– Но ты же и есть преподаватель, жизнерадостный кретин! Согласен, это я попросил, чтобы тебя назначили преподом. Но ведь сейчас ТЫ ПРЕПОД! – реву я. – Ведь важен результат, разве нет!
Это успокаивает его. Он рассматривает белок моего глаза, чтобы убедиться, не осталось ли там капельки обмана, а потом спрашивает повеселевшим голосом:
– Почему ты не ввел меня в курс?
– Потому что я хотел, чтобы мы замаскировались по-разному и ни у кого не возникло подозрений, что мы с тобой заодно, понимаешь?
Он не понимает, но из-за моего таинственного тона, тем не менее, говорит, что да. Берюрье – сама искренность в своем роде. Послушный. Ворчливый, но довольный, когда его вынуждают закрыть поддувало. Он знает, что он небезгрешен и небеспределен.
– Я предпочитаю играть с открытыми картами. Толстый, и хочу сделать тебе комплимент по поводу твоих лекций. Все, о чем ты рассказывал – высший класс. Ты можешь продолжать свою программу, это отличная работа.
От комплимента он розовеет и прячет свое смущение в своем стакане.
Четверть часа спустя мы расстаемся с Матиасом. Наше мероприятие сегодня вечером оказалось безрезультатным. Абонент не позвонил, но кое-что все-таки произошло, не так ли?
И не банальное!
– Тебя проводить до твоей тещи? – спрашивает Толстый приятным голосом.
– О, нет! О, нет! – живо отвечает Рыжий, – на сегодня хватит.
И он удаляется под робкую сень пустынной улицы, сгорбив спину. Его шевелюра мерцает, как японский фонарик.
Глава десятая,
Третий урок Берюрье: отрочество и помолвка
Я на цыпочках крадусь по коридору нашей общей спальни, но едва я подхожу к своему боксу, меня перехватывает голос Ракре.
– Месье возвращается после партии экстаза?
– Да нет, я навещал свою старую тетю, которая живет недалеко отсюда.
Он играет серенаду на духовом инструменте, которым его наделила природа. Это он от радости.
– Я уверен, что твоя старая тетя мне понравится, – шутит он.
– Я могу устроить тебе с ней встречу, может быть, ты в ее вкусе, – говорю я, разоблачаясь.
– А как она из себя, эта красотка?
– В стиле Полины Картон, только качеством похуже. В мое отсутствие ничего стоящего не случилось?
– Ничего!
Я залезаю под одеяло и тут же засыпаю.
На следующий день стоит чудесная погода. Солнце еще бледновато, но тем не менее усердно заливает своим живительным светом школу (Черт возьми! Я начинаю ударять по классике!).
Объявление, вывешенное в холле, извещает слушателей, что в связи с тем, что у них в среду вечером будет свободное время, лекция по правилам хорошего тона начнется в 13 часов.
На занятиях по другим дисциплинам я не проявляю особой активности. Мне не терпится встретиться с Матиасом, чтобы узнать, давал или нет о себе знать корреспондент после вчерашнего бурного вечера. Но я напрасно верчу головой по сторонам. Огненного нигде не видно. Я надеюсь, что его родственнички по линии жены не слишком строго его наказали!
В полдень я случайно встречаю Берюрье. Он сидит на скамейке в парке. Он задумчив и немного не в себе. Я подхожу к нему.
– Вы запутались в ваших мыслях, господин преподаватель? – подчеркнуто громким голосом говорю я.
Его тяжелые веки на несколько миллиметров приподнимаются, и он устремляет на меня свой потухший взгляд.
– Я обмозговывал, – говорит он.
– Что? – спрашиваю я, присаживаясь рядом.
– Вопрос о липовой религии папаши Клистира. В конце концов это неплохая штука. А почему бы мне не создать свою религию, а? Я бы назначил себя папой. Готов биться об заклад, что Александризм было бы совсем неплохо. Я бы стал проповедовать культ вина и дружбы. О нем совсем забыли. Нужно его возродить. Ну, а потом, когда я стану папой, у меня будет такая власть над моей благоверной...
Он качает кумполом.
– Интересно, стала Берта потоньше после лечения или нет. Я получил от нее открытку о том, что там в Бриде вроде все нормально, но она ничего не говорит о весах.
– Она хочет сделать тебе сюрприз. Ты расстался с Матильдой Казадезюс, а встретишься с Жанн Моро.
Он морщится.
– Это далеко не так. Я боюсь, брат, я боюсь. В супруге все должно быть в достатке. В любви я люблю изобилие. Малюсенький флюгер, который крепится на громоотводе, – это не для меня.
Он еще немного о чем-то мечтает и шепчет:
– А я все же хочу вернуться к этой истории с религией. Ты думаешь, что я бы смог?
– Почему бы и нет. Я уже готов записаться в певчие мальчики хора. Александр-Бенуа Первый – это звучит здорово. Ну, а пока суть да дело, ты о чем сегодня будешь говорить?
Он шмыгает носом, улыбается и заявляет, похлопав через карман по своей энциклопедии:
– Об отрочестве, Сан-А. Меня очень беспокоит эта глава.
Он торжественно смотрит на часы.
– Та знаешь новость? Моя графиня послезавтра приезжает в Лион. Я думаю, что она простила мне ее разломанный старинный кабинет. Я хочу, чтобы она приняла участие в моей лекции, для практической наглядности. Настоящая дама из высшего света, – разве это не лучшая иллюстрация?
– Это фантастическая идея, – соглашаюсь я, но мой голос дрожит от еле сдерживаемого смеха, – ты думаешь, она согласится?
Нс без благородства он вытаскивает из кармана телеграмму и небрежно, двумя пальцами, протягивает ее мне. Я разворачиваю ее и читаю:

С БОЛЬШИМ УДОВОЛЬСТВИЕМ ПОМОГУ ВАМ, МОЙ ДОБРЫЙ ДРУГ. ОХОТНО ПРИНИМАЮ ВАШЕ ПРЕДЛОЖЕНИЕ. ДО ПЯТНИЦЫ.
ГРАФИНЯ ТРУССАЛЬ ДЕ ТРУССО.

– Быстро ты все провернул, поздравляю, – оцениваю я его оперативность.
– Ты понимаешь, я хочу воспользоваться этим случаем, чтобы продемонстрировать светские правила в ее присутствии. Сегодня я буду говорить о юности и о помолвке, завтра я расскажу им о женитьбе, так что к ее приезду у слушателей уже будет солидная база.
Затем, сменив тон, он шепотом спрашивает:
– А как твое расследование?
Бравый Берю – полицейская ищейка, верная и влюбленная в свою работу.
– Безысходная тишина. Все как в тумане. Если бы не было этих двух покушений на Матиаса и на меня, прошлой ночью, я бы и вправду поверил, что речь идет о двух самоубийцах.
– Это самое простое решение, – неодобрительно говорит Неуступчивый. – Ты меня знаешь, Сан-А, ты знаешь, что я нюхом чувствую темные дела. В общем, я могу тебя заверить, что мы оказались в поганой ситуации. Что-то назревает, парень. Открой глаза. Что-то назревает дрянное.
Он встает, разглаживает ладонью сморщившиеся в гармошку штаны.
– Ну, а пока, долг прежде всего!
И как прелат, который твердит про себя молитвы из своего требника, он удаляется по аллее, перелистывая «Энциклопедию светских манер». Он уже сейчас похож на папу своей неторопливой и мудрой походкой, своими елейными жестами, своим озабоченным видом, который оттягивает его огромную башку.
Он ждет, пока мы все зайдем в конференц-зал, и только после входит сам. В одной руке он держит свою шляпу, в другой – вспоротую папку. Он идет, как Святой Марс, идущий на смертные муки. Он твердой поступью поднимается на эстраду, оборачивается, с сожалением смотрит на несколько пустых скамеек и заявляет:
– Я вижу, что кое-кого нет. К ним-то, в частности, я и обращаюсь. Ладно, мои лекции факультативные, но те, кто прогуливает их под предлогом того, что сегодня вечером увольнение и что нужно надраить фамильные драгоценности для того, чтобы пойти повеселиться с подружками, являются самыми нестойкими типами. Когда-нибудь они пожалеют об этой слабости. Когда им устроят письменный экзамен по хорошим манерам, и когда они сдадут чистенькие листы бумаги экзаменатору, они с большим сожалением вспомнят о Берюрье, но будет уже слишком поздно, и эти идиоты так и закостенеют в своем невежестве. Садитесь!
Мы выполняем команду.
– И наоборот, – продолжает он, – я поздравляю присутствующих. И я не удивлюсь, если кто-то из сидящих здесь дослужится однажды до префекта полиции!
Он садится. Какой-то недобрый шутник расшатал его стул, ножки стула разъезжаются, и Его Святейшество под грохот ломающегося дерева приземляется на свой широкий зад.
На какое-то мгновение он замирает в неподвижности, восседая своим огромным курдюком на груде обломков, не веря своим ушам и испытывая больше страданий от уязвленного самолюбия, чем от ушибленного зада. Наконец он качает головой и поднимается, потирая пониже спины...
– Я полагаю, – говорит он, – что шутник, который подстроил это со стулом, входит в число отсутствующих?
И поскольку мы храним молчание, крепко сжав зубы, чтобы удержать рвущийся наружу смех, он продолжает:
– Раз вы все ищейки, ребята, то найдите мне виновного. Для вас провести такое расследование – пустяк, правда?
Его кислая улыбка исчезает с его лица, и он ревет на весь зал:
– Я его хочу завтра, и без всяких. Иначе я сам лично займусь расследованием, и тогда дело будет дрянь!
Он посылает за мебелью, которая будет способна выдержать его вес, и, яростно сметя ударом ноги обломки стула, приступает к теме:
– Сегодня, давайте, храбрецы, потолкуем о молодости: от отрочества до помолвки, попутно затронув военную службу. Это главная глава, поэтому в ваших же интересах держать ваши евстахиевы трубы открытыми.
Он вытягивает перед собой руки и сцепляет свои камнедробильные пальцы.
– Прежде всего, давайте договоримся, – с пафосом возвещает он. – Имеется два сорта молодых людей: юноши и девушки! По причине того, что французская галантность не имеет для меня, так сказать, секретов, я начну с этой второй категории. У юношей и девушек есть две общие вещи: учеба и сигарета. Первая иногда заканчивается дипломом, а вторая – женитьбой. По бывают случаи, когда все заканчивается гораздо хуже. Давайте разберемся.
Самое опасное у девушек – это то, что они кокетки. По моему мнению, именно это является источником большинства бед. Возьмем главное: здоровье. Кокетливая девица с самых юных лет силком сажает себя на диету «шиш с маслом», чтобы на ее талии можно было застегнуть браслет для наручных часов. Я, Берю, ответственно заявляю, что салат и гренки – это бич современного общества. Те девицы, которые морят себя голодом, может быть и на самом деле приобретают стройность велосипедной спицы, но я задам вам вопрос, по поводу которого я прошу вас поразмышлять: «А что же дальше?» Тонкие девушки производят впечатление лишь на одну категорию людей: толстых девушек! Они принимают белое за черное, воображая себе, что мужики будут сходить от них с ума только по той причине, что они могут носить вместо пояса кольцо для салфеток! Все мы, собравшиеся здесь, знаем, что прельщает нас в дамах: конечно не их кости, а их мясо. Чем больше у них авантажности в лифчике, округлости в трусиках и значительности под подвязкой чулка, тем больше выгоды от этого имеет для себя мужик. Граждане, относительно современных девушек я скажу так: мне за них стыдно и, в то же время, мне их жалко! У них задний проход держится на двух подпорках не толще задней лапки паука, а корсаж такой же плоский как ландшафт Голландии.
Они считают себя ослепительными красавицами, а на самом деле похожи на мумии. От этого страдает их здоровье. Позднее они будут рожать рахитичных детишек, винные фужеры. Поэтому, когда они забеременеют, и не знаешь, что для них готовить: то ли пеленки, то ли формалин. И вы должны задолбить в голову вашим супругам, чтобы они, став матерями, сразу же учили своих дочек тому, что скелетами те рано или поздно станут, но жизнь состоит не в том, чтобы демонстрировать свои кости, а в том, чтобы упаковывать их в красивую, свежую и аппетитную плоть. Если вы ставите под сомнение, что я говорю, возьмите интервью у помощниц хозяек тайных публичных домов, и они скажут вам, кого, среди их козочек, чаще и охотнее всего дерут за рога: кругленьких или угловатых, толстых или худых, тех, которые наполняют руку, или тех, кто ее ранит. Короче, жентельмены, разуйте глаза и кричите на каждом углу в полный голос о том, что под шелковым чулком гораздо красивее смотрится икра, а не большая берцовая кость, что кокетливый бюстодержатель должен поддерживать жаркие, ядреные и торчащие титьки, а не две половинки засахаренных абрикосов, и что прозрачные, воздушные и расшитые со всех сторон трусики сшиты для того, чтобы обтягивать аппетитную круглую буханку хлеба и прекрасный съедобный плод, а не болтаться на круглых скобках, между которыми ничего нет, кроме многоточия.
Сколько страсти, неудержимого лирического вдохновения в громовом голосе трибуна, богатого модуляциями и пронизанного гневом и негодованием.
Берюрье промахивает платком свое лицо, затем, жестом, воинственным и в то же время ласкающим, массирует себе адамово яблоко через свою упитанную бычью шею.
– Итак, – продолжает он, – научите их, своих девиц, презирать кокетство или, лучше всего, вбейте им в голову, что настоящее кокетство – это здоровье. Дохленькие девицы красиво выглядят только на страницах иллюстрированных журналов, но не надо подражать им. Ими надо не восхищаться, а, наоборот, жалеть их. Зеленоватый цвет лица производит фурор в Китае, но не у нас, где объективной реальностью является розовый цвет! Впалые щеки – это хорошо для описания портрета Козетты из «Отверженных». Плечи, как колючая проволока, точка подвески вместо задницы, козьи ляжки, ягодицы, как капли растительного масла, суставы, как черенки виноградной лозы, грудь N 0000,1 – все это годится только для марок, выпускаемых по случаю кампании по борьбе с туберкулезом, сынки мои! Но не для того, чтобы стать идеалом женщины, как говорит поэт!
Он набирает полную грудь воздуха и продолжает:
– Мать несет громадную ответственность, что касается девушки. Помимо того, чтобы та не стала кокеткой, она должна научить ее вкалывать с самого ранья. Еще пацанкой девица должна убирать свою постель, прибирать в комнате, стирать и, самое главное, уметь готовить.
Я знаю бабенок, которые намыливаются жениться, а сами не могут сварить яйцо. Если не брать в расчет идеальные случаи, зададим себе, граждане, вопрос: что же остается, что может скрепить этот союз? Когда мужик приходит домой из шахты, надо, чтобы кроме Зитрона по телеку, его ждало здесь что-нибудь более существенное!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47