков и бумажной салфеткой вытер выступившие на лбу капельки пота.
— Владимир Александрович, я уверен, что Съезд пойдет в заданном направлении. Мелкие отклонения, конечно, возможны, но за свой участок я отвечаю. Необходимая работа проведена, я вчера, перед отъездом отчитался шифрограммой, вам, наверное, еще не успели доложить, — воспользовавшись паузой, сказал Сурков.
— Почему не успели? Успели! — тут же откликнулся Крючков. — Но вчера было вчера, а сегодня — это сегодня. Обстановка изменилась! А уж если напрямки, то не столько обстановка, сколько мое видение этой обстановки. Я понял, что не время пока убирать Горбачева — буза начнется такая, что можем не справиться. Народ еще не прозрел окончательно, еще на что-то надеется, а мы эту надежду можем разрушить. Сам знаешь: все в нашей стране можно допустить, кроме одного, самого страшного: когда одна вера поломана, а другой — нет.
Но главное, — и тут я с шаталинской шантрапой полностью согласен, — разрушено управление страной! Не мытьем, так катаньем, но враги своего добились: жесткого хребта власти, сверху донизу, больше нет. А без этой, так сказать, вертикали убирай Горбачева или не убирай, лучше не станет. Времени до Съезда осталось с гулькин хвост. Поэтому приказываю: голосование по кандидатуре Горбачева провести с положительным результатом.
— Понял, товарищ Председатель: приказано выждать! — слегка улыбнулся Сурков, ничем не показывая растерянности. — Задача поставлена, разрешите выполнять?
4.6 Другой альтернативы нет!
Это был шанс, которого так долго ждал Рубашкин. Каким-то хитрым способом Таланов достал ему гостевой пропуск на Съезд народных депутатов. Маленький красный прямоугольник с его именем, отчеством и фамилией — Рубашкин вертел его в руках, представляя, как напишет огромную статью на первую полосу, а под ней будет подпись: «Петр Рубашкин, наш собственный корреспондент».
«Нет, лучше — не „собственный“! Парламентский корреспондент — звучит гораздо весомее. А еще лучше — наш собственный парламентский корреспондент! Да, так и надо: наш собственный парламентский корреспондент Петр Рубашкин», — мечтательно улыбался он, пытаясь понять, что же хотят депутаты из Межрегиональной группы. Их заявление было принято всего несколько дней назад:
"Наша позиция состоит в следующем: считая в принципе институт президентства прогрессивной по сравнению с нынешней формой государственного управления, вопрос о Президенте СССР и о процедуре его избрания нельзя решать наспех, без участия новых Верховных Советов союзных республик, без развитой многопартийной системы, без свободной прессы, без укрепления подлинно демократических процедур и традиций в нынешнем Верховном Совете СССР.
Вопрос об избрании Президента СССР должен быть увязан с новыми конституциями Союзных республик, с новым Союзным договором. Без этих обязательных условий принятие решение о президентстве несомненно приведет к новому обострению отношений между Союзным Центром и республиками, к ограничению самостоятельности местных Советов и институтов самоуправления, а также к реальной угрозе восстановления в стране диктаторского режима личной власти…
Межрегиональная депутатская группа, в случае, если М. Горбачев будет избран Президентом СССР, выставит кандидатуру Анатолия Собчака на пост Председателя Верховного Совета СССР".
Рубашкин не слишком разбирался в хитросплетениях московской политики, в мелких дрязгах и больших интригах, которые сопровождали принятие решений в Кремле и на сессиях Верховного Совета. Зато он всегда знал, что хорошо, а что плохо, будучи неколебимо уверен: все, исходящее от всесильного, но насквозь прогнившего и коррумпированного партаппарата — плохо. Напротив, все, что расшатывает эту власть — хорошо и необходимо. По одну сторону — номенклатура и гэбисты, по другую — демократы.
Среди политиков Рубашкин безоговорочно верил только Сахарову. Ельцина он запомнил в самом начале перестройки. На первом Съезде КПСС, который проводил Горбачев, многие невнятно оправдывались, ругали Брежнева, что-то бубнили о застое, но никто не сказал ни слова о собственной вине. Никто, кроме безвестного тогда секретаря Свердловского Обкома. Прошло несколько лет, а Рубашкин до сих пор помнил слова Ельцина:
— Да, я видел и понимал происходящее. Но мне не хватило смелости и политической решительности, чтобы выступить против!
Вскоре Горбачев назначил Ельцина первым секретарем Московского горкома, и Рубашкин почувствовал, что перестройка действительно началась. Он даже выписал «Московскую правду», чтобы следить за войной, которую Ельцин вел с партийной мафией.
Вскоре Горбачев вернул Сахарова из ссылки, закончил афганскую войну и дал народу гласность. Однако позже пошел на попятный: Ельцина сняли со всех постов, на заводах и фабриках прошли митинги, будто списанные с худших образцов коммунистической пропаганды: дескать, что там считает Ельцин, мы не знаем и знать не хотим, но требуем его осуждения!
И с Сахаровым Горбачев вел себя не так, как надо бы. На Съездах не давал ему говорить, одобрял, когда депутаты агрессивно-послушного большинства захлопывали и освистывали Андрея Дмитриевича. А когда началось кровопролитие на Кавказе и в Средней Азии, Рубашкин окончательно разочаровался в Горбачеве.
И теперь ему по большому счету было безразлично, изберут Горбачева Президентом СССР или нет. Только Ельцин мог и должен был занять этот пост. В Ленинграде даже действовал комитет по поддержке Бориса Николаевича, бесхитростно названный «Ельцин — Президент».
Однако ничего подобного в статье, которую Рубашкин должен был надиктовать по телефону из Москвы, разумеется, быть не могло. Засилье обкомовцев в газетах и на телевидении было очень сильным, и статью с честным изложением его мыслей все равно не напечатают.
Но эти мысли шли будто вскользь, не мешая работе над планом того, что предстоит сделать в Москве. На отдельных листах блокнота Рубашкин записывал фамилии депутатов, у которых собирался брать интервью, а ниже — тезисы их публичных заявлений, подобранные из старых газет и записей.
Первым, конечно, был Собчак, но Рубашкин опасался, что не сможет его поймать. Анатолий Александрович был занятым и знаменитым человеком. Недавно «Аргументы и Факты» опубликовали рейтинг ведущих политиков. Самым популярным оказался Николай Иванович Рыжков, а Сахаров, Горбачев и Собчак отставали всего на один пункт, разделяя места со второго по четвертое.
Как это ни странно, но Ельцин в этом списке был только седьмым.
«Хорошо бы взять интервью у Ельцина», — думал Рубашкин, отыскивая тем временем папку с вырезками по Щелканову. — «Главное, чтобы оказаться в нужный момент, и чтобы других журналистов рядом не было».
Дверь открылась, резко ударившись о стоявший рядом шкаф.
— Твою командировку я пробил, но денег не будет, — закричал с порога Кокосов. — Бухгалтерия уперлась, что командировочные внештатникам не полагаются.
— Как же я поеду без денег? — растерялся Рубашкин.
— Вот двадцатник! Последнее отдаю, а остальные доставай, где хочешь, — сказал Кокосов, протягивая мятые купюры. — Главный тебя в упор не помнит, но обещал поставить твой материал на первой полосе и двойной гонорар. Представляешь, чего мне стоило его уломать? Если справишься, буду ставить вопрос о твоем переводе в штат.
— Пока я буду деньги искать, Съезд кончится, сегодня второй день работы. Я и так на открытие не успел, — вздохнул Рубашкин.
— Хорошо, что напомнил! Надо срочно выудить и обработать тассовку — сейчас по радио передали, что на Съезде проголосовали за отмену 6-й и 7-й статей Конституции, — Кокосов хлопнул себя по лбу — он часто так делал, когда что-нибудь забывал. Остряки шутили, что Кокосов вправляет себе мозги. — Абздец пришел коммунякам, как ты и предсказывал.
— То ли еще после выборов будет, — ухмыльнулся Рубашкин, жалея, что поздно получил пригласительный билет, и такое событие прошло без него.
Собирая бумаги, Петр вдруг удивился: почти два года он боролся за отмену 6-й статьи, исписал сотни страниц, до хрипоты кричал и спорил на митингах. Ему и многим другим казалось, что стоит вычеркнуть из Конституции упоминание о руководящей и направляющей роли Коммунистической партии, как тут же все образуется. Рубашкин не знал, что именно образуется, но верил в немедленные перемены к лучшему. Бывшие колхозники и работники совхозов станут хозяевами земли, будут созданы и быстро наберут силу фермерские хозяйства, заводы и фабрики сперва станут арендными, и затем рабочие выкупят у государства свои предприятия. А разваливших экономику проворовавшихся директоров сменят молодые экономисты и инженеры. Такие, как, например, Боря Горлов.
И вот теперь время всевластия КПСС вроде бы миновало, но Рубашкин не ощутил радости. Его мысли были заняты предстоящим отъездом, и сенсационная новость показалась досадной помехой более важным делам.
— Мне на вокзал надо. Очередь за билетами часа на два, а еще где-то надо перехватить денег. Дай обработать тассовку кому-нибудь другому, — сказал он Кокосову.
— Все в разгоне, а до сдачи номера осталось меньше часа. Кроме тебя — некому, — возразил Кокосов. — Ты же не хочешь, чтобы над нами весь город смеялся, если такую новость прошляпим?
На тассовку ушло минут десять: Рубашкин исправил всего два слова и вставил запятую. Пока машинистки перепечатывали заметку, он прошелся по кабинетам. У Волобуева нашлась тридцатка, а Шевчук, расспросив зачем, выложил еще двадцать пять. Отложив двадцать рублей на билеты, Рубашкин решил, что на два дня ему хватит.
* * *
Поезд пришел без двадцати девять, опоздав почти на два часа, и Рубашкин волновался, что опоздает. Только пройдя в Боровицкие ворота, где у него дважды проверили документы, он вздохнул с облегчением — до начала заседания еще оставалось время. Петр первый раз попал в Кремль и с интересом огляделся вокруг. Архитектура его не впечатлила, а стеклянный прямоугольник Дворца Съездов выглядел чужеродным, будто в поданный к столу торт кто-то воткнул папиросный окурок.
Он не мог понять, что так восхитило Андрея Вознесенского, посвятившего восторженную поэму этому, в общем, нелепому среди старинных зданий, сооружению. "Кажется, там было что-то очень хлесткое: Дворец, как реторта неона. А ведь Вознесенский — архитектор по образованию, неужели не видел, каким гадким выглядит этот самый Дворец? — подумал Рубашкин.
Через площадь группами и поодиночке шли депутаты, многих Петр помнил по телепередачам еще с Первого Съезда. Он вдруг ощутил какую-то неуверенность и недовольство собой. Чем ближе он подходил зданию, тем тревожней становилось на душе.
У входа его остановил охранник и, проверив документы, направил к другому подъезду. Было уже без пятнадцати десять, Рубашкин нервничал, но ему неожиданно повезло. В вестибюле он увидел Собчака. Тот быстро шел, на ходу в чем-то убеждая спутника.
— Анатолий Александрович, два слова для газеты «Вечерний Ленинград», — ни на что не надеясь, окликнул Рубашкин, но Собчак расслышал и неожиданно остановился.
— Я и не знал, что у «Вечерки» есть здесь корреспондент, — сказал он, пожимая Петру руку. — Вы будете писать в сегодняшний номер?
— Если успею до двенадцати найти телефон и передать, — ответил Рубашкин.
— С телефоном не проблема — я вам помогу, а остальное зависит от вас. Мне крайне важно, чтобы избиратели сегодня же узнали мою позицию по поводу происходящего на Съезде. Идемте в сторонку, я отвечу на все ваши вопросы, но при одном условии: вы сделаете все, чтобы статья вышла сегодня же, — увлекая Рубашкина к столикам полупустого буфета, быстро говорил Собчак.
— Задавайте вопросы! Или лучше я сам все расскажу? — усаживаясь, спросил Собчак и, не дожидаясь согласия, начал говорить, Рубашкин едва успевал записывать:
— Меня упрекают, что я пошел против решения Межрегиональной группы якобы из-за того, что Горбачев обещал мне пост председателя Верховного Совета. Я хочу решительно заявить, что с самого начала обсуждения этого вопроса — сперва в Межрегиональной группе, потом в Верховном Совете и, наконец, на Съезде — моя позиция отличалась от принятой среди демократов. Я всегда выступал за построение эффективной вертикали власти, без которой в такой стране, как наша, невозможна сильная исполнительная власть. Иными словами, введение института президентства совершенно необходимо для разделения исполнительной и законодательной ветвей.
— Теперь дальше… Вы успеваете записывать? — Рубашкин кивнул, не отрываясь от блокнота, и Собчак продолжал, все больше повышая голос:
— Кое-кто из демократов опасается, что избрание президента укрепит власть КПСС, поскольку падающий в условиях развала административно-командной системы авторитет и влияние партии будет подкреплен авторитарной по сути властью президента, одновременно являющегося и генеральным секретарем.
Но первые дни работы этого Съезда показали, что эти, на первый взгляд правильные мысли таят в себе огромную опасность. Далеко не случайно, что сразу же после отмены пресловутой 6-й статьи несколько отнюдь не демократически настроенных депутатов предложили проголосовать запрет на совмещение постов президента и генерального секретаря. Их цель — отстранить Горбачева от реальной власти, поскольку «правым» во главе с Егором Лигачевым такое решение крайне выгодно. Ясно, что в этом случае Горбачев станет сугубо представительской фигурой. Ведь, несмотря на отмену 6-й статьи, власть до сих пор находится в здании ЦК на Старой площади, и до тех пор, пока взамен старой властной вертикали не появится новая, нельзя давать консерваторам шанс устранить Горбачева.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68