Да и вы поощряли меня: вы, маршал-генерал, и вы, маршал Феллис, и вы, сэр Амберион. Вы советовали мне учиться, изучать языки, искусство вооружения, хирургию, фортификацию… Вы говорили, что все это — очень важно и правильно. — Голос Пакс осекся, и у нее задрожали плечи.
Собравшиеся в комнате хранили молчание, каждый из них был погружен в свои собственные воспоминания. Пакс глубоко вздохнула, потом еще раз и повернулась лицом к своим собеседникам. В глазах ее стояли слезы.
— А потом вы удостоили меня, дочь простого фермера, бедную девушку из народа и бывшего наемника, такой чести, о которой я не смела и мечтать. Вы, моя леди, предоставили мне шанс стать паладином. Паладином! Да знаете ли вы и можете ли вы представить, что значило одно лишь это слово для ребенка, жившего на ферме в дальнем конце королевства? Это ведь настоящая сказка и мечта. Фантазия, которая слишком хороша, чтобы стать правдой! Я встречала паладинов! И вы сказали мне: “Будьте одним из них! Это ваша судьба!” — Пакс умолкла, чтобы отдышаться, а затем продолжила, переводя взгляд с одного своего собеседника на другого: — Я была счастлива, моя госпожа. Я удивлялась и радовалась, а потом… мне представилась возможность отправиться на поиски крепости, вместе с Амберионом и остальными! Я была рада пройти через все опасности. И все вы были чрезвычайно добры к такому молодому воину, как я. Вы помните, Амберион, нашу первую атаку? Вы сказали, что я действовала тогда хорошо.
— Пакс… — начал он. Но девушка продолжала, перебив его:
— И… затем меня схватили. Нет, господа. Я не упрекаю вас, как прежде. Дьявол уже когда-то хотел забрать меня к себе. Видимо, все это произошло из-за моей слабости или какого-то порока. Как я могла обвинять вас, тех, кто пробрался в скалы, в самое логово врага, чтобы освободить меня? Нет. Но пока я была там, в их руках, я пыталась молиться Геду и Всевышнему, прося их о помощи. И сражалась с врагами, чтобы они не убили меня. Я была одна… в темноте… и думала лишь о том, что нужно сражаться так, чтобы Гед одобрил меня. Думаю, это было правильно. — Она опустила глаза и вдруг задрожала. — Это было… было нелегко. А сейчас вы говорите, что, сражаясь с ними и не умерев, я открыла дорогу дьяволу. Но я не чувствую этого сама… Я не знаю… Но потерять все, чему я научилась… все, что вы помогли мне приобрести… и думать о том, как долго я должна жить, если все становится хуже и хуже… Да и смогу ли я вести праздную жизнь? О, лучше убейте меня, леди, и сделайте это побыстрей.
В комнате повисла гнетущая тишина. Пакс отошла от окна. Ариания хотела что-то сказать, но Адхиел опередил ее:
— Леди Паксенаррион, друг эльфов, хотите, я расскажу вам правдивую историю?
Пакс посмотрела на него. Лицо ее было белым и выражало отчаяние.
— Да, Адхиел, я слушаю вас.
— Мы, эльфы, не умираем от преклонного возраста, и память у нас бывает очень длинной. Мы видим медленные процессы, происходящие в мире с той же легкостью, с какой вы видите начало и окончание трапезы. Однажды, когда-то очень давно, еще задолго до того, как был построен этот зал и люди нашли дорогу через горы с юга, я гулял по зеленым лугам с одним волшебником, известным благодаря красоте своего голоса и мелодичности песен. Именно от него я узнал все мелодии, которым научил вас, миледи, когда мы встретились и подружились.
Его ремеслом было изготовление инструментов из живого дерева, а это, скажу я вам, очень тонкое дело — заставить расти липу или орех так, чтобы из него удобно было сделать арфу, лютню или свирель. И вырезать инструменты так, чтобы, когда придет время, с легкостью можно было отделить его от дерева, не причинив вреда ни тому, ни другому. Долгие годы нужно было потратить на то, чтобы вырастить дерево и вырезать из него один-единственный инструмент. Но у нас, эльфов, есть в запасе долгие годы, и мы любим наполнять их подобной работой.
В то время он выращивал дерево для арфы: не для маленькой, которую можно вырезать из яблони или груши, а для огромной арфы, на которой он надеялся играть перед троном нашего короля. Если вы представите мысленно форму огромной арфы, то поймете, как трудно ее сделать. Ведь основа ее должна быть достаточно крепкой, чтобы выдержать напряжение струн. Иначе, перебирая их, можно повредить дерево.
Я не могу сказать вам, как он ее сделал, — я не искусен в таких вещах. Знаю лишь, что весь этот процесс должен был закончиться, когда инструмент вырастет. В противном же случае он мог получиться отнюдь не музыкальным. И тогда моему знакомому пришлось бы использовать рабочие инструменты, которые он не любил, чтобы привести арфу в должный вид. Но если приняться за эту работу слишком быстро, то можно испортить или инструмент, или само дерево.
Он начал вырезать свою арфу как раз тогда, когда наш король собрался жениться. Не тут же, конечно, ведь это не характерно для нас, а когда начались ухаживания и приготовления к свадьбе, примерно через двадцать лет — а для людей это довольно большой срок, — был объявлен день свадьбы. На разные приготовления и подготовку к празднику должно было уйти еще сорок лет.
Когда мой знакомый узнал обо все этом, то решил, что его свадебным подарком будет огромная арфа, которую он тогда делал. Действительно это был королевский подарок. Он принес мне посмотреть еще незаконченную работу, но я мало что увидел. Он показал на веточку, которая должна была вырасти и превратиться в основу и корневой отросток которой тоже должен был стать частью инструмента.
Рама должна была вырасти из одного большого куска: ствол, ветвь, корень и отросток, привитый к ветви. Через двадцать лет мне случилось вновь побывать в тех местах, и я увидел, что форма приобретает более четкие очертания. Но мой друг был недоволен. По опыту он знал, что дерево будет расти слишком медленно и тогда его инструмент не будет готов к королевской свадьбе. Я рассмеялся, напомнив ему, что эльфам нет нужды торопиться. Для того чтобы получить такой поистине королевский подарок, наш правитель согласится подождать. Мой собеседник рассмеялся вместе со мной. Казалось, мои доводы убедили его.
Но хотя эльфы по природе своей неторопливы, мы гордимся нашим мастерством и любим церемонии. А церемонии означают, что вещи сделаны хорошо и вовремя. И вот он, страстно желая, чтобы его подарок доставил удовольствие королю и поспел к праздничному торжеству, начал торопиться.
Я не знаю, когда он это сделал и что точно он сделал. Знаю лишь, что он знал способы ускорения и замедления роста всех растений, с которыми он работал. Действительно, я видел, как он выращивал некоторые деревья всего лишь за один сезон. Если какое-нибудь дерево и давало трещину через десять лет, то в этом не было ничего страшного, если оно послужило в свое время подарком умирающему человеку. Так вот, каким-то образом он попытался ускорить рост своей арфы и удалить дерево, на котором она произрастала, и из-за этой поспешности в древесине образовалась трещина. Часть родительского дерева вошла в древесину арфы и ослабила ее, и огромный столб, который должен был нести на себе натяжение струн, стал расти криво.
Я хорошо помню тот день, когда он, опечаленный, показал мне, что из всего этого вышло. Более пятидесяти лет работы — и вдруг небольшой изъян испортил все. На лечение дерева потребуется не только время — целые годы, но также нужно и уничтожить ослабленную часть дерева, привить к основному стволу новый отросток и наблюдать за ним, пока он будет развиваться. К тому же, сказал мой знакомый, теперь ему никогда не добиться нужной для арфы формы. Дерево будет расти неуклюжим и изогнутым, хорошо еще, если останется крепким. Если же закрыть глаза на испорченное место, то гниль в дальнейшем испортит как саму арфу, так и дерево, на котором она растет. Я спросил его, что же он намерен делать. Он смотрел на дерево некоторое время, а затем сказал: “Дерево здесь ни в чем не виновато. Оно росло так, как ему положено было расти. Я исправлю то, что смогу, и настрою инструмент, когда придет время его дарить”.
Леди Паксенаррион, в том, что произошло с вами, нет вашей вины. Но мы, которые должны были быть мудрее, попытались ускорить ваше выздоровление, не подумав о последствиях. Тогда нам это казалось единственно правильным решением. И сейчас, зная о допущенной ошибке, мы не можем оставить вас погибать в одиночку. Мы должны попытаться исправить положение. Хотя и не уверены в исходе этого исправления.
Пакс внимательно смотрела на него, пока он рассказывал свою историю. Лицо Адхиела показалось ей таким же таинственным, как и лица всех эльфов; по его выражению можно было лишь строить догадки, но не получить ответа на вопросы. Запинаясь, она сказала:
— Сэр… вы всегда были добры ко мне. Но неужели все это действительно нужно делать прямо сейчас? Разве не могу я просто пойти в поле, хотя бы один раз, и попытаться все вспомнить сама?
— Леди, я знаю вас… я эльф, который не умрет от старости, а сможет погибнуть лишь в битве. Вы живете в моей памяти и в памяти других эльфов. И вы будете жить там очень долго, даже когда обычные люди забудут вас. Мы сложим о вас песни, леди, что бы ни случилось.
— Я не это имела в виду, — печально сказала Пакс.
— Паксенаррион, мы не можем принудить вас к этому. Лучше бы сделать это быстро… но мы не будем… заставлять вас силой. Но вам нельзя странствовать в одиночку и подвергать себя риску. Я думаю, вам вообще не следует уходить далеко отсюда. Но, что бы вы ни решили и что бы ни случилось, не стоит давать повод для ненужных сплетен и кривотолков, — сказала Ариания.
Пакс переводила взгляд с одного своего собеседника на другого, встречая в глазах каждого из них тревогу, сомнение и осторожность, хотя еще совсем недавно она видела в них восхищение и одобрение. Холодное отчаяние сжало ее сердце, еще более горькое, нежели то, которое она испытала в плену. Там против нее были враги, здесь — друзья. Прислонившись к стене и сложив руки, она в последний раз посмотрела на герцога Пелана. Он тоже не сводил с нее своих серых глаз. Затем подошел к девушке, все еще не отрывая от нее взгляда, и сказал:
— Паксенаррион, дочь Дортана, я возьму тебя под свою опеку. Я возьму тебя под свою защиту вместе с отрядом, который является делом моей жизни, если ты того пожелаешь. Ты можешь уйти вместе со мной, невзирая на них, и стать капитаном в моем войске. И я буду доверять тебе. Потому что ты никогда не давала повода усомниться в твоей верности. Не сомневаюсь, ты и в дальнейшем будешь жить по законам чести. По моему глубокому убеждению, Паксенаррион, ты — хороший солдат и хороший человек и достойна моего прошлого и будущего к тебе доверия. Ты не пожалеешь об этом. Ты никогда не предавала меня, и вот тебе моя рука.
Пакс почувствовала, как ее рука оказалась в руке герцога, и лицо ее вспыхнуло от облегчения и нахлынувшей радости.
Герцог тем временем повернулся к ошеломленным неожиданным поворотом присутствующим:
— Да вы попросту глупцы! Думали, что имеете дело со слабой глупой девчушкой, которая не может и шагу ступить без поводка? Независимо от того, что она решит, у нее достаточно мужества и разума, побольше, чем у многих из вас. Если вы не думали, что на нее кто-то осмелится положиться, значит, вы не доверяли ей сами. — Сказав это, он взглянул на Пакс: — Не плачь, капитан. Мои капитаны не плачут перед посторонними людьми.
Рука Пакс по-прежнему сжимала руку герцога. Девушка находилась под властью нахлынувших на нее эмоций. Радость оттого, что герцог верит ей — что кто-то вообще все еще доверяет ей, — обрушилась на нее потоком света. Ее аргументы, приведенные всего лишь несколько минут назад, показались ей мишурой, хотя она и верила в то, что говорила совсем недавно. Через несколько минут она справилась с волнением, и неожиданное изменение, происшедшее с ней, приковало к Пакс внимание всех находившихся в кабинете. Наступила полная тишина. И в ней торжественно зазвучал голос Пакс:
— Господин герцог! Вы дали мне гораздо больше, чем обещали. Сквозь свет вашего доверия я теперь хорошо вижу свой путь. Я никогда не поступлю к вам вновь на службу, мой господин, но я благодарю вас за этот дар. Вы всегда будете жить в моей памяти, как бы мало мне ни осталось жить.
— Пакс…
— Нет, мой господин. Вы знаете, что это должно произойти; и я не хочу терять право на ваше доверие. Сэр… я хочу попросить вашего благословения…
Даже сейчас, когда она говорила эти слова, в душе ее начал подниматься гнев. Она с трудом подавила его. Герцог обнял ее и крепко прижал к груди.
— Дитя мое… Пусть дьявол, если он действительно поселился в тебе, убирается прочь навсегда! И если ты когда-нибудь вновь придешь ко мне, Паксенаррион, и будешь нуждаться в моей помощи, я помогу тебе, чем смогу.
— Благодарю вас, мой дорогой господин.
— И я останусь здесь до тех пор, пока не увижу, как ты выдержишь это испытание, — добавил он, окинув гневным взглядом присутствующих.
— Благодарю вас, мой господин… Маршал-генерал?..
— Вы готовы? — Глаза Ариании были влажными, но голос тверд и непоколебим. Она ждала ответа.
Пакс отступила на несколько шагов от герцога. Она дрожала, но старалась, чтобы голос ее звучал твердо:
— Да, леди. Это должно быть сделано, и, как вы утверждаете, как можно быстрее. Что ж, приступайте.
Глава XXIX
Круг света сконцентрировался в центре мира. Пакс следила за его меняющимся цветом: сначала он был золотисто-желтым, потом — мерцающе — оранжевым, красным, темнеющим и переходящим в фиолетовый, затем — взрыв, и он превращался в синий с белым и, наконец, переходил от черного к желтому. Спустя некоторое время ей захотелось узнать, где и почему происходят подобные вещи. Она была уверена, глядя на красный круг, что он потемнеет и превратится в фиолетовый с синим, а затем взорвется и станет ослепительно белым. Какой-то летящий издали звук беспокоил девушку, бряцание каких-то цепей, перезвон колокольчиков, похожих на те, которые привязывают на шею животным в стадах. Скрежет камня о камень или стали о сталь. Чьи-то голоса, произносящие слова, которых она не знала.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78