За город­скими стенами отсюда можно было видеть осен­ние поля.
– Мы живем не в Эдинбурге, сэр Асгард, – сообщил ему юноша. – Мы разместились за го­родом, там, где есть земля, чтобы выращивать хлеб и овощи, и где можно практиковаться в обра­щении с оружием.
Асгард разглядывал затылок молодого чело­века, прикрытый шлемом.
Обратиться в орден тамплиеров с просьбой быть принятым в его члены было просто: человек для этого должен был верить в правоту святой ка­толической церкви, быть рожденным в законном браке и происходить из семьи рыцарей, а также быть холостым, не состоять в других святых орде­нах, не ведать сомнений, оставаться сильным те­лом и духом и не пользоваться недостойными ме­тодами, дабы получить доступ в орден, например, никого не подкупать.
Все это звучало достаточно просто. Многие юноши, жившие на севере Франции, соответствовали этим требованиям и могли вступить в орден тамплиеров, особенно это касалось младших сыновей в семье, каким был сам Асгард. И, Пресвятой Боже, как он хотел этого! Как мечтал об этом! Ни о чем другом он и не помышлял с двенадцати лет. Тамплиеры в те времена казались ему подоб­ными богам.
И, когда наступил желанный день, Асгард опустился на колени перед братом в своем отделе­нии ордена и принес клятву повиновения магистру ордена в далекой Святой Земле и всем братьям высшего ранга, он поклялся хранить целомудрие, а также соблюдать все обычаи и предписания ор­дена, не иметь собственности, охранять, защищать и расширять Королевство Иерусалимское и ни­когда не допускать, чтобы христиан убивали или несправедливо лишали имущества. Он поклялся также никогда не покидать орден без разрешения. Когда брат Гуго поднял новоиспеченных ры­царей с колен и надел на них белые с красными крестами плащи тамплиеров, поцеловал их и при­ветствовал их в новой жизни, Асгард испытал подлинный восторг, близкий к священному экста­зу. Для него это и впрямь означало новую жизнь! Теперь же он не мог думать о тех временах без глубокой горечи.
Безгрешный, невинный, ничем не запятнан­ный и в столь юном возрасте – о Господи и Пре­святая Дева Мария! Что ему было нужно от этой новой жизни? Сейчас он испытывал жалость к юному дурачку, каким был тогда. Как глупо было с его стороны настолько увлечься своим новым поприщем! «Новая жизнь» для двадцатилетнего человека, даже еще не познавшего женщины, еще не отрастившего бороды, если не считать скудной растительности на щеках, столь хорошо игравшего на арфе и флейте, что его никто не мог в этом пре­взойти, но еще не пролившего в сражении ни капли крови.
И он не знал, как все обернется, когда вместе с другими юными рыцарями вошел в комнату, где все они разделись донага перед братьями, и те дали им по две рубашки, по кафтану с длинными рукавами, по две пары башмаков и штанов и длин­ную верхнюю одежду особого покроя, а также ка­пюшоны, по два плаща, зимний и летний. Зимний был подбит овечьей шерстью. Сверх того им пола­гались кожаный пояс, шапка и шляпа. К этому прилагалось еще по два полотенца, постельное белье, латы, шлем, поножи и белый верхний плащ с красными крестами, меч, копье и щит, по три ножа, один из которых предназначался для еды. Каждый молодой рыцарь получал трех лошадей, в то время как приставам и солдатам полагалось только по одной лошади.
Стоя в холодной и голой комнате казарм отде­ления ордена в Фалэзе под взглядами братьев-тамплиеров, устремленными на него, Асгард по­нимал, что, несмотря на страх и охватившую его дрожь, он станет воином милостью Божией, мона­хом и членом ордена, столь благородно посвятившего себя служению Христу и защите Святого Храма, и что вера его никогда не пошатнется.
Его несчастье, конечно, заключалось в том, что он не слишком внимательно слушал брата Гуго, говорившего, что тамплиер никогда не будет принадлежать себе и что, когда ему захочется спать, ему придется бодрствовать, а когда он бу­дет голоден, поститься, и что, когда он захочет ос­таться во Франции, его пошлют в кровавый кош­мар за море, в Святую Землю, не только погряз­шую в пороках и коррупции, войне и жестокости, но в чудовищных тайных преступлениях самих рыцарей Святого Храма.
Асгард не мог точно вспомнить, когда его ох­ватила эта душевная болезнь. Возможно, в Акре. А может быть, когда он впервые ступил на берег Палестины.
Пристав осадил коня и повернулся, чтобы взглянуть на своего спутника. Асгарду показа­лось, что юноша что-то сказал ему, но он не слу­шал его слов и не обратил на них внимания. Они уже выехали за ворота, прорубленные в высокой каменной стене, и колокол уже звонил, созывая к вечерней службе. Внезапно Асгард почувствовал голод и с удовольствием подумал о предстоящем ужине с братьями-тамплиерами.
Хотя его орден следовал правилу Святого Бе­недикта, рыцарям Храма дозволялось есть крас­ное мясо и всякую иную пищу, чтобы они могли сохранить и умножить свои силы. Единственная вещь, которой теперь с нетерпением желал Ас­гард, был хороший ужин. Раз командор, представитель ордена, разыскал его, значит, он каким-то образом узнал, что Асгард в Эдинбурге, хотя тот намеренно не сообщал о своей предстоящей по­ездке в Шотландию. Ему не хотелось отвечать на вопросы, которые, несомненно, будут ему заданы.
Ужин тамплиеров, сразу же после вечерней службы, проходил в молчании. Ели в огромной, отделанной камнем трапезной со сводчатым по­толком, от которого любой звук отдавался гулким эхом, будь то поглощение пищи, случайный скрип сапог по каменному полу или что-нибудь в этом роде. По тому, как собравшиеся за столом рыца­ри, их слуги и оруженосцы смотрели на Асгарда, он догадался, что им известна его репутация.
Он выпил маленькими глотками чашку козье­го молока вместо вина и теперь сидел, наблюдая за сотрапезниками. Братья-тамплиеры могли гла­зеть на него сколько угодно – это ничего не ме­няло. И менее всего, что они слышали о нем, Асгарде де ля Герше, великом крестоносце, которого сам Саладин назвал «подстрекателем франков» и как такового обрек смерти. Эту историю любили рассказывать.
Ту самую, что повествовала, как вождь сара­цин верил, будто в случае, если тамплиер Асгард де ля Герш будет взят в плен, осада Иерусалима захлебнется и что будто бы судьба этой осады за­висела только от одного тамплиера. От него. Трубадуры славили его по всей Европе. Они пели хвалу Асгарду де ля Гершу, величайшему рыца­рю-тамплиеру, равного которому никогда не бы­вало и не будет впредь.
Когда храмовники гуськом и в полном молча­нии направились в круглую часовню, командор взял Асгарда за руку.
– Пойдем в мой кабинет, – сказал он и увел Асгарда от остальных братьев, собиравшихся на ночное молитвенное бдение, по коридору в свою комнату.
– У нас, – сказал он заговорщическим ше­потом, – есть то, что ты ищешь.
Асгард отстранился и внимательно, в упор по­смотрел на командора. На мгновение ему пришла в голову безумная мысль, что тамплиеры держат здесь, в Эдинбурге, таинственную девушку, но уже в следующую секунду сказал себе, что он глу­пец.
Потребовалось несколько минут на то, чтобы зажечь маленькую глиняную лампу, стоявшую на столе командора. Облицованная камнем комната была полна вещичек, вывезенных с Востока. Хо­зяин подошел к медной жаровне и помешал угли, потом добавил еще углей из корзинки, стоявшей рядом. И лампа и жаровня были сарацинской ра­боты, как и украшавшие выбеленные стены гобе­лены с изображениями Христа и апостолов в ры­царских доспехах и верхом на боевых конях. Ком­ната представляла собой столь обычное для тамплиеров удивительное сочетание восточной эк­зотики с монашеским аскетизмом.
Можно сказать, подумал Асгард, что вкус тамплиеров представлен здесь во всей красе. Он сел на скамью, и командор налил ему вина из мед­ного сарацинского кувшина.
– Девушку, – отрывисто сказал он, – ищет не только английский король.
Асгард уклонился от ответа. Командор вер­нулся к столу. Это был норманн лет пятидесяти с небольшим, с бледными глазами, которые теперь буравили Асгарда.
– Скажи мне, брат, неужели ты полагаешь, что английский король мог бы послать тамплиера с поручением в Шотландию или любую другую страну и наше братство не узнало бы об этом?
Асгард опустил глаза и смотрел теперь в свою чашу с вином.
– Мне это приходило в голову.
Он знал только одно: что находится здесь по повелению короля, и не было нужды объяснять все в подробностях эдинбургскому командору ор­дена тамплиеров.
– Хм. – Его собеседник отвернулся, чувст­вуя себя уязвленным. – Генрих Плантагенет ско­ро узнает, что не очень-то мудро проявлять такую изворотливость. Посланец Великого магистра про­скакал через всю Францию, чтобы сообщить мне о твоем прибытии.
Итак, подумал Асгард, девушкой интересуют­ся не только король Генрих Английский и король Уильям Лев Шотландский, но и Великий магистр ордена тамплиеров. Страсти Господни! Кто же она такая, и что им всем за дело до нее?
– Великий магистр, – продолжал коман­дор, – интересуется этой девицей, которая, если верить монахиням монастыря Сен-Сюльпис, не иначе как святая. И король Англии Генрих наслы­шан о ней настолько, что пожелал послать знаме­нитого брата-тамплиера в королевство Уильяма Льва, чтобы доставить ее ему.
Асгард снова опустил глаза.
– Наше братство служит многим монархам, мой командор. И служит по-разному.
Асгард ощутил, как под воротом его плаща выступил пот, и это было весьма неприятное ощу­щение. Командор опустился на скамью и положил локти на стол. Он не снял белого верхнего плаща с красными крестами и не сбросил шерстяной на­кидки. Несмотря на раскаленную сарацинскую жаровню, в каменной комнате было не слишком-то тепло.
– Ясно, что они немногое тебе сказали, – заговорил он веско. – Впрочем, рассказывать-то особенно и нечего: все это только сплетни слуг и всякого сброда, который не может удержаться от болтовни, даже если монахини наложили на них обет молчания. Рассказы эти интригуют, но ве­рить им трудно. В одной такой истории говорится, что ребенка нашли возле монастыря и было ему не более двух или трех дней от роду, но девочка про­износила гораздо более внятные звуки, чем все новорожденные, с которыми монахини имели дело до той поры. И, разумеется, уже тогда она была несравненной красавицей.
Девочка росла и была такой послушной и ми­лой, что к тому времени, когда научилась ходить, все монахини обожали ее и не позволили отпра­вить ее в город, как повелевает обычай, чтобы там какая-нибудь бездетная семья удочерила ее. Они берегли девочку как зеницу ока и хотели оставить ее при себе. Они даже созвали специальное сове­щание, чтобы выбрать для нее имя. И перебрали множество имен, пока не нарекли ее Идэйн.
Асгард пробормотал:
– Это имя королевы Ирландии.
– Даже так? – Тамплиер бросил на него острый взгляд. – Так вот что это за имя! Но нет никаких свидетельств того, что девочка ирланд­ского происхождения. Должно быть, сестры сами все это выдумали. Они говорят, что, когда девочка стала достаточно взрослой и разумной, монахи­ни по своей глупости спросили ее, знает ли она, откуда явилась, и дитя ответило:
– С облаков.
Асгард поднял голову и посмотрел на собесед­ника.
– С облаков?
– Да, сестры клянутся, что именно так она и сказала.
У командора был очень раздраженный вид.
– Признаюсь, я думаю, что они рехнулись, эти бабы. История об облаках – всего лишь плод фантазии маленькой девочки. Сироты часто при­думывают разные истории о своем происхождении. Кроме того, невозможно, чтобы новорожден­ный ребенок знал, откуда он. Ба! Эта история с облаками только убеждает меня в нелепости всех остальных сплетен о ней!
Командор налил себе еще вина.
– Эти монахини провозгласили ее святой, – сказал он, вытирая рот тыльной стороной ладо­ни, – потому что они смертельно боялись на­звать ее как-нибудь еще. В конце концов лучше считать ее святой, чем ведьмой, верно?
– А есть еще какие-нибудь истории о ней? – спросил Асгард.
– Она подчиняет своей воле животных. Да, я знаю, что ты думаешь, но тому есть свидетели. В течение многих лет эта Идэйн занималась сиро­тами: она их наставляла, учила, следила, чтобы их кормили и чтобы им было хорошо. Еще рассказы­вают, что был там один бык, которого запрягали в телегу, и однажды он вырвался на волю и, так как был злобной тварью, мог наброситься на детей. Но девушка загородила их собой и, ласково разго­варивая с животным, успокоила его, и, взяв за рог, увела прочь.
Асгард улыбнулся.
– В свое время я видел, как укрощали лоша­дей и другой скот. Это не так уж сложно, если че­ловек привык обращаться с животными и умеет это делать.
– Умеет делать? – Собеседник повернулся к Асгарду и уставился на него. – Говорят, эта девица только посмотрела на это мычащее свире­пое животное, и оно упало на колени, будто его огрели обухом! Один только ее взгляд – и бык склонил перед ней голову.
Асгард выждал с минуту, потом сказал:
– Похоже, что добрые сестры монастыря Сен-Сюльпис обычные дела превращают в чудеса.
Командор покачал головой.
– Даже пастухи, приходившие в монастырь по делу, только и делали, что без конца болтали о ней. Что у нее есть некий дар – позвать челове­ка, и тот подчинится. Нет-нет, никто не будет клятвенно уверять в этом. Монахини словно в рот воды набрали, молчат, как устрицы, боятся, что к ним в монастырь слетятся полчища римских епи­скопов проводить расследование. Но крестьяне, которые работают на монастырь, шепчутся, что, когда девица зовет тебя, это похоже на тихий ше­пот тебе на ухо, и ты не можешь не повиноваться ему.
Асгарду и прежде доводилось слышать дико­винные истории о девицах, способных укрощать диких животных: весь христианский мир, как ему было известно, чтил этот символ – деву и едино­рога. Но тайный голос, которому нельзя противиться? Это что-то новое. И Асгард не мог удер­жаться от вопроса:
– Она что, околдовывает? Рассказывают ис­тории, что те, кто этим занимается, могут околдо­вывать после того, как полетают по воздуху на ветках дуба или ивы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40