Я уверен, что они вместе с нами возмущены измышлениями грязных пасквилянтов. Ибо друзья понимают внутреннюю сущность, моральное убожество этих людей. Только таких и могут вербовать враги прогресса.
Наша дорога светла и солнечна. Мы умеем, идя по этой дороге, вырывать с корнем сорняки, выросшие в цветнике великой дружбы народов. Перья, умеющие выдавать черное за белое, а белое за черное, должны быть сломаны. Место двух предателей – на скамье подсудимых.
Сулейман Рустам, народный поэт Азербайджана Баку
ТАКИХ НЕ ПРОЩАЮТ
С гневом прочитали мы в «Известиях» о пошлых, омерзительных писаниях А.Синявского и Ю.Даниэля. Они лакейски сочиняли «сенсационные» книжонки и статейки на потребу буржуазным пропагандистам. Действительно, только чувство брезгливости вызывают грязные опусы этих нравственных уродов – специалистов по «темным проблемам» жизни, пытавшихся осквернить все наше родное, святое, советское.
Злобная клевета на наш общественный строй, государство преследует одну-единственную цель: выслужиться перед врагами Родины, нанеся удар из-за угла, из подворотни. Антисоветские сочинения Синявского и Даниэля – внутренних эмигрантов, а еще прямее говоря, отщепенцев и изменников – вызывают законный гнев всего нашего советского общества. Они должны быть сурово наказаны. Этого требуют интересы и идеалы нашего народа, принципы социалистического гуманизма.
А. Людмилин, главный дирижер музыкального театра, народный артист РСФСР;
М. Подобедов, писатель, член КПСС с 1920 года;
П. Монастырский, главный режиссер Театра им. Кольцова, заслуженный деятель искусств РСФСР
Воронеж
ИХ УДЕЛ – ПРЕЗРЕНИЕ
Что может быть дороже Родины? Она нужна человеку, как солнце, как воздух, как чистый родник, наполняющий грудь живительной силой, едва прикоснешься к нему губами…
Было время, когда я могла потерять ее – мою Родину. Много лет уже прошло с той поры, но я и сейчас нет-нет да и возвращаюсь памятью к тем страшным дням, когда Латвия стонала под игом фашистских оккупантов. Сколько тогда я видела слез, сколько натерпелась ужасов! Помню, как однажды на дороге, ведущей в Бауску, гитлеровские солдаты гнали толпу людей, с котомками за плечами, с узелками в руках. За подолы материнских платьев держались испуганные ребятишки.
В страхе я кинулась в лес. Там уже оказались такие же, как я, местные жители – женщины, дети, старики, прятавшиеся в страхе, что их угонят в рабство, разлучат с отчим домом. Мы готовы были принять любые лишения, лишь бы миновала нас горькая чаша, лишь бы нам удалось остаться здесь, на израненной и поруганной, но милой сердцу латвийской земле. Именно в те страшные дни я особенно глубоко поняла: самое дорогое, что есть у человека – это Родина! <…>
Надо думать, что советское правосудие воздаст преступникам по заслугам. Но самым тяжким наказанием для них явится презрение, гнев советских людей, чей светлый день не в силах омрачить никакие синявские и даниэли!
З. Гулбис, агроном Межотненской селекционной станции
Бауский район, Латвийская ССР
Юрий Левин, математик.
ИЗ ПИСЬМА В РЕДАКЦИЮ ГАЗЕТЫ «ИЗВЕСТИЯ»
Уважаемая редакция!
Статья Дм. Еремина «Перевертыши», напечатанная в Вашей газете, вызывает горечь и недоумение. Читая ее, невольно вспоминаешь такие печальные эпизоды из истории нашей культуры, как недавнее дело И. Бродского, как травля Б. Пастернака, а раньше – А. Ахматовой и М. Зощенко, как кампания против «космополитов», или, из другой области, – как сессия ВАСХНИЛ. Углубляясь дальше в историю, вспоминаешь о гибели О. Мандельштама, И. Бабеля, И. Катаева и многих, многих других. Здесь, в статье Еремина, та же лексика и фразеология, та же демагогическая апелляция к гражданским чувствам читателя, которую помнят все и по 37-му, и по 46 – 49-му, и по 1953 году.
Между тем вся система «доказательств», приводимых в статье, покоится на ложных (лучше сказать – лживых) основаниях. Основной довод Дм. Еремина – ссылка на цитаты Из повестей и рассказов А. Терца и Н. Аржака. Уже давно известно – известно каждому школьнику, – что цитаты, вырванные из контекста, не могут дать представления о целом. А Еремин приводит даже не просто изолированные цитаты, но цитаты, взятые из прямой речи персонажей, или, в лучшем случае, из речи героя, от лица которого ведется повествование. Отождествление литературного героя (хотя бы такого, от лица которого ведется рассказ) с автором и его взглядов с взглядами автора представляет собой до смешного элементарную ошибку, понятную опять-таки любому школьнику, и тем более непростительную для писателя Дм. Еремина (Ср. хотя бы «Записки из подполья» Достоевского или повесть прогрессивной шведской писательницы Сары Лидман «Я и мой сын», написанную от лица оголтелого расиста). «Методом» Еремина можно доказать все что угодно и о ком угодно; хотя бы о Пушкине (цитатами из «Онегина» – что он мечтал о смерти своего дяди <…>
Произведения Терца и Аржака названы в статье «антисоветскими пасквилями», сказано, что эти произведения – «гнусное издевательство над самым дорогим для Родины и народа», об авторах говорится, что они испытывают «ненависть к нашему строю», что они «поступили на службу к самым оголтелым… врагам коммунизма». Итак, Еремин считает произведения Терца и Аржака антисоветскими и антипатриотическими. Их авторы объявлены врагами нашего строя и людьми, не любящими свою Родину.
Об «антипатриотизме». Начнем с того, что любовь к Родине – чувство глубоко интимное, личное – как любовь к женщине или искусству. Ни один человек не вправе требовать от другого – «люби Родину». Другое дело, что человек, не привязанный к своей стране, к ее языку, ее людям, ее пейзажам, – духовно неполноценен, он обкрадывает сам себя, оказывается духовным кастратом, подобно человеку, для которого не существует искусство. Но еще раз повторяю: любовь эта – интимное чувство, которое нельзя афишировать, о котором не подобает кричать на площадях и на газетных страницах, – всякого рода патетические излияния на эту тему всегда, по словам Пастернака, «морально подозрительны» и, как правило, свидетельствуют как раз об отсутствии любви и о желании добиться каких-либо выгод для себя. Во всяком случае, Пушкин, Чаадаев или Лермонтов, которые никогда не афишировали свой патриотизм и которые сказали немало горьких слов о России, были большими патриотами, чем Булгарин и Бенкендорф. <…>
Так вот я утверждаю, что произведения Аржака и Терца продиктованы любовью к своей стране и ее народу, болью, вызванной бедами, пережитыми им, стремлением, чтобы эти беды не повторились, острым переживанием тех неблагополучий, которые и сейчас мешают нам жить. Это литература большого гражданского накала, большой искренности, литература именно патриотическая. <…>
Об «антисоветском» характере произведений Терца и Аржака. Если под антисоветской деятельностью понимать затрагивание любой темы, о которой «не принято» писать, то эти вещи – действительно антисоветские. Однако таким методом нетрудно объявить антисоветским или заклеймить каким-либо другим столь же одиозным ярлыком не угодное кому-либо произведение, вплоть до заметки в стенгазете, критикующей работу столовой – столовая-то наша, советская. <…> Никаких попыток ревизии основ советской государственности или социалистической экономики, никаких следов, скажем, стремления к реставрации капитализма, – что и означало бы антисоветский характер этой литературы, – ничего этого невозможно отыскать в произведениях Терца и Аржака при всем желании. <…>
Юрий Левин
<Середина января 1966 г.>

Юрий Герчук, искусствовед
ПИСЬМО В РЕДАКЦИЮ ГАЗЕТЫ «ИЗВЕСТИЯ»
Уважаемый тов. редактор.
Прочитав в Вашей газете от 13 января статью Дм. Еремина «Перевертыши» и отклики на нее в номере от 18 января, я считаю своим долгом написать Вам, так как близко знаю людей, о которых в этой статье идет речь, и мне удалось также познакомиться с произведениями, которые в ней цитируются.
Уже много лет в нашей печати не появлялись статьи, написанные в таком тоне – переполненные грубыми ругательствами, истерическими восклицаниями, столь бессовестно передергивающие и перетолковывающие вырванные из контекста цитаты. Последнее делается тем легче, что предполагаемые авторы сидят в тюрьме и лишены возможности спорить, а подавляющему большинству читателей газеты не опубликованные в СССР произведения незнакомы.
Еремин применяет простейший прием: слова отрицательного персонажа, нарисованного в резко сатирических красках, приписываются автору, без оговорок выдаются за его мнение. В статье – три цитаты из рассказа А. Терца «Графоманы», написанного от первого лица, от лица бездарного непризнанного писателя, который живет впроголодь и исходит завистью, ненавистью, недоверием ко всем, кому «повезло» – к писателям, редакторам, к классикам. Это он, а не автор рассказа, ненавидит Чехова и классиков вообще, он видит в секретаре редакции «девчонку, доступную любому корректору…» Можно ли поверить Еремину, что он этого не понял? Весь тон статьи убеждает в том, что такое использование цитат – результат вполне сознательной ловкости рук, циничный расчет на то, что читателям не удастся сверить тексты.
А вот другой, но не более честный способ цитирования. В повести Н. Аржака «Говорит Москва» герой – на этот раз симпатичный автору и во многом, очевидно, выражающий его мысли – размышляет о средствах борьбы со злом, с насилием. Может быть, оружие? «Сорвать предохранительное кольцо. Швырнуть. Падай на землю…» и т.д. Но нет. Размышления идут дальше, герой отвергает террор, он не хочет крови, не хочет убийства. Еремин обрывает цитату перед этим поворотом в мыслях героя и получает нужный ему вывод: «По существу, – пишет он, – это провокационный призыв к террору!»
Естественно, что, столь легко разделавшись с цитатами, Еремин чувствует себя свободнее, когда обращается к общему смыслу произведения.
Повесть Терца «Любимов» – сложная, нелегко поддающаяся анализу вещь. Попытка с маху, одной фразой определить ее идею заранее обречена на неудачу. Но для Еремина здесь все просто: «…поставлена задача доказать – ни больше, ни меньше – иллюзорность и несбыточность самой идеи коммунистического переустройства общества». Однако и это утверждение явно рассчитано на людей, не имеющих возможности проверить Еремина. Да, повесть Терца – произведение сатирическое. Да, она показывает в гротескной, фантастической форме крах попыток без труда, с маху, чисто словесным путем, «при помощи массового гипноза» (цитирую Дм. Еремина), добиться «всеобщего счастья»… Не тех ли самых попыток, которые теперь, уже после появления повести, широко обсуждались и осуждались у нас под названием «субъективизма и волюнтаризма»? И ведь если в финале Любимов возвращается «к старым порядкам жизни» – то это как раз советские порядки. Правда, жил Любимов той не очень завидной жизнью, какой живут многие наши маленькие города, оставшиеся в стороне от дорог, лишенные промышленности, а вместе с ней и больших перспектив роста. Неслучайно проблема «маленьких городов» привлекает сейчас внимание многих советских публицистов. И если писатель показывает, что проблема эта не решается одним только «напряжением воли», достаточно ли этого, чтобы назвать его преступником?
То же самое, в сущности, можно сказать и о повести Н. Аржака «Говорит Москва». Это остросатирическое произведение, посвященное, несмотря на гротескную фантастичность сюжета, вполне, к сожалению, реальным недостаткам нашей жизни. В том числе тем, которые еще раз проявились в самые последние дни в горячей готовности столь многих людей, не задумываясь, поддержать любую кампанию – например, призывать к расправе над авторами не известных им произведений на основании пяти оборванных фраз, процитированных газетой (см. «Известия» от 17 января). <…>
Характерно, что, сосредоточивая свое внимание на немногих произведениях Н. Аржака и А. Терца, Еремин обходит другие, не менее значительные – роман Терца «Суд идет», посвященный судебному произволу времен культа личности, его развращающему влиянию на людей не только причастных, но и прямо не причастных к нему, и повесть Аржака «Искупление», посвященную близкой теме – духовному наследию тех же времен, не распутанным до сих пор узлам взаимных обвинений и подозрений, нашей общей ответственности за творившуюся на наших глазах вакханалию доносов и репрессий. Оба эти произведения достаточно ясно показывают, чем вызван сатирический пафос книг Аржака и Терца, против каких сторон нашей жизни, против каких сил и какого наследия они выступают. Но ведь для Дм. Еремина стремление покончить с этим мрачным наследием, разрешить до сих пор не разрешенные вопросы общественной морали – это лишь «болезненный интерес» к темным «проблемам жизни»! Не странно ли, что газета, нередко посвящающая свои страницы этим «темным проблемам» – спорным вопросам нашей морали и правосудия, – предоставляет их теперь для публикации этой погромной статьи?
Чувствуя, очевидно, недостаточность своих аргументов Для объяснения причин ареста писателей и своих нападок на них, Еремин прибегает к более общим обвинениям, которые никак не пытается аргументировать и которые нельзя вывести из цитируемых им произведений. Тут и клевета на армию, «бессмертный подвиг которой спас народы Европы от истребления гитлеризмом» (он забывает только добавить, что один из обвиняемых – Ю. Даниэль – участник этого подвига, раненный на войне, которую он прошел рядовым). Тут и «разжигание вражды между народами и государствами» – тоже ничем не доказуемое, и т.д.
Еще одна характерная для Еремина частность. Он пишет: «Русский по рождению, Андрей Синявский прикрылся именем Абрама Терца. Зачем? Да только с провокационной целью…» и т.д. Я знаю многих советских писателей-евреев, чьи псевдонимы звучат вполне по-русски. Это не вызывает ни у кого удивления, мне не приходилось читать упреков этим писателям в каких-либо задних мыслях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87