— А то, что вы были правы, — еле слышно прошептал король, — когда противились этому проклятому поединку, дорогой Вьейвиль!..
— Так вы ранены, государь? — с тревогой спросил великий камергер.
— Думаю, убит! — прошептал король таким слабым голосом, что даже стоявшие рядом едва услышали его.
Действительно, обломок копья Монтгомери, скользнув вдоль шлема короля, приподнял забрало, и кусок дерева, войдя в глаз, проник в череп.
Собрав последние силы, король сказал:
— Пусть не трогают господина де Монтгомери, тут нет его вины…
Вопль ужаса поднялся в рядах зрителей, и все кинулись врассыпную, как будто в них ударила молния, крича:
— Король убит!.. Король убит!..
XIV. НА СМЕРТНОМ ОДРЕ
Тем временем Вьейвиль и де Буасси отнесли короля в его спальню и в доспехах положили на кровать.
С него даже не смогли снять шлем, поскольку обломок древка остался в ране и торчал на два-три пальца.
Сбежались хирурги, присутствовавшие на турнире. Их было пятеро, но никто из них не решился вытащить обломок копья из раны, и, хотя королева Екатерина, дофин и принцессы — только они были допущены в спальню короля — умоляли их хоть чем-нибудь помочь раненому, они только переглядывались, качали головами и говорили:
— Нужно как можно скорее послать за метром Амбруазом Паре — без него мы ничего не можем предпринять.
— Найти немедленно метра Амбруаза Паре, где бы он ни был! — приказала королева.
И в ту же минуту пажи, слуги и оруженосцы бросились во все стороны, спрашивая везде, где можно найти знаменитого хирурга.
Метр Амбруаз Паре в те годы был в зените своей славы. Он сопровождал в Италию Рене де Монтежана, полковника пехоты, а вернувшись во Францию и получив степень в коллеже Святого Эдма, стал прево корпорации хирургов и уже семь лет в качестве главного хирурга состоял при короле.
Его нашли на чердаке у бедного кровельщика, который сломал себе ногу, упав с крыши.
О его приходе возвестили крики: «Вот метр Амбруаз Паре! Вот он! Вот он!»
Потом на пороге появился человек лет сорока пяти-сорока шести; он шел с достоинством, чуть наклонив голову и как бы погрузив в себя свой взгляд.
Увидев его, все расступились, давая ему проход к постели раненого.
— Посмотрите, метр, — сказали врачи.
И все взоры обратились на того, кого считали единственным человеком во Франции, способным спасти короля, если это было еще возможно.
Мы сказали «во Франции», потому что за ее пределами существовал человек, слава которого превосходила славу Амбруаза Паре и которого сам Паре любил называть своим учителем.
Этим человеком был Андреас Везалий, хирург Филиппа II.
Взгляды, устремленные на Паре, красноречивее слов вопрошали, чего следует опасаться и на что надеяться.
Но по лицу знаменитого врача ничего нельзя было прочесть, однако все заметили, что, увидев рану, он немного побледнел.
— О метр Амбруаз Паре, — воскликнула Екатерина Медичи, — не забудьте, что я вручаю вам жизнь короля Франции!
Метр Амбруаз Паре, уже протянувший к королю руку, тут же опустил ее.
— Ваше величество, — сказал он, — ваш августейший супруг находится в таком состоянии, что настоящим королем Франции является сейчас не он, а его наследник; я прошу у вас разрешения обращаться с ним так же, как я обращался бы с последним солдатом, — это единственный шанс на спасение.
— Значит, этот шанс есть? — спросила королева.
— Я не сказал этого, сударыня, — ответил хирург.
— Тогда делайте как считаете нужным, метр, — сказала Екатерина, — всем известно, что вы лучший врач королевства.
Амбруаз Паре, ничего не ответив на похвалу, уперся левой рукой в верхнюю часть шлема, схватил правой торчавший из раны обломок и уверенно, как если бы он, по его собственным словам, имел дело с последним солдатом, вырвал этот обломок из раны.
Генрих вздрогнул всем телом и из груди его вырвался стон.
— Теперь, — сказал Амбруаз Паре, — снимите с короля шлем и латы, и как можно осторожнее.
Вьейвиль протянул руку к шлему, но она так дрожала, что Амбруаз Паре остановил его.
— Позвольте мне, — сказал он, — я единственный, у кого рука не имеет право дрожать.
И, положив голову короля на свою левую руку, он медленно, но уверенно, без малейшего толчка, отстегнул шлем.
Когда шлем был снят, с остальными доспехами справились без всякого труда.
Пока короля раздевали, он даже не пошевелился: он был — по крайней мере, в эту минуту — полностью парализован.
Короля уложили, и Амбруаз Паре приступил к перевязке.
Сначала он обследовал обломок, который до того с величайшими предосторожностями положил на стол около королевской кровати, и понял, что это чужеродное тело вошло в череп на три пальца и, судя по остаткам тканей на дереве, проникло до мозговых оболочек.
Амбруаз Паре надрезал края раны, осторожно раздвинул их и серебряным стилетом прозондировал ее.
Как он и понял по вытащенному обломку, рана была ужасна!
Он присыпал рану толченым углем, которым в те времена пользовались вместо корпии, и положил на глаз холодную примочку, приказав менять ее каждые четверть часа.
Когда положили примочку, лицо раненого судорожно дернулось — чувствительность у него не была целиком потеряна.
Кажется, хирург остался этим доволен; он повернулся к заплаканной семье короля и, обращаясь к королеве, сказал:
— Сударыня, я не могу сейчас судить, наступит ли улучшение или ухудшение, но зато я могу ручаться вашему величеству, что непосредственной угрозы смерти сейчас нет. Следовательно, я советую вам удалиться, отдохнуть и дать на время утихнуть вашему горю. Я же с этой минуты не отойду от изголовья постели, пока король не умрет или не поправится.
Екатерина подошла к раненому и наклонилась, чтобы поцеловать ему руку; но, целуя руку, она сняла у него с пальца то знаменитое кольцо, которое уже один раз попыталась забрать г-жа де Немур; в этом кольце, как говорили, и крылась тайна столь долгой любви Генриха к Диане.
Как бы ощутив, что из его сердца грубо вырвали какое-то чувство, король вздрогнул, как тогда, когда у него из раны вырвали обломок копья.
Амбруаз Паре мгновенно подошел к постели.
— Простите, сударыня, — спросил он, — что вы сделали королю?
— Ничего, сударь, — ответила королева, зажав кольцо в руке, — просто, может быть, король узнал меня сквозь беспамятство?
За Екатериной из комнаты вышел дофин, потом другие принцы и принцессы. Выйдя из спальни, Екатерина встретила г-на де Вьейви-ля, сменившего платье, потому что то, которое было на нем, оказалось залитым кровью короля.
— Куда вы идете, господин де Вьейвиль? — спросила королева.
— Я великий камергер, сударыня, — ответил он, — и мой долг — ни на минуту не покидать его величество.
— Ваш долг полностью отвечает моим желаниям, господин де Вьейвиль… Вы знаете, что я вас всегда считала своим добрым другом?
Господин де Вьейвиль поклонился. Хотя в то время Екатерина не так плохо обращалась со своими «добрыми друзьями», как позже, те, к кому она так обращалась, принимали эту милость с некоторым беспокойством.
— Сударыня, — ответил он, — покорнейше благодарю ваше величество за высокую честь и постараюсь сделать все, чтобы оправдать ваше доверие!
— Для этого вам нужно сделать только одно, господин граф, и это очень просто: не допускать к королю госпожу де Валантинуа и никого из людей коннетабля.
— Однако, сударыня, — ответил Вьейвиль, кого это поручение поставило в сложное положение, потому что оно укрепляло его позиции в случае смерти короля, но сильно повредило бы ему в случае, если тот останется жив, — а если госпожа де Валантинуа будет настаивать?..
— Вы скажете ей, дорогой граф, что, поскольку король Генрих Валуа без сознания, царствует королева Екатерина Медичи, и королева Екатерина Медичи не желает, чтобы куртизанка Диана де Пуатье входила в спальню умирающего короля.
— Черт возьми, — пробурчал Вьейвиль, почесывая ухо, — но ведь говорят, существует некое кольцо…
— Вы ошибаетесь, господин де Вьейвиль, — прервала его королева, — это кольцо не существует более, или, по крайней мере, вот оно… Мы сняли с пальца нашего возлюбленного супруга это кольцо, чтобы, если его величество скончается — да не допустит этого Господь! — скрепить его печатью ваш маршальский патент — ведь он еще не подписан, вы знаете?
— Сударыня, — ответил Вьейвиль, успокоенный и видом кольца, и обещанием Екатерины, — вы сами сказали: вы королева, и в силу этого ваш приказ будет исполнен.
— Ах! — вздохнула Екатерина. — Я же знала, что вы мой друг, дорогой Вьейвиль.
И она удалилась, унося, по всей вероятности, в своем сердце все большее презрение к роду человеческому, которое позже переполнило его.
Четыре дня король оставался недвижим и был без сознания; за эти дни г-жа де Валантинуа приходила много раз, но ее ни разу не впустили.
Некоторые из ее друзей советовали ей покинуть Турнельский дворец и переехать в свои апартаменты в Лувре или даже уехать в свой замок Ане и там ждать событий, давая ей понять, что, если она останется, с ней может случиться несчастье.
Но она на все это отвечала, что ее место там, где король, и пока в нем теплится хоть искра жизни, она спокойна: самые яростные ее враги не посмеют покуситься ни на ее жизнь, ни на ее свободу.
На третий день к вечеру — то есть примерно через семьдесят два часа после несчастья — у ворот Турнельского дворца появился запыленный всадник на взмыленной лошади; он объявил, что прибыл от короля Филиппа, и попросил, чтобы его провели к королю Генриху, если тот еще жив.
Читатель знает, какой приказ отдала королева, и насколько трудно было попасть в спальню короля.
— Как доложить о вас ее величеству королеве? — спросил дежурный лакей, головой отвечавший Вьейвилю за каждого, кто переступал порог.
— Обо мне следует доложить не королеве, а моему ученому собрату Амбруазу Паре… Меня зовут Андреас Везалий.
Лакей вошел в комнату короля, лежавшего по-прежнему без сознания и, по-видимому, совершенно бесчувственного, и, подойдя к Амбруазу Паре, который держал в руке недавно отрубленную голову и пытался, исследуя мозг, решить и поныне оставшуюся тайной загадку человеческой жизни и мысли, повторил ему имя прибывшего.
Амбруаз Паре заставил лакея повторить это имя второй раз и, уверившись, что ему не послышалось, вскрикнул от радости.
— Ах, господа, хорошая новость! Если человеческая наука может спасти короля, то это чудо способен сотворить только один человек… Возблагодарите Бога, господа: этот человек здесь!
И, поспешно отворив дверь, он сказал:
— Входите, входите, теперь вы здесь единственный и настоящий король! Потом, обращаясь к г-ну де Вьейвилю, он добавил:
— Господин граф, будьте добры, предупредите королеву, что
прославленный Андреас Везалий находится около ложа ее августейшего супруга.
Господин де Вьейвиль, счастливый тем, что может сообщить королеве хоть некое подобие хорошей новости, бросился из спальни; в ту же минуту на пороге появился человек лет сорока пяти-сорока шести, среднего роста, с живыми и умными глазами, смуглый, с вьющимися волосами и курчавой бородой.
Это действительно был Андреас Везалий, которого Филипп II, узнав от гонца герцога Савойского о несчастье, постигшем его тестя, послал на помощь раненому.
Гонец застал испанского короля в Камбре; его врач в эту минуту был при нем, а потому знаменитый анатом и смог к концу третьего дня оказаться у изголовья умирающего.
Известно, какой огромной славой пользовался в то время Андреас Везалий, и не удивительно поэтому, что он так был принят своим собратом Амбруазом Паре. Последний, будучи человеком скромным и ученым, безусловно превосходил Везалия как практик и гораздо лучше него умел извлечь пулю или отнять поврежденный член, но уступал ему намного в теории и особенно во всем том, что относилось к области анатомии.
Страстному изучению анатомии брабантский ученый посвятил всю свою жизнь. В то время, когда религия считала священным мертвое тело и противилась тому, чтобы ученые и в смерти пытались найти секреты жизни, он добровольно сделался жертвой ненависти фанатиков с единственной целью — чтобы наука, ощупью пробирающаяся в потемках невежества, сделала несколько шагов вперед.
Сначала Везалий учился в Монпелье. Еще в 1376 году доктора этого университета получили от Людовика Анжуйского разрешение, позже подтвержденное Карлом Злым, королем Наварры, и Карлом VI, королем Франции, ежегодно брать для вскрытия один труп казненного преступника.
Везалий учился в 1532 году: ему тогда было восемнадцать лет; затем он приехал в Париж.
Там он стал известен как самый смелый похититель трупов. Каждую ночь он рыскал по кладбищам или шарил под виселицами в поисках трупов, часто полуистлевших, оспаривая у собак и воронов их добычу.
Проведя три года за этой зловещей работой, Везалий получил кафедру в Лёвене и разрешение проводить там уроки анатомии, в чем ему очень помог полный человеческий скелет, находившийся в его владении.
Этот скелет возбудил подозрительность членов магистратуры. Везалия вызвали в городской совет, чтобы допросить, каким образом скелет попал ему в руки.
— Я привез его из Парижа, — ответил Андреас Везалий.
Знаменитый анатом лгал; но он не считал большим грехом ложь во имя спасения человечества.
Каким же образом достал Везалий этот скелет?
А вот каким.
Однажды он вместе со своим другом по имени Жемма проходил по площадке, где совершались казни, расположенной примерно в четверти льё от Лёвена, и увидел труп, до такой степени расклеванный птицами, что от него остался почти один скелет. Белые блестящие кости привлекли внимание ученого святотатца, и он решил завладеть этим человеческим остовом. Нижние конечности отделились довольно легко; но, поскольку в те времена, как известно, палач прыгал с виселицы на плечи повешенного, то шейные позвонки были сломаны и не могли выдержать тяжести тела; поэтому тело было обмотано цепью, закрепленной на виселице.
Пришлось отложить похищение до темноты. Кости ног и бедер Везалий забрал с собой и спрятал;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108 109 110 111 112 113 114 115 116 117 118 119 120 121 122 123 124 125 126 127