Брал кабину тут, недорого
Возможно, они убили их, а потом покончили с собой – или убили друг друга по договору, предварительно разрушив полы. Но зачем они сделали все это? Может быть, они были ненормальными?
– Леонид Гуров несколько лет подряд лежал на полу и ползал на животе. Нормальным его назвать трудно. Анна не показалась мне безумной. Впрочем, не знаю, я не думал об этом. Да, возможно, оба они были сумасшедшими.
– Ну что ж, это многое объяснило бы.
Они медленно переходили из комнаты в комнату.
Вещей было очень мало, обстановка просто поражала аскетизмом (что, должно быть, странно контрастировало с роскошью полов). В столовой не было ничего, кроме длинного обеденного стола и девяти стульев. (Леонид Гуров, будучи десятым, по-видимому, не изменил своим привычкам, и лежал на полу, рядом со стулом своей жены.) В гостевых спальнях стояли только простые, огромные двуспальные кровати. Не было ни тумбочек, ни ночников, ни платяных шкафов. Кухня выглядела стандартно и безжизненно.
– Они, судя по всему, никогда не готовили, – сказал Курский, – питались в ресторане или заказывали готовую еду на дом.
В комнате, про которую Йогурту было известно, что это «кабинет хозяина», не было вообще ничего – только белые стены и взломанный пол.
В спальне хозяев был узкий матрас на уровне пола – на нем спала Анна. Леонид спал рядом на полу.
Наконец они зашли в комнату Анны – в отношении этой комнаты она тоже употребляла слово «кабинет». Здесь стоял простой стол без ящиков, на нем большой компьютер. Больше ничего.
Обычный стул. На стенах висели четыре картинки.
Этим комната отличалась от других – во всех остальных только пустые белые стены, без картин, без обоев. Курский и Йогурт стали рассматривать картинки, повешенные на одном уровне, на одинаковом расстоянии друг от друга. Собственно, это были три портрета и одна небольшая икона.
На иконе изображен Иоанн Предтеча – суровый, в темной власянице, на которой был прописан каждый волосок, волосяные волны. Рука поднята в благословляющем жесте. В другой руке тонкий, как копье, крест. Узкое, бородатое лицо с огромными глазами. Красный, как кровь, нимб. Старославянские, заплетенные буквы складываются в имя – Иоанн Предтеча. Йогурт посмотрел на икону и перешел к гравированному портрету некоего мужчины, в расстегнутой на груди белой рубахе и чем-то вроде тюрбана на голове.
– Кто это? – спросил он у Курского.
– Марат. Один из вождей Великой Французской революции.
Следующим был портрет Ленина, точнее, обычная черно-белая фотография, где Ленин в черной кепке лукаво улыбается, салютуя правой рукой. Последним в этом ряду, тоже черно-белый, висел фотопортрет человека в черных очках, в черном свитере-водолазке с высоким воротом, с бледным и немного странным лицом. Его белые волосы торчали в разные стороны, как иглы дикобраза.
– Кто это? – спросил на этот раз Курский.
– Это Энди Уорхол, величайший американский художник XX века, – ответил Йогурт.
– Никогда не слышал о нем. Мои познания в американском искусстве оставляют желать лучшего.
– Ну, он был не просто художник, вообще культовая фигура. Основоположник поп-арта.
Про него было несколько документальных фильмов по TV, а были и кинофильмы. Например, фильм «Баске» – там Уорхола играл Дэвид Боуи.
А фильм Оливера Стоуна «Doors» не видели? Там Уорхол дарит Джиму Мориссону золотой телефон, и говорит: «Мне подарили этот телефон, чтобы я звонил Богу. Но, к сожалению, мне совершено нечего ему сказать».
– Остроумно, – Курский по-стариковски пожевал сухими губами.
– А еще был фильм «Я стреляла в Энди Уорхола ».
– Стреляла? – заинтересовался Курский. – Его что, убили, этого художника?
– Почти. В него стреляла некая Валерия Саланас – она была анархисткой, революционеркой, неудачницей. Она была жалкая, никому не нужная – сидела на крыше, печатала на пишущей машинке манифесты радикального феминизма. Она тяжело ранила Уорхола, и он так до конца жизни и не оправился от этих ран. Эти раны подорвали его организм, и он умер через несколько лет после покушения.
ВОЙНА полов – А вы, я вижу, любите кино? – спросил Курский, словно чему-то обрадовавшись.
– Да все любят кино. А что, конечно, любят – не эти же паркеты мне любить? Я их ненавижу.
Йогурт пнул разрушенный пол.
– Зато теперь вам, наверное, интересно, – улыбнулся Курский. – Вы как будто в кинофильм попали. И вот мы стоим внутри этого кинофильма, судачим. Что вы думаете об этих портретах?
Почему Анна Гурова предпочитала видеть на стенах своей комнаты именно эти лица? Что объединяет этих персонажей?
– По-моему, это очевидно, – возбудился Йогурт.
– Все эти люди – великие революционеры.
Иоанн Предтеча пришел в мир, чтобы строго пред-упредить всех людей о приближающемся Спасении. Предупредить, что скоро все изменится раз и навсегда. Марат и Ленин устроили огромные революции, вообще все изменили. Уорхол совершил как бы революцию в искусстве – сделал изобразительное искусство зеркалом массовой культуры. В Анне тоже было что-то революционное…
– Это очень интересно. Революционное. Зачем же они тут все встретились, эти парочки? Может быть, все они были членами тайной революционной организации или международной секты?
– Не знаю.
– И я не знаю, Евгений. И это не дает мне покоя.
– Может быть, они нашли друг друга в Интернете, на чатах, и встретились, чтобы… чтобы, скажем, заняться групповым сексом или обменяться на время партнерами? Сейчас это модно.
– Мы обсуждали эту версию с Юрасовым. Первая часть вашего предположения похожа на правду – они действительно могли познакомиться в сети. Кажется, у них просто и не было других возможностей. Но насчет секса сомнительно. Мы не обнаружили в этой квартире ни одного презерватива, никаких сексуальных гаджетов – ничего как-либо связанного с сексом. Экспертиза говорит, что у всех убитых не было секса по крайней мере два дня. Да и возраст слишком разный – американской паре было за шестьдесят, жена на пару лет старше мужа. Эрику Финдеслейну (англичанин) – 30 лет, его жене Мери – 28 лет. Герхарду Фирну – 51 год, его подруге жизни – 40 лет. Бенуа Бианкур-Монтфа – 42 года, его жене – Мирей тридцать пять.
– Наверное, у них просто были общие дела.
– Вся проблема в том, что у них не было общих дел. Или мы их не знаем.
– А что это вообще за люди?
– Я все ждал, когда же вы об этом спросите.
А вы спросили только сейчас. И вы так и не спросили, как именно погиб каждый из них. А я ведь вам так подробно обо всем рассказываю, как на духу – вас это не удивляет? – в лице Курского вдруг мелькнуло нечто зловещее.
Йогурт подметил это, но тут же забыл.
А Курский продолжал:
– Об этих людях мы знаем немного. Но коечто знаем. О мужчинах есть что порассказать – особенно об Уорбисе. О женщинах мне сказать пока нечего. Вы, знаете ли, мне очень помогаете – например, ваш рассказ про американского художника.
Он навел меня на некоторые мысли.
– Что же это за мысли?
Курский еще раз обвел взглядом четыре лица на стенах комнаты Анны Гуровой.
– Иоанн Креститель, Марат, Ленин, Энди Уорхол… Все же странный ряд лиц. Или не странный? Все они, вы сказали, были великими революционерами. Есть еще нечто, что объединяет ВОЙНА ПОЛОВ этих четырех мужчин – каждый из них пострадал от руки женщины. Иоанн Креститель погиб потому, что красавица Саломея выпросила себе его отрубленную голову у царя Ирода, в награду за ее прекрасный танец. Жозефина Конде убила Марата ударом кинжала, когда он лежал в ванне. Фанни Каплан серьезно ранила Ленина выстрелом на заводе Михельсона. Энди Уорхол стал жертвой выстрела Валерии Саланас. Здесь висела еще одна картинка – видите, осталась дырочка от гвоздя. Я нашел эту картину на полу в соседней комнате.
Курский показал картинку: отрубленная голова мужчины с бородой.
– Это голова Олоферна, убитого Юдифью. Фрагмент знаменитой картины Кранаха. Итак, пять мужчин-жертв. И пять женщин-убийц.
Йогурт неподвижно смотрел в лицо Курского, его вдруг заинтересовала сеточка промытых морщин на лице старика. При этом Йогурту снова показалось, что волосы на его собственной голове слегка шевелятся, как промерзшие змеи на голове зимней Медузы Горгоны. Но до зимы еще было далеко, дождь за окнами вдруг кончился, облака разорвала чья-то нетерпеливая рука, и октябрьское солнце хлынуло прозрачным золотым потоком в окровавленные комнаты. Все вспыхнуло, заиграло, обрадовалось – даже убитые иностранцы улыбнулись бы сквозь смертное оцепенение, если бы их не унесли отсюда.
Вспыхнули стекла портретов Марата, Ленина и Уорхола, а еще ярче вспыхнул золотой фон на иконе Иоанна Предтечи.
– Вспышка! – произнес Курский загадочным голосом. – Это была война полов. Женщины решили убить их. Но и мужья решили убить своих жен. Эта квартира была заранее задумана как место боя, место, где должна развернуться битва по лов – мелкий, но смертельный поединок, в котором все они погибли. Этот небольшой поединок – всего лишь эскиз новой глобальной войны – войны полов, – которая вскоре может вспыхнуть на земном шаре. Женщины и мужчины скоро сойдутся уже не в любви, а в смертельной схватке. И итог этой схватки будет таким же, как и здесь – все погибнут. Идея схватки принадлежит, конечно, супругам Гуровым, потому что только в русском языке слово «пол» имеет два смысла – пол как sex, и пол как floor. Скорее всего, Гуровы были шизофрениками. Я когда-то вплотную занимался преступлениями, совершенными людьми с психическими отклонениями. Трудно сказать, кто был «ведущим » в их парном безумии. Скорее, Анна. Многие говорят, что до брака Леонид был другим. Анна превосходно рисовала, линии ее рисунков отличаются поразительной точностью, все изображения абсолютно симметричны, хотя рисунки сделаны тушью без предварительной карандашной прорисовки, без единой поправки. Я много занимался графологией, исследовал рисунки душевнобольных – такое абсолютное чувство симметрии иногда бывает симптомом шизофрении. Нарисовать совершенно симметричную львиную голову в фас или цветок тигровой орхидеи, расправленный как в гербарии, ей не составляло труда. Простая, в меру остроумная игра двумя смыслами слова «пол», положенная в основу рекламы вашей фирмы, запустила механизм ее шизофренической фантазии. Конечно, она бы с удовольствием повесила на стены своей комнаты изображения Юдифи,Саломеи, Жозефины Конде, Фанни Каплан и Валерии Саланас, ведь она мечтала оказаться с ними в одном ряду. Но предпочла видеть лица их жертв. В этих лицах она различала лицо своего мужа, которого она, безусловно, любила. Это была, ви димо, убивающая любовь. Леонид, как и многие властные, хитрые и жестокие люди (а он был именно таким), являлся в глубине души очень субмиссивным, он всегда желал лежать, так сказать, на «половом полу». Анна дала ему возможность осуществить это желание. Он стал ее жертвой задолго до того, как она убила его – а она сделала это, и это был единственный в этой схватке удар ножом – прямо в сердце. Удар, поражающий своей точностью – нож вошел в сердце точно посередине! Ее идеальный глазомер, абсолютное чувство симметрии не подвели ее. Так же, без набросков, она a la prima рисовала симметричные лилии и львиные мордочки. Конечно, в сердце – а как иначе? Именно таким должен быть удар любви. Видимо, она также убила Эрика Финдеслейна – единственного мужчину на этой вечеринке, который был молод и хорош собой – она убила его выстрелом из пистолета, с довольно большой дистанции – он стоял в конце коридора. Опять же выстрел поразительно точен – пуля угодила ровнехонько в центр лба. У вас имелся ключ от этой квартиры, когда вы здесь работали?
– Да.
– Вы его вернули хозяевам?
– Копии ключа были у меня и у бригадира рабочих.
Я его не возвращал. Они, наверное, поменяли замок после окончания работ.
– Они его не меняли.
Возникла пауза, в продолжении которой Курский рассматривал свою шляпу. Йогурту вдруг стало скучно.
– Ну я пойду? – сказал он. – Я вам еще нужен?
– Спасибо, вы мне очень помогли. Не смею вас дольше задерживать, я и так отнял у вас слишком много времени.
Курский подал Йогурту руку, и молодой человек ушел, оставив старого следователя одного в разрушенной квартире. Старик еще некоторое время вертел в руках репродукцию с изображением головы Олоферна, потом аккуратно убрал репродукцию в папку и тоже покинул квартиру. На следующее утро Йогурт проснулся совершенно больным, впрочем, это было не утро – дело подходило к четырем часам дня. Он проспал часов пятнадцать. Снились ему отвратительные кошмары, что и не странно после таких событий.
Несмотря на долгий сон, он ощущал себя руиной, и эта руина не собиралась вставать со своего дивана.
Он лежал одетый, под одеялом, в темную старую квартиру скудно сочился свет сквозь пыльные зеленые шторы. Все тело болело и ломило, голова казалась тяжелой, как пушечное ядро. Его девушка, Лена Шведова, была в отъезде, в Швеции (бывают такие глупые совпадения), она там отдыхала с родителями, и Женя не знал, когда она вернется.
Ему стало ясно, что во «Флорз» он больше не пойдет – и не только сегодня, из-за болезни, но вообще никогда. Решение бросить работу явилось перед ним во всей своей несомненности, и это решение – абсолютно твердое и отчетливое – принесло ему облегчение.
Сил не нашлось, чтобы дойти до кухни, но все же хотелось чаю. К счастью, электрический чайник стоял рядом на полу, тут же стояли чашки, пачка с чаем. Йогурт дотянулся до чайника – тот был почти полный – и нажал на кнопку: кнопка засветилась красным светом, вскоре зашелестела вскипающая вода… Сделав глоток горячего чая, Йогурт откинулся на подушку – вот так он теперь и будет жить, думалось ему: потаенно, в глубоком анабиозе, в той застылости, в какую впадают животные во время зимней спячки. Но его спячка не ограничится зимой, она обнимет все месяцы года…
Endless hibernation. Endless… К своим двадца ти пяти годам он повидал мир, и мир ему не понравился. Ему вспомнилось стихотворение «Не понравилось нигде», недавно прочитанное в одном журнале:
Он объездил целый мир
Видел Конго и Памир,
Видел Перу и Вьетнам
Видел сотню разных стран…
Возвращается к себе:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26
– Леонид Гуров несколько лет подряд лежал на полу и ползал на животе. Нормальным его назвать трудно. Анна не показалась мне безумной. Впрочем, не знаю, я не думал об этом. Да, возможно, оба они были сумасшедшими.
– Ну что ж, это многое объяснило бы.
Они медленно переходили из комнаты в комнату.
Вещей было очень мало, обстановка просто поражала аскетизмом (что, должно быть, странно контрастировало с роскошью полов). В столовой не было ничего, кроме длинного обеденного стола и девяти стульев. (Леонид Гуров, будучи десятым, по-видимому, не изменил своим привычкам, и лежал на полу, рядом со стулом своей жены.) В гостевых спальнях стояли только простые, огромные двуспальные кровати. Не было ни тумбочек, ни ночников, ни платяных шкафов. Кухня выглядела стандартно и безжизненно.
– Они, судя по всему, никогда не готовили, – сказал Курский, – питались в ресторане или заказывали готовую еду на дом.
В комнате, про которую Йогурту было известно, что это «кабинет хозяина», не было вообще ничего – только белые стены и взломанный пол.
В спальне хозяев был узкий матрас на уровне пола – на нем спала Анна. Леонид спал рядом на полу.
Наконец они зашли в комнату Анны – в отношении этой комнаты она тоже употребляла слово «кабинет». Здесь стоял простой стол без ящиков, на нем большой компьютер. Больше ничего.
Обычный стул. На стенах висели четыре картинки.
Этим комната отличалась от других – во всех остальных только пустые белые стены, без картин, без обоев. Курский и Йогурт стали рассматривать картинки, повешенные на одном уровне, на одинаковом расстоянии друг от друга. Собственно, это были три портрета и одна небольшая икона.
На иконе изображен Иоанн Предтеча – суровый, в темной власянице, на которой был прописан каждый волосок, волосяные волны. Рука поднята в благословляющем жесте. В другой руке тонкий, как копье, крест. Узкое, бородатое лицо с огромными глазами. Красный, как кровь, нимб. Старославянские, заплетенные буквы складываются в имя – Иоанн Предтеча. Йогурт посмотрел на икону и перешел к гравированному портрету некоего мужчины, в расстегнутой на груди белой рубахе и чем-то вроде тюрбана на голове.
– Кто это? – спросил он у Курского.
– Марат. Один из вождей Великой Французской революции.
Следующим был портрет Ленина, точнее, обычная черно-белая фотография, где Ленин в черной кепке лукаво улыбается, салютуя правой рукой. Последним в этом ряду, тоже черно-белый, висел фотопортрет человека в черных очках, в черном свитере-водолазке с высоким воротом, с бледным и немного странным лицом. Его белые волосы торчали в разные стороны, как иглы дикобраза.
– Кто это? – спросил на этот раз Курский.
– Это Энди Уорхол, величайший американский художник XX века, – ответил Йогурт.
– Никогда не слышал о нем. Мои познания в американском искусстве оставляют желать лучшего.
– Ну, он был не просто художник, вообще культовая фигура. Основоположник поп-арта.
Про него было несколько документальных фильмов по TV, а были и кинофильмы. Например, фильм «Баске» – там Уорхола играл Дэвид Боуи.
А фильм Оливера Стоуна «Doors» не видели? Там Уорхол дарит Джиму Мориссону золотой телефон, и говорит: «Мне подарили этот телефон, чтобы я звонил Богу. Но, к сожалению, мне совершено нечего ему сказать».
– Остроумно, – Курский по-стариковски пожевал сухими губами.
– А еще был фильм «Я стреляла в Энди Уорхола ».
– Стреляла? – заинтересовался Курский. – Его что, убили, этого художника?
– Почти. В него стреляла некая Валерия Саланас – она была анархисткой, революционеркой, неудачницей. Она была жалкая, никому не нужная – сидела на крыше, печатала на пишущей машинке манифесты радикального феминизма. Она тяжело ранила Уорхола, и он так до конца жизни и не оправился от этих ран. Эти раны подорвали его организм, и он умер через несколько лет после покушения.
ВОЙНА полов – А вы, я вижу, любите кино? – спросил Курский, словно чему-то обрадовавшись.
– Да все любят кино. А что, конечно, любят – не эти же паркеты мне любить? Я их ненавижу.
Йогурт пнул разрушенный пол.
– Зато теперь вам, наверное, интересно, – улыбнулся Курский. – Вы как будто в кинофильм попали. И вот мы стоим внутри этого кинофильма, судачим. Что вы думаете об этих портретах?
Почему Анна Гурова предпочитала видеть на стенах своей комнаты именно эти лица? Что объединяет этих персонажей?
– По-моему, это очевидно, – возбудился Йогурт.
– Все эти люди – великие революционеры.
Иоанн Предтеча пришел в мир, чтобы строго пред-упредить всех людей о приближающемся Спасении. Предупредить, что скоро все изменится раз и навсегда. Марат и Ленин устроили огромные революции, вообще все изменили. Уорхол совершил как бы революцию в искусстве – сделал изобразительное искусство зеркалом массовой культуры. В Анне тоже было что-то революционное…
– Это очень интересно. Революционное. Зачем же они тут все встретились, эти парочки? Может быть, все они были членами тайной революционной организации или международной секты?
– Не знаю.
– И я не знаю, Евгений. И это не дает мне покоя.
– Может быть, они нашли друг друга в Интернете, на чатах, и встретились, чтобы… чтобы, скажем, заняться групповым сексом или обменяться на время партнерами? Сейчас это модно.
– Мы обсуждали эту версию с Юрасовым. Первая часть вашего предположения похожа на правду – они действительно могли познакомиться в сети. Кажется, у них просто и не было других возможностей. Но насчет секса сомнительно. Мы не обнаружили в этой квартире ни одного презерватива, никаких сексуальных гаджетов – ничего как-либо связанного с сексом. Экспертиза говорит, что у всех убитых не было секса по крайней мере два дня. Да и возраст слишком разный – американской паре было за шестьдесят, жена на пару лет старше мужа. Эрику Финдеслейну (англичанин) – 30 лет, его жене Мери – 28 лет. Герхарду Фирну – 51 год, его подруге жизни – 40 лет. Бенуа Бианкур-Монтфа – 42 года, его жене – Мирей тридцать пять.
– Наверное, у них просто были общие дела.
– Вся проблема в том, что у них не было общих дел. Или мы их не знаем.
– А что это вообще за люди?
– Я все ждал, когда же вы об этом спросите.
А вы спросили только сейчас. И вы так и не спросили, как именно погиб каждый из них. А я ведь вам так подробно обо всем рассказываю, как на духу – вас это не удивляет? – в лице Курского вдруг мелькнуло нечто зловещее.
Йогурт подметил это, но тут же забыл.
А Курский продолжал:
– Об этих людях мы знаем немного. Но коечто знаем. О мужчинах есть что порассказать – особенно об Уорбисе. О женщинах мне сказать пока нечего. Вы, знаете ли, мне очень помогаете – например, ваш рассказ про американского художника.
Он навел меня на некоторые мысли.
– Что же это за мысли?
Курский еще раз обвел взглядом четыре лица на стенах комнаты Анны Гуровой.
– Иоанн Креститель, Марат, Ленин, Энди Уорхол… Все же странный ряд лиц. Или не странный? Все они, вы сказали, были великими революционерами. Есть еще нечто, что объединяет ВОЙНА ПОЛОВ этих четырех мужчин – каждый из них пострадал от руки женщины. Иоанн Креститель погиб потому, что красавица Саломея выпросила себе его отрубленную голову у царя Ирода, в награду за ее прекрасный танец. Жозефина Конде убила Марата ударом кинжала, когда он лежал в ванне. Фанни Каплан серьезно ранила Ленина выстрелом на заводе Михельсона. Энди Уорхол стал жертвой выстрела Валерии Саланас. Здесь висела еще одна картинка – видите, осталась дырочка от гвоздя. Я нашел эту картину на полу в соседней комнате.
Курский показал картинку: отрубленная голова мужчины с бородой.
– Это голова Олоферна, убитого Юдифью. Фрагмент знаменитой картины Кранаха. Итак, пять мужчин-жертв. И пять женщин-убийц.
Йогурт неподвижно смотрел в лицо Курского, его вдруг заинтересовала сеточка промытых морщин на лице старика. При этом Йогурту снова показалось, что волосы на его собственной голове слегка шевелятся, как промерзшие змеи на голове зимней Медузы Горгоны. Но до зимы еще было далеко, дождь за окнами вдруг кончился, облака разорвала чья-то нетерпеливая рука, и октябрьское солнце хлынуло прозрачным золотым потоком в окровавленные комнаты. Все вспыхнуло, заиграло, обрадовалось – даже убитые иностранцы улыбнулись бы сквозь смертное оцепенение, если бы их не унесли отсюда.
Вспыхнули стекла портретов Марата, Ленина и Уорхола, а еще ярче вспыхнул золотой фон на иконе Иоанна Предтечи.
– Вспышка! – произнес Курский загадочным голосом. – Это была война полов. Женщины решили убить их. Но и мужья решили убить своих жен. Эта квартира была заранее задумана как место боя, место, где должна развернуться битва по лов – мелкий, но смертельный поединок, в котором все они погибли. Этот небольшой поединок – всего лишь эскиз новой глобальной войны – войны полов, – которая вскоре может вспыхнуть на земном шаре. Женщины и мужчины скоро сойдутся уже не в любви, а в смертельной схватке. И итог этой схватки будет таким же, как и здесь – все погибнут. Идея схватки принадлежит, конечно, супругам Гуровым, потому что только в русском языке слово «пол» имеет два смысла – пол как sex, и пол как floor. Скорее всего, Гуровы были шизофрениками. Я когда-то вплотную занимался преступлениями, совершенными людьми с психическими отклонениями. Трудно сказать, кто был «ведущим » в их парном безумии. Скорее, Анна. Многие говорят, что до брака Леонид был другим. Анна превосходно рисовала, линии ее рисунков отличаются поразительной точностью, все изображения абсолютно симметричны, хотя рисунки сделаны тушью без предварительной карандашной прорисовки, без единой поправки. Я много занимался графологией, исследовал рисунки душевнобольных – такое абсолютное чувство симметрии иногда бывает симптомом шизофрении. Нарисовать совершенно симметричную львиную голову в фас или цветок тигровой орхидеи, расправленный как в гербарии, ей не составляло труда. Простая, в меру остроумная игра двумя смыслами слова «пол», положенная в основу рекламы вашей фирмы, запустила механизм ее шизофренической фантазии. Конечно, она бы с удовольствием повесила на стены своей комнаты изображения Юдифи,Саломеи, Жозефины Конде, Фанни Каплан и Валерии Саланас, ведь она мечтала оказаться с ними в одном ряду. Но предпочла видеть лица их жертв. В этих лицах она различала лицо своего мужа, которого она, безусловно, любила. Это была, ви димо, убивающая любовь. Леонид, как и многие властные, хитрые и жестокие люди (а он был именно таким), являлся в глубине души очень субмиссивным, он всегда желал лежать, так сказать, на «половом полу». Анна дала ему возможность осуществить это желание. Он стал ее жертвой задолго до того, как она убила его – а она сделала это, и это был единственный в этой схватке удар ножом – прямо в сердце. Удар, поражающий своей точностью – нож вошел в сердце точно посередине! Ее идеальный глазомер, абсолютное чувство симметрии не подвели ее. Так же, без набросков, она a la prima рисовала симметричные лилии и львиные мордочки. Конечно, в сердце – а как иначе? Именно таким должен быть удар любви. Видимо, она также убила Эрика Финдеслейна – единственного мужчину на этой вечеринке, который был молод и хорош собой – она убила его выстрелом из пистолета, с довольно большой дистанции – он стоял в конце коридора. Опять же выстрел поразительно точен – пуля угодила ровнехонько в центр лба. У вас имелся ключ от этой квартиры, когда вы здесь работали?
– Да.
– Вы его вернули хозяевам?
– Копии ключа были у меня и у бригадира рабочих.
Я его не возвращал. Они, наверное, поменяли замок после окончания работ.
– Они его не меняли.
Возникла пауза, в продолжении которой Курский рассматривал свою шляпу. Йогурту вдруг стало скучно.
– Ну я пойду? – сказал он. – Я вам еще нужен?
– Спасибо, вы мне очень помогли. Не смею вас дольше задерживать, я и так отнял у вас слишком много времени.
Курский подал Йогурту руку, и молодой человек ушел, оставив старого следователя одного в разрушенной квартире. Старик еще некоторое время вертел в руках репродукцию с изображением головы Олоферна, потом аккуратно убрал репродукцию в папку и тоже покинул квартиру. На следующее утро Йогурт проснулся совершенно больным, впрочем, это было не утро – дело подходило к четырем часам дня. Он проспал часов пятнадцать. Снились ему отвратительные кошмары, что и не странно после таких событий.
Несмотря на долгий сон, он ощущал себя руиной, и эта руина не собиралась вставать со своего дивана.
Он лежал одетый, под одеялом, в темную старую квартиру скудно сочился свет сквозь пыльные зеленые шторы. Все тело болело и ломило, голова казалась тяжелой, как пушечное ядро. Его девушка, Лена Шведова, была в отъезде, в Швеции (бывают такие глупые совпадения), она там отдыхала с родителями, и Женя не знал, когда она вернется.
Ему стало ясно, что во «Флорз» он больше не пойдет – и не только сегодня, из-за болезни, но вообще никогда. Решение бросить работу явилось перед ним во всей своей несомненности, и это решение – абсолютно твердое и отчетливое – принесло ему облегчение.
Сил не нашлось, чтобы дойти до кухни, но все же хотелось чаю. К счастью, электрический чайник стоял рядом на полу, тут же стояли чашки, пачка с чаем. Йогурт дотянулся до чайника – тот был почти полный – и нажал на кнопку: кнопка засветилась красным светом, вскоре зашелестела вскипающая вода… Сделав глоток горячего чая, Йогурт откинулся на подушку – вот так он теперь и будет жить, думалось ему: потаенно, в глубоком анабиозе, в той застылости, в какую впадают животные во время зимней спячки. Но его спячка не ограничится зимой, она обнимет все месяцы года…
Endless hibernation. Endless… К своим двадца ти пяти годам он повидал мир, и мир ему не понравился. Ему вспомнилось стихотворение «Не понравилось нигде», недавно прочитанное в одном журнале:
Он объездил целый мир
Видел Конго и Памир,
Видел Перу и Вьетнам
Видел сотню разных стран…
Возвращается к себе:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26