На следующее утро обезьяны принесли мне мяса. Я не знал, что это, но действовало это как огонь. Я попросил ее, и они принесли еще. На следующий день я уже знал, что это такое, но не мог без него обойтись.
– Насколько я понимаю, его надо есть сразу после заклинания?
– В течение нескольких минут. Его нельзя хранить, – Эвермен продолжал терзать свою шапку. – Новая молодость? Ты даже не представляешь, каково это.
– Ты расплачиваешься за это. Ты сам только что сказал, что состаришься к полуночи.
– Ну, это все же не так плохо, как настоящая старость. Это невозможно! Проходить через все это – сначала уходит бодрость, потом скорость, сила… чувства слабеют, боль, разложение… проходить все это, понимая, что все это навсегда, что пути назад нет… Нет, это было бы гораздо, гораздо хуже. Жизнь превратилась бы в бесконечную пытку. Ты все время ждал бы этого. – Он передернул плечами. – Никому не пережить этого. Кроме нас. Для нас с каждым утром все начинается сначала.
– Не безвозмездно.
– Они же все добровольцы! Все до одного! Они понимают, на что идут. У каждого есть шанс. В засушливые годы или после больших войн очередь растягивается на сотни. И все только добровольцы.
Нет, это и не пахло раскаянием. Честный мечник продал душу ради бессмертия. Он даже не видит в этом ничего плохого.
– Так уж все до единого добровольцы? Что случается в дни, когда побеждает соискатель?
– Ах! – Эвермен вздохнул и снова надел шапку. – Да. Ну, в такие дни нам приходится, так сказать, искать рекрутов – активно. Короче, мы берем одного из них, из чужаков. Он просто погибает немножко раньше, вот и все.
– В переулке, с ножом в спине, а не с мечом в руке? – Давай не будем спорить, дружище, – Эвермен с досадой тряхнул головой. – Мы все равно не договоримся. Я ведь предупреждал тебя, что эти тайны в Шивиале бесполезны.
– Что же тогда тебе нужно? – Дюрандаль вдруг подозрительно обвел взглядом горизонт; не окружили ли его?
Я решил, что кое-какая помощь тебе не повредит. Похожe, я не ошибся. Что случилось с твоими лошадьми? И с твоими глазами?
– У нас вышли кое-какие разногласия с моим ручным инквизитором. Я победил по очкам.
Эвермен пожал плечами.
– Тебе не стоило водиться с такой швалью. Еще я приехал, чтобы сказать, что мне жаль Волкоклыка. Он ведь был фехтовальщиком высшего класса, верно? – Выше не бывает.
– Что ж, «все Клинки рождаются, чтобы умереть» – так ведь говорили нам в Айронхолле… впрочем, они не знали тогда обо мне. Собственно, я приехал в основном из-за Волкоклыка. Я привез тебе меч – забери его с собой.
Пламень! Дюрандаль не знал, чем вызвана эта боль, злостью или горечью. Нет что бы это ни было, это мешало ему говорить. Он кивнул.
Эвермен помолчал минуту, глядя на него так, словно чего-то ждал.
– Говорят, Клинок не упокоится с миром, пока его меч не будет висеть в зале, – сказал он наконец. – Дружище, тебе придется поверить мне на слово: его вернули в изначальные стихии надлежащим образом. Я сам зажег погребальный костер. Он не был добровольцем.
Скушают ли они вместо него Герата? Впрочем, это была неплохая новость.
– Спасибо.
– Я принес тебе немного воды и еды. Два дня на запад, потом держи путь на две горные вершины в форме женских грудей – так попадешь в Кобуртин. Большинство кочевников перебираются в это время года на юг. С тобой все будет в порядке.
– Спасибо, – повторил Дюрандаль, стараясь не обращать внимания на ком в горле. – Слушай… Мне хотелось бы сказать, что мне жаль Герата. Я еще не встречал мечника, который мог бы с ним сравниться.
– Да, – вздохнул Эвермен. – Его не назовешь трусом. Он не звал на помощь, а ведь рисковал гораздо больше, чем…
Впрочем, у него были свои недостатки. Я еще не поздравил тебя с победой. Ладно, оставим все, как есть, идет?
– Идет, – кивнул Дюрандаль. – Оставим все как есть.
– И еще одно. Я уполномочен предложить тебе занять его место, если хочешь. Никакого подвоха, клянусь. Ты можешь присоединиться к нам, и тебя примут с радостью. Навсегда.
– Нет, спасибо.
Эвермен улыбнулся. Он заморгал, словно пыль попала ему в глаза.
– Я не удивлен. Все равно, мне жаль. Ты не представляв ешь, что отвергаешь. Скажи мне только одно: настолько ли наше братство хуже твоего? Ты считаешь, что я недостоин всех тех жизней, которые уходят на то, чтобы сохранять жизнь мне – а твой драгоценный король лучше?
От этого возмутительного вопроса у Дюрандаля перехватило дыхание.
– Я добровольно рискую своей жизнью ради…
– И наши соискатели тоже.
– О, но это же вздор! Это безумие! Иди к черту! Мы были друзьями в Айронхолле. Мы были близки как братья. Видеть, как человек, которому я верил, которым восхищался и которого любил, превращается в… – во что? За знакомым лицом прятался чужак. Этим спором не вернешь старого Эвермена. – Мы договорились оставить все, как есть, верно? Сможешь добраться до дома? Монах улыбнулся:
– О, ноги затекут и все такое, но доберусь в полном порядке. Я тут захватил тебе золотой слиток на память. Можешь его выбросить, если он тебе не нужен. Умеешь ездить верхом на верблюде?
– Не слишком хорошо, но справлюсь. Они выпили воды из бурдюка и попрощались как друзья, которые не знают, доведется ли им еще встретиться. Потом сели на верблюдов и разъехались в разные стороны.


ЧАСТЬ V
МОНПУРС


1

До дома оказалось очень, очень далеко. Все сговорилось против него: караваны, погода и, наконец, война. Одинокий человек уязвим. Много раз он избегал ограбления только благодаря своей способности бодрствовать всю ночь. Дважды он вовремя ощущал приближение лихорадки, и ему приходилось закапывать все свои ценные вещи в тайниках и надеяться на то, что он выживет и сможет выкопать их. Он застал половину Эйрании вооруженной. Шивиаль находился в состоянии войны разом с Исилондом и Бельмарком, поэтому он был вынужден возвращаться через Жевильи, и то ему повезло, что он не попался в лапы бельским пиратам. Он сошел на берег в Сервилхеме хмурым утром девятого месяца 362 года, больше, чем через пять лет после отъезда. Заплатив все, что у него оставалось еще от королевских денег, за серую в яблоках кобылу, он пустился в путь через все королевство.
Он обнаружил, что его родина странным образом изменилась. Амброз более не был народным героем, как прежде. Налоги стремительно росли, война подрывала торговлю, неурожай случался три года подряд. Королеву Сиан обезглавили по обвинению в измене, и место ее заняла Королева Гаральда. В городах царили причудливые моды. Джентльмены щеголяли высокими плоеными воротниками, пышными манжетами, плащами с разрезами, расшитыми жилетами и широкополыми шляпами с перьями. Леди исчезли под слоями пышных драпировок; рукава платьев свисали до земли, а то, что оставалось видно от лиц, выглядывало из-под вычурных тюрбанов. На подъездах к столице Дюрандаль узнал, что должен искать своего государя в новом большом дворце в Нокере. Впрочем, доклад Королю мог подождать пару дней; у него было дело и поважнее.
Он прискакал в Старкмур около полудня и был встречен двумя высланными ему наперехват всадниками. С первого взгляда они узнали в нем Клинка, но отсалютовали ему, ничем не выказав того, что узнали его лично.
– Кандидат Бандит к вашим услугам, сэр.
– Кандидат Сокол, сэр.
Судя по их взволнованным лицам, раскрасневшимся на ветру, они были из Младших, однако оба были вооружены. Оба выглядели настолько типичными представителями школы, что после столь долгого отсутствия показались ему почти близнецами. Он обратил внимание на то, что Сокол курнос, а у Бандита сросшиеся брови, и мысленно выругал себя за то, что вынужден различать людей по таким пустякам, но при первой встрече на поросших вереском, пустынных холмах ему просто не оставалось ничего другого.
Он не назвал им свое имя, которое к этому времени все, должно быть, забыли. Они все равно решили бы, что это дурная шутка.
– Я приехал вернуть меч, – только и сказал он. – Я не могу остаться.
Они переглянулись, нахмурившись, потом Сокол повернул коня и галопом поскакал обратно с донесением, а Бандит вместе с гостем поехал следом. У него хватило ума, чтобы понять, что Дюрандаль не расположен к беседе, и такта, чтобы молчать самому. Когда они проезжали в ворота, ударил большой колокол.
Дюрандаль спешился у высокой входной двери и передал поводья незнакомому конюху.
– Я здесь не задержусь, – сказал он. – Задай ей овса, напои и приведи обратно.
Он надеялся, что со временем боль в сердце притупится, но ощущал ее заново, доставая Клык из мешка и поднимаясь по лестнице. Сердце разрывалось при мысли о Волкоклыке – о его дружбе, преданности, сообразительности, выносливости; о том, как много он мог совершить, а погиб почти ни за что. Сердце разрывалось при мысли о собственных ошибках. Никогда больше не примет он от Короля другого Клинка. Он тысячу раз клялся себе в этом по дороге из Самаринды, и еще раз поклялся здесь, под кровом Зала. Пусть с такой ношей справляются монархи, а не простые люди вроде него.
Не было обряда значительней, чем Возвращение. Вся школа собралась под небосводом из мечей: магистры, рыцари, кандидаты. Понурые слуги бесшумно столпились на заднем плане. Негромко лязгая шпорами, вошел он в зал, держа меч перед собой. Появление его не было встречено возбужденным шепотом, ибо он отсутствовал пять лет. Один или два самых старших кандидата, может, и помнили его последний визит, но тогда они были совсем еще мальчишками. С тех пор он не завоевал ни одного кубка, не заработал ни одного нового врага. Даже тем, кто сидел за столом рыцарей, потребовалось некоторое время, чтобы лица их осветились, когда они узнали его. Он и сам не знал некоторых. Многих из тех, кого он ожидал увидеть, там не было. Новым Великим Магистром был теперь человек, уволившийся из Королевской Гвардии вскоре после восшествия Амброза на престол, и звали его Секстон, или Саксон, или Сикстус, или как-то в этом роде. Кандидаты показались ему малыми детьми, рыцари – мумиями. Это был его четвертый приезд в Айронхолл и, как он надеялся, последний. Ему исполнилось тридцать! В конце концов, у него было поместье, Пек-чего-то-там, в Димпльшире. Ему не нужно будет пополнять ряды этих бессильных пенсионеров, когда рука его устанет держать меч. Он верой и правдой служил своему Королю одиннадцать лет, дольше, чем большинство Клинков. Если Кэт еще свободна, он женится на ней и уйдет в отставку, чтобы жить тихим сельским джентльменом.
Столы и скамьи сдвинули в сторону. Он шел вдоль строя кандидатов туда, где Великий Магистр ждал его, под самым сломанным Закатом. Второй Дюрандаль уже сильно жалел о том, что вообще приехал. Подожди он с этим пару дней, Король мог бы позволить ему поведать хотя бы часть рассказа… хотя вряд ли. Судя по тому, как обстоят дела, подробности должны остаться в тайне, так что о подвиге Волкоклыка так почти никто и не услышит. Проклятая несправедливость! С другой стороны, Амброз мог бы запретить и эту маленькую почесть.
– Я привез Клык, – произнес он, с отвращением услышав эхо собственного голоса в тишине, – меч сэра Волкоклыка, члена нашего ордена. Он погиб в дальней стране, защищая своего подопечного, которого спас при этом, как спасал несколько раз до того. Берегите этот меч и впишите его имя в Литанию, ибо никто не заслужил памяти более его.
Великий Магистр ждал продолжения. Потом, нахмурившись, он шагнул вперед и принял меч. Он произнес лишь положенные слова:
– Он будет вечно висеть на положенном месте. Дюрандаль отступил на шаг и отсалютовал сломанному мечу на стене Харвестом. Потом повернулся и вышел.


2

– Клянусь стихиями, ты постарел! – весело вскричал коммандер Хоэр. – Надеюсь, я выгляжу не так паршиво. Впрочем, чертовски рад увидеть то, что от тебя осталось! – Он стиснул Дюрандаля в медвежьих объятиях.
Его лицо почти не изменилось, хотя он отказался наконец от своей дурацкой бородки, а в волосах проглядывала седина. Все остальное скрывалось под новым гвардейским мундиром, на вид абсолютно непрактичным, зато хорошо вписывающимся, судя по всему, в новые дворцовые интерьеры. По правде говоря, многие части дворца еще стояли в лесах, а для того, чтобы увидеть на месте нынешнего болота и заброшенных фермерских полей роскошный сад, требовалась изрядная доля воображения, но обитатели его ходили расфуфыренными как павлины.
– Ты-то все такой же, как прежде, – заметил Дюрандаль. – Мои поздравления. Вожак! Позволительно задать тебе вопрос, что случилось с твоим предшественником?
– Ты хочешь сказать, с канцлером? Эй, девка! – ДЕВКА? – Пива нашему гостю! Да ты садись, старина, садись!
Гость погрузился в мягкое кресло – лебединый пух, не иначе – и окинул взглядом шикарный кабинет с обитыми шелком стенами и мягким ковром, в котором ноги утопали по щиколотку. В старое доброе время штаб Королевской Гвардии можно было спутать с конюшней; этот же напоминал скорее восточный гарем. Потом он, не веря своим глазам, всмотрелся получше в своего собеседника. Жилет того был сплошь расшит гербами, на которых красовались наковальни, языки пламени и мечи, поверх которых значился девиз: «БЫТЬ РЯДОМ И СЛУЖИТЬ!»
– Ты хоть драться можешь в этом великолепии? Хоэр кашлянул и вытянул ноги, любуясь своими сияющими сапогами.
– Возможно, нет, но скажи на милость, когда нам в последний раз приходилось драться?
– Времена меняются?
– Можно сказать и так. Король больше не руководит кампаниями лично. – Коммандер предупреждающе нахмурился, когда пышногрудая служанка внесла поднос с двумя кружками и небольшим кувшином.
– Канцлер? – переспросил Дюрандаль. – Монпурс теперь канцлер? Гм, что ж, рад за него. А что случилось с лордом Сентэмом?
Хоэр старательно возился с пивом, пока дверь за девицей не закрылась.
– Измена. Как раз сегодня его должны были допросить с пристрастием.
– Как Его Величество?
– Что? А! Хорошо, очень хорошо. Воистину ВЕЛИЧАЙШИЙ монарх из всех, кого видел Шивиаль, – слова эти сопровождались оживленной жестикуляцией и высоко поднятыми бровями.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50