Ждали, что за ним придут черные, потому хотели выведать кое-что прежде них. А что именно – я без понятия.
Они едва успели поставить последний ящик на место, как дверь распахнулась, и ввалились остальные. При свете двух светильников Лидана хорошо их видела. Четверо с обнаженными кинжалами прикрывали отход, Дортмун и здоровенный, как бык, человек тащили кого-то. Этот кто-то, видно, был не в силах держаться на ногах, голова его бессильно болталась.
– Наверх – и бегом отсюда! – рявкнул Дортмун ей и парнишкам. Она вскарабкалась по шаткой лестнице, за ней еще трое, один помог вытащить их добычу наверх.
Лидана лишь мельком увидела изуродованное побоями лицо, запавшие щеки, кровоподтеки, беспомощно свесившуюся руку с черным браслетом распухшей истерзанной кожи вокруг запястья, Ветер и дождь обрушились на них. Ни один фонарь не выдержал бы такой ночи, как бы ни была хорошо закрыта свеча. Лидана находила дорогу на ощупь в неверном свете из открытой двери. Затем кто-то обхватил ее за талию, набросил на пояс петлю и веревка потянула ее в бурную ночь.
Лидана мгновенно промокла до нитки. Она болталась на веревке, пока кто-то не схватил ее за ноги и не поставил на бешено пляшущую баржу. То, что это вообще можно было сделать, следовало отнести только на счет искусства тех, кто всегда нарушал законы.
Чуть позже она уже лежала рядом с кем-то, завернутым в тряпье как тюк. Лидана на ощупь нашла его голову и положила к себе на колени. Вновь в ее груди начало разгораться тепло – не тот мучительно-жгучий пламень, что был раньше, а добрый, дающий силы, вселяющий уверенность в то, что, невзирая на все безумие их предприятия, все кончится хорошо.
Повинуясь порыву, она снова достала брошь, поскольку ничем больше не могла помочь несчастному. Проведя рукой по уже промокшему одеялу, в которое кто-то его завернул, она просунула руку внутрь и положила брошь ему на грудь, чтобы тепло камней согрело его.
Лидана не была лекарем, да они и не осмелились бы искать в городе врача в такую ночь. Своим Даром она тоже не умела управлять. Хотя с рождения ей внушали, что в ней спит сила, она чем дальше, тем меньше представляла себе, что когда-нибудь последует за своей матерью в Храм. Когда рубин попал ей в руки, в ней что-то начало меняться – хотя после всего, что стряслось с Мериной, у любого жизнь переменилась бы. Хотя Дара у нее не было, воля была. И сейчас в душе ее горела такая решимость, такое желание помочь, что она сейчас обратила всю свою волю на камни, что были у нее в руке. Исцелить – чтобы не было боли – эти слова стояли перед ее глазами, словно выжженные алым огнем. Она не умела лечить, но большего сейчас дать не могла. Она просила сил, просила об исцелении.
Она отрешилась от ночи, от бури, от баржи, плясавшей под ногами, она не должна была упустить ни крошки из того, что она считала проявлением Дара – или самим Даром.
Лидана была так погружена в себя, что сразу и не поняла, что ее трясут за плечи. Она подняла глаза и заморгала. Впереди виднелся огонек, который буре не удалось задуть, и он приближался к ним.
Затем вдруг по обе стороны выросли стены, закрыв их от дождя и ветра. Точечка света превратилась в две, в три – это были большие корабельные фонари на шестах. Наверное, они приплыли к одному из старых складов, куда товары подвозили по воде – тут не было широких улиц, только узенькие переулочки. Она не слишком хорошо знала эту часть города, но сейчас рядом с ней были те, кто прекрасно знал эти места.
Ее бесцеремонно оттащили от капитана, так, что камень выпал у нее из ладони. Она закричала, но никто ее не услышал. Скита стояла на причале и смотрела, как они выносят капитана. Он был по-прежнему закутан в одеяло, так что было видно лишь его лицо.
Они молча понесли его прочь, и Лидане пришлось рысцой поспевать за ними. Какие-то лестницы, по которым ей пришлось подниматься, цепляясь за перила – настолько она устала.
Воняло кожами, и по мере подъема запах становился все сильнее. Но комната наверху была совершенно пустой – никаких тюков или мешков, как на чердаке на Кабаньем подворье. Здесь явно жили. По стенам висели циновки, по большей части разномастные и рваные. Тут стояли два стола и несколько табуретов. А еще там сидела такая компания, что Лидане показалось, будто она попала в ночной кошмар.
Лица, изуродованные шрамами, железные крючья вместо рук, деревянные ноги, вроде той, что была у Джонаса. Женщины были одеты в пестрые лохмотья портовых шлюх. Это были самые настоящие подонки Мерины, и, глядя на них, королева подумала о том, как всего несколько недель назад с гордостью заявляла, что такой нищеты в ее городе нет.
Капитана отнесли к левой стене, туда, где женщины сложили друг на друга несколько циновок, чтобы сделать ложе повыше и насколько возможно удобнее. И тут он впервые застонал, хотя от того, как его сюда затаскивали, ему наверняка должно было быть больно.
– Морская Звезда... – он проговорил это достаточно четко, чтобы она все поняла. Ее имя. Точнее, когда-то, давным-давно так ее называл муж. Морская Звезда – маяк на родном берегу.
Лидана растолкала всех, кто мешал ей подойти к капитану. Она и не думала, что у нее еще оставались силы.
Она упала на колени рядом с ним и поспешно сунула руку под одеяло. Нет, рубин не потерялся – он по-прежнему лежал у него на груди. Она взяла его и повернулась к остальным.
– Принесите что-нибудь сухое и теплое и снимите это мокрое одеяло. Кто-нибудь здесь умеет лечить раны? Одна из женщин хихикнула:
– Такие, как мы, по лекарям не ходят. Но мы присмотрим за ним как сможем. Руфон пошел за Старухой – она в этом из нас первая.
Когда они стали раздевать его, Лидану затрясло от ярости. Видимо, наручники были настолько тесными, что на теле от них остались кровавые борозды. Он был чудовищно избит, лицо распухло и почернело так, что не знай она, кого они принесли с Кабаньего подворья, она приняла бы его за совершенно чужого человека. Да, и чужой в таком состоянии нуждался в жалости и бережном уходе, но тогда ее не сжигала бы такая ярость, которую она сейчас еле сдерживала.
Скита легонько потрогала ее за плечо, и она вспомнила, что тысячу лет назад, когда она еще была хозяйкой дворца, ее маленькая подружка немного умела лечить. И они принялись за дело при помощи подручных средств, которые нашлись у хозяев – самых чистых тряпиц, которые только здесь нашлись, и горячей воды. Но Лидана сейчас жаждала помощи настоящего лекаря.
Однако пришла не сестра из Ордена целителей. Шаркая, вошла женщина в пятнистом, но целом и чистом плаще. Она отбросила капюшон, и при свете свеч они увидели лицо, настолько испещренное морщинами, что среди них почти не было видно глаз, губу пересекали два шва. Голову покрывали короткие соломенно-седые волосы. Она опиралась на посох и на руку Руфона. За ней шел один из мальчиков, таща тяжелую корзину, которую он поставил на пол с явным облегчением.
Женщина глянула на Саксона, потом на Лидану. Ухмыльнулась, открыв рот, в котором оставалось лишь несколько сточенных желтых зубов. Смерив ее долгим, оценивающим взглядом, она снова повернулась к недужному и уселась на табурет, который пододвинула ей одна из женщин.
Сбросив плащ, она настолько споро и быстро принялась за дело, что Лидана даже глазам своим не поверила. На ней было поношенное, но опрятное платье, вокруг морщинистой шеи был повязан маленький белый платок.
Внезапно она крепко схватила Лидану за руку и подтащила ее к себе, широко открыла старые, покрасневшие глаза и уставилась прямо в лицо королеве.
– Клянусь Трижды Венчанной, – сказала она тоненьким старческим голоском, – в тебе живет древняя сила, и у тебя есть воля и отвага, чтобы ею пользоваться. Однако убери-ка свою побрякушку, ему сегодня уже лечения не надо, ему поспать надо.
Она отпустила Лидану, та взяла брошь с груди Саксона. Брошь все еще источала тепло, и королева стиснула ее в кулаке, вновь ощутив приток силы.
Итак, на рассвете та, что была королевой Мерины, и та, которую знали только изгои, объединили свои усилия ради спасения человеческой жизни и, возможно, всей страны. И хотя Лидана и знала, что Храм вряд ли одобрит ее новую союзницу, но она, несомненно, в милости у Дарительницы Всех Сил.
Глава 47
АПОЛОН
То, что осталось от канцлера, ждало пробуждения Аполона вместе с его слугой. Оба неподвижно стояли у дверей спальни. Ветер по-прежнему завывал за стенами дворца, дождь хлестал в стекло. Было так темно, что Аполон подумал было, что еще не рассвело, однако он чувствовал себя достаточно отдохнувшим, стало быть, утро уже в полном разгаре.
Он приказал слуге-зомби развести огонь – дерево уже достаточно просохло, так что магия не понадобится. Затем обратился к канцлеру.
– Говори, – приказал он Адельфусу. В животе у него заурчало, что напомнило ему о весьма неприглядном вчерашнем ужине, и голод на сей раз одержал победу над первостепенными делами. – Что ты сделал по хозяйству во дворце?
– Здесь мало что можно сделать, – монотонно заговорил канцлер. – Улицы залиты, торговли нет, слуги говорят, что выйти наружу невозможно.
Аполон нахмурился – он не такое хотел услышать. Но пока он еще не мог управлять погодой и не мог приказывать императорским слугам, так что ничего не поделаешь.
– А что насчет Кабаньего подворья? – спросил он. – Катхал до сих пор там?
На сей раз ответ был куда более приятным.
– Генерал Катхал больше в нем не нуждается и отдает его вам, – ровно проговорил Адельфус. – Он занят своими делами. Его люди патрулируют улицы, выполняя его приказ.
– А что у него за дела? – странно все это. Еще более странно, что наемники вдруг стали патрулировать улицы. Ведь Катхалу явно наплевать на то, потонут ли горожане или нет, его наемникам тоже.
– У него был пленник. Сегодня ночью он сбежал. Те, кто допустил это, боятся его гнева больше наводнения и бури.
Аполон расхохотался лающим смехом, представляя позеленевшего от злобы Катхала. Наверняка он аж по стенкам бегает, потеряв вместе с пленником выкуп или что там еще.
– Однако! Ну, я не слишком горюю по этому поводу, хотя не хотел бы я быть на месте тех, кто подвернется ему в следующие пару дней. Держись от него подальше.
Канцлер кивнул, не сказав ничего.
– А мои пленники? – спросил Серый маг. – Они в целости и сохранности? – Он не хотел переводить их в другое место, но цистерны, в которых их держали, могло залить водой, и ему тогда снова придется посылать людей отлавливать здоровых мужчин, а их тут стало маловато. У императора есть свои ловчие, у генерала – свои, и Аполоновы черные тоже прочесывают улицы в поисках мужчин. – А как моя черная гвардия?
– Пленники целы, – ответил слуга. – Мы проверяли утром. Черные на своих обычных постах.
Ну, по крайней мере, слуги исполняли его приказы. Хорошо. Есть свое преимущество в том, чтобы иметь слуг, лишенных собственной воли.
– Ты, Адельфус, – сказал он канцлеру, – вернешься к своим обычным обязанностям. Если император будет спрашивать, почему ты ведешь себя так необычно, скажи, что приболел и добавь, – он немного подумал, – что тут нездоровый климат. Позаботься о том, чтобы во дворце немедленно занялись хозяйством. Просто раздай приказы подчиненным. Скажи, что, если будут упрямиться, ты отошлешь их к Катхалу для наказания. Можешь идти.
Канцлер кивнул и зашагал прочь. Аполон повернулся к слуге:
– Сначала я хочу, чтобы мне приготовили приличный горячий завтрак, – приказал он. – Иди к императорскому повару – если кто и может что приготовить в такой ситуации, так это он. Во-вторых, я хочу как можно быстрее увидеть генерала Катхала. Найди его и скажи, что я его жду. В-третьих, я хочу, чтобы все мои вещи были упакованы за исключением тех, которые я оставлю здесь. Мы переезжаем на Кабанье подворье, как только эта буря закончится. Иди и выполняй.
Слуга ушел следом за Адельфусом, и Аполон остался в комнате один. Он подумал – а не глупо ли было выбираться из постели до конца бури? Или, по крайней мере, до завтрака. Нет, явно нет никаких причин покидать теплую постель. Он подождет до завтрака, потому как к тому времени комната уже успеет хорошо прогреться.
Странно. Эта буря явно неестественна. Он не помнил такого яростного и долгого урагана. Да и разразился он после идиотского и неудачного нападения Катхала на Храм...
В голове его промелькнула мысль о том, что эта буря, возможно, не что иное, как проявление гнева богов. Но он лишь пожал плечами. Пусть Богиня себе гневается – на его стороне Силы, с которыми ей не справиться. И как только представится возможность, он ублажит эти Силы.
Да нет, наверное, это храмовые маги пытаются напугать его. Они думают, что поступают умно. Ладно, пусть эти ханжи из Храма пытаются натравить на него погоду. Как только он доберется до Кабаньего подворья, у него будет такое оружие, которым он с легкостью разделается со всеми!
Он по-хозяйски глянул на свой посох, стоявший в одиноком величии в открытом платяном шкафу. С виду он был не слишком привлекателен – темное дерево, простое цилиндрическое бронзовое навершие. То, что набалдашник не бронзовый, а золотой, можно было разглядеть лишь вблизи, а Аполон никогда и никому не позволял рассматривать его так близко. А на золоте были выгравированы тонкие, как паутинка, строки, шедшие спиралью, слова, незаметно для сознания отводившие глаза...
Да, как только он обоснуется на Кабаньем подворье, он потягается с этими старыми дурнями из Храма. Улыбка зазмеилась на тонких губах Аполона. Они пожалеют, что вообще осмелились мешать ему.
Конечно, он все равно истребил бы их, поскольку они стоят между ним и Сердцем Силы. Но если они не собираются открыто противодействовать ему, он на некоторое время сохранит им видимость покоя.
Вошел слуга, неся поднос с горячей едой. К несчастью, на вкус Аполона кушанье было неаппетитным. Травяной чай с медом, поджаренный овсяный хлеб с медом, сладкий до зубовной ломоты, но слишком жесткий и несытный, если без меда. Но еда была горячей, приготовлена была хорошо, и явно получше, чем вчерашний отвратный ужин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58