– Я сейчас позвоню, чтобы ему ввели укол глобулида с фосфором, он видимо не в себе.
Он подходит к кнопке, но вмешивается Берю.
– Послушайте, старец мой, – говорит он примирительным голосом. – Вы ясно видите, как видите этот госпиталь, что Матиас в своем уме. Он уже набрался силенок и находится в полном здравии. Это раньше у него было хилое здоровье. Вы ему здорово затуманили мозги! Сейчас в нем произошла редакция, и он начинает соображать, что к чему. Лучше бы вам убраться отсюда по-быстрому!
Мегера кидается к изголовью своего недостойного зятя.
– И вы воображаете, что Анжелика поедет с вами, мерзавец?
– Она моя жена, – с достоинством отвечает Матиас. – Если она меня любит, она послушается меня, если она меня не любит, то мне начхать на нее, и вы можете оставить ее у себя с ее довеском впридачу! А сейчас, исчезните, ходячие зловония! Мне нужно поговорить с этими госпопами!
Если бы вы видели этот спектакль, дорогие мои подруги! Это шоу двух актеров! Клистиры задергались, как марионетки на ниточках. У тещи отвислые щеки стали сбиваться в хлопья. А у старого бороденка стала, как у курсанта сен-сирского училища: она вздыбилась, ощетинилась, а волосы встопорщились, как у артишока!
Они начинают говорить завывающими голосами ужасные вещи! Они повизгивают, как пила по мрамору. Они угрожают. Они говорят, что психлечебница Брона находится в двух шагах отсюда, и что стоит доктору Клистиру черкнуть пару слов – и Матиаса забастилируют туда навечно. Вместо шляпы берет, брюки а ля царь Горох – вот так он и закончит свою жизнь в какой-нибудь комнатенке со стенами, обитыми матрацами. Его Святейшество Клистир I немедленно созовет консилиум серафистов! Дамы и господа, за ваше Святейшество! Его некардиналы примут безотлагательные меры: они потребуют у небес самого страшного наказания, которое заслуживает Рыжий. У него отвалится язык из-за того, что он осмелился произнести подобные слова. В ответ Матиас их побивает их же доводами: он говорит, что если они и дальше будут ему надоедать, то он им расквасит их противные рожи. Кулаки у него в полном порядке.
Я звоню дежурной! Я говорю, что у Клистиров случился приступ истерии и что их необходимо эвакуировать из помещения. Мое звание комиссара оказывается весомее звания лекаря. Учитывая возбужденное состояние пары и оскорбления вслух в свой адрес, медсестры вызывают здоровенных медбратьев из породы мужиков, которые могут носить вас на вытянутых руках совершенно запросто, как целлулоидную куколку. В конце концов происходит выдворение их блаженств, у которых лица далеко не блаженные. Наконец воцаряется тишина, и Матиас разражается смехом.
– Как же мне хорошо! – говорит он. – Надо было быть настоящей размазней, чтобы жить в одном климате с этими двумя тронутыми!
– Баста! У тебя это вроде периода детства, – заверяет его Берю. – У тебя гляделки были усыплены любовью, а сейчас, мужик, когда ты среагировал, ты спасен. Ты спасен!
Мы горячо пожимаем его мужескую руку. Да здравствует Человек с большой буквы "Ч" и вещи с прописной буквы!
– А теперь, – решительно говорю я, – давайте перейдем к серьезным вопросам, – рассказывай!
Он подмигивает мне.
– Я ждал вашего прихода, господин комиссар.
Он вытягивает руки поверх простыни.
– Той ночью, когда мы расстались, я вошел в дом. Только я запер входную дверь и стал шарить по стенке, чтобы включить выключатель, как кто-то приставил мне ствол пистолета к спине и женским голосом, шепотом, сказал с иностранным акцентом: "Ни слова, ни жеста – иначе смерть, у меня пистолет с «глушителем». Поэтому я не дергался. Мы немного постояли в темноте. Я предполагаю, что напавший на меня человек хотел убедиться, что вы уехали. Потом я услышал, как подъехала какая-то машина. У меня появилась некоторая надежда, но я ошибся – это был ее сообщник. Женщина, которая держала меня на мушке, открыла дверь. Какой-то мужчина с вьющимися волосами стоял по другую сторону. У него тоже в руке бил пистолет. Он посадил мена на заднее сиденье машины и сел рядом со мной, а девушка, потрясиая блондинка, села за руль...
Он замолкает, запыхавшись с непривычки.
– Может, передохнешь немножко? – предлагаю я.
Но Матиас во что бы то ни стало хочет закончить свои рассказ. Он знает, что это очень важно. Он хороший полицейский.
Я опять подаю ему стакан. Он пьет. Берю предлагает сходить в магазин и купить бутылочку бургундского, уверяя, что это придаст раненому сил. Я отговариваю его, и Матиас возобновляет рассказ. Время от времени он делает паузы.
– Они привезли меня в какой-то мрачный дом, это по дороге на Сен-Клер.
– Я знаю, это мы тебя освободили, – замечаю я.
– Я узнал ваш голос, когда вы предлагали моему охраннику сдаться, – подтверждает раненый.
– И что же там произошло, когда вы приехали?
Рыжий делает глубокий вздох.
– Нас ждал один тип, вы, наверное, видели его?
– Он сделал больше, чем просто увидел, – хохочет Любезный. – Он его даже пришлепнул.
Матиас качает головой.
– Он сам на это нарывался! Сволочь этакая! Они привязали меня цепью и стали пытать меня, чтобы я заговорил.
– Что они хотели узнать?
– Кто вы, и что вы знаете.
– Мы? – с изумлением вырывается у Толстого.
– В начале, – еле слышно говорит Матиас, – я сказал, что знал вас по Парижу. Но это их не удовлетворило. Они заявили мне, – что Берюрье не настоящий преподаватель, а вы – не настоящий негр, господин комиссар!
– Не настоящий преподаватель, – бормочет Толстый, как громом сраженный. – Тупицы.
– У них, наверное, есть свой человек в школе, – уверяет Огненный.
– Один слушатель, – информирую я его, – некто Авель Канто.
Он открывает восторженные глаза.
– И правда, я слышал, как они произносили это имя.
Матиас показывает свою левую спеленутую руку.
– Они мне сорвали ногти на этой руке, – признается он. – Это ужасно. Если бы вы только знали, как мне было больно!
Какой молодчага! А я я не заметил, что с ним так жестоко обошлись: я был загипнотизирован пулевым ранением в его башке.
– Они спрашивали, что нам известно, – продолжает он.
– И ты им сказал?..
– Правду: т.е., что вам ничего не известно. Что у нас только были некоторые сомнения относительно двух самоубийств, и что мы стремимся понять, почему дважды меня пытались убить.
– Наш приезд в школу вызвал у них беспокойство, и они решили похитить тебя и заставить тебя заговорить, прежде чем тебя убить, чтобы узнать, до чего мы докопались. Они тебе поверили?
– Перед лицом страданий, которые они мне причиняли, но которые при этом не меняли содержания моих слов, они вынуждены были признать очевидность.
– Прекрасно! Итак, на данный момент они убеждены, что мы ничегошеньки не знаем?
– Точно так.
– Я признаю, что это именно тот случай, – брюзжит Беспощадный.
– Да, это тот случай, – соглашаюсь я.
Я снова склоняюсь над Матиасом.
– Что-нибудь есть еще?
– А как же! Они говорили между собой по-испански, а я прекрасно понимаю этот язык. За несколько минут до вашего приезда на виллу я слышал, как они говорили, что за ними следят, и они рекомендовали моему охраннику ликвидировать меня, если обстановка станет сложной.
Матиас подавлен. Он проглатывает еще несколько глотков воды, доведя Верю до предела отвращения.
– Жена сказала мужу: «Мы должны предупредить Канто, чтобы он не возвращался в школу, – это для него опасно. Во всяком случае, его присутствие там не требуется теперь, когда все уже подготовлено!»
Матиас хватает меня за запястье своей здоровой рукой.
– Вы слышите меня, господин комиссар? Она сказала «теперь, когда все уже подготовлено».
Я встаю. В голове какой-то шум. Меня познабливает от нервного напряжения. «Теперь, когда все уже подготовлено». Из этого следует, что ребята из таинственной банды свою задачу выполнили. И еще раз следует, что что-то произойдет! И что-то серьезное, что-то ужасное, потому что они пошли на убийство и похищение, чтобы подготовить это что-то!
Мистер Берюрье, всем хорошо известный джентльмен, имеет аналогичные мысли: они совершенно свободно читаются в его глазах, которыми он смотрит на меня через постель Матиаса. Его глаза – будто акт судебного исполнителя... Изобилующий витиеватыми формулировками, с помощью которых всегда можно искусно дать объяснение самым сложным и запутанным ситуациям. Он шепотом говорит: – – Мне думается, что дело нехорошо пахнет керосином!
В полдень мы возвращаемся в школу, и я прямиком жму к директору, который тут же протягивает мне конверт с почтовым штемпелем Бордо (департамент Жиронда).
– Только что получили для вас, дорогой друг, – говорит он мне.
Это донесение сыскной полиции Бордо. В нем подтверждается, что я был прав в своих предположениях! Кастеллини, Бардан и Канто были три года назад вместе в Либурне по поводу расследования серии политических покушений, имевших место в этой столице вин. Кастеллини и Канто были направлены туда из Бордо в качестве усиления местной полиции, в которой служил Бардан. Поэтому у них была неоднократная возможность познакомиться. Я протягиваю письмо директору, который читает его с озабоченным видом.
– Уважаемый Сан-Антонио, – любезно обращается он ко мне, – это открытие интересно, но куда оно нас выводит?
– Вы позволите позвонить от вас, шеф?
– Пожалуйста!
Я вызываю комиссариат сыскной полиции Бордо. Пока барышни на телефонной станции соединяют меня, попутно обмениваясь впечатлениями о вчерашнем вечере, я рассказываю боссу о беседе с Матиасом. И он как-то тревожно посматривает на меня из-за своих очков в золотой оправе.
Он тоже отдает отчет в том, что мы накануне (а, может быть, и ближе) значительных событий. Звонит телефон. На проводе главный комиссар. Мне везет – он в курсе этого дела.
– Вы можете мне срочно прислать фотографию инспектора Авеля Канто? – спрашиваю я.
Директор школы подает мне знак и тихонько говорит:
– У нас есть одна в его деле!
– Я хотел бы иметь еще одну, но другую! – отвечаю я.
Мой бордосский собеседник отвечает, что он сделает все, что можно. Удовлетворенный, я кладу трубку.
Вопрошающие глаза директора вынуждают меня ввести его в курс задуманного.
– Мне пришла одна маленькая мыслишка относительно... самоубийств Кастеллини и Бардана, господин директор.
Но он не дает мне докончить.
– А у меня, – вздыхает он, – кажется тоже есть одна по поводу готовящейся небезызвестной катастрофы...
– Не может быть?
Тут уж я заинтригован его словами и даю ему право говорить первым.
Тогда он встает, обходит свой письменный стол и подводит меня к амбразуре окна. Под нами открывается вид на плац. (взобравшись на приставные лесенки, садовники развешивают французские и рондурасские флаги на деревьях, припудренных снегом (еще один штамп школьников – и даже журналистов).
– Завтра, – вздыхает босс, – мы принимаем именитого гостя, которого вы знаете. Вам хорошо известно, что президент Рамирес – это человек, жизни которого угрожает опасность. Под его ноги бросали больше бомб, чем розовых лепестков от роз! А что если его непримиримые враги замыслили покушение у нас в школе?
Я хватаю своего собеседника за руку.
– Бесподобно, патрон. Вы попали в самую точку! Долоросы – из Центральной Америки. Все сходится!
Биг босс продолжает развивать свою теорию.
– Вы, должно быть, читали в прессе, – продолжает он, – о том, что приняты все меры безопасности для приема президента Гондураса. Выделено доселе невиданное количество сил безопасности. Допустим на секунду, что представители оппозиции решили свести с ним счеты во время его визита во Францию?
Я соглашаюсь.
– Я вижу, куда вы клоните, господин директор.
Директор В.Н.Ш.П. протирает стекла очков своим тонким платочком из серого шелка, который он достает из верхнего карманчика пиджака.
– Ход мысли противников Рамиры Рамнреса совершенно безупречен. «Они пришли к выводу, что единственным местом, где наблюдение за президентом будет не таким строгим, неизбежно будет наша школа, потому что президент будет находиться в окружении двухсот комиссаров, и служба безопасности будет считать, что среди нас он наверняка будет в безопасности»... Это произойдет именно так, и их нельзя будет за это ругать! Следовательио, революционеры подготовили свое покушение здесь.
– Какие молодчаги! – говорю я искренне и с восхищением. – Надо иметь наглость, чтобы решиться на это.
– "Теперь, когда все уже подготовлено"... – наизусть цитирует шеф. – Это говорит о многом.
– Йес, босс, именно так! У нас остаются одни сутки, чтобы разобраться, в чем здесь дело! Не забывайте, что у упомянутого Канто имелся в наличии инструмент слесаря-водопроводчика, и что я застал его как-то ночью за работой: он разбирал трубу под раковиной в медсанчасти. Вот что может послужить ориентиром в наших поисках! Нужно будет прочесать всю школу мелкими граблями, простукать все стены, проверить трубы, обыскать каждую мелочь... Ничего еще не потеряно, потому что мы знаем, что что-то должно произойти.
– Ум хорошо, а два лучше, – делаю я заключение.
Он кисло улыбается.
– Весь вопрос в том, хватит ли двух умов, комиссар...
Глава пятнадцатая,
В которой Берю делает обзор светских манер
Толстый разоделся сверхсногсшибательно: голубой двубортный пиджак, почти белая рубашка, бледно-серый галстук. Волосы донельзя набриолинены, щеки припудрены тальком, рот, тоскующий по графине; в нем чувствуется трепещущий самец в разгаре физического вожделения. Он побрызгался каким-то ужасным лосьоном, и от него несет за версту деревенской парикмахерской. Жестом благородного человека он снимает с руки часы, кладет их перед собой и объявляет, предварительно посмотрев на скачущие стрелки и удостоверившись, что они идут по кругу:
– Жентельмены, графиня Труссаль де Труссо, по поводу относительно которой я объявил вам честь о ее визите, проинформировала меня, что она запоздает. В данный момент она осматривает свои владения в Луаре, и ее деловой человек, который пристает к ней с делами, вынуждает ее продлить там свое пребывание на несколько часов.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47