Не для работы в целом, разумеется, а лишь для него, Люсина. Преждевременно возникли эти деньги, сберкнижки и прочие аккумуляторы людских вожделений, вытесняя со сцены что-то неизмеримо более важное, чему еще только предстояло выкристаллизоваться в непостижимых глубинах души.Угрюмо-сосредоточенный, он в поисках хоть какой-нибудь опоры поднялся в научно-технический отдел, хотя твердо знал, что анализы еще не готовы. Здесь, среди сверкающего кафеля стен, звона лабораторного стекла и убаюкивающего гудения мигающих индикаторами электронных блоков, ему было не так одиноко, не так беспросветно пасмурно на душе.— Рано вы, голубчик мой, препожаловали, — встретил его седой, розовый старичок в безупречно отглаженном белом халате. — И что за нетерпение такое?— Нет, Аркадий Васильевич, вовсе не нетерпение. — Люсин напустил на себя благодушно-угодливый вид. — Так, маюсь со скуки, не знаю, куда руки приложить.— Будто я вас не знаю! Слава богу, вот уже… Сколько лет мы с вами знакомы? Десять?— Пятнадцать, Аркадий Васильевич.— Вот видите! А вы все не меняетесь. Вынь да положь! Судьба ваша зависит от этих минут? Жизнь?— Иногда и зависит. Не моя, конечно, чужая.— Но ведь так у всех здесь. Не у вас одного. Или вы все-таки уникум, Люсин? Вундеркинд, который не замечает, что давно вырос из детских штанишек?— Не обижайтесь, мой дорогой, мой добрый Аркадий Васильевич. Но я правда просто так к вам зашел. Не ради анализов, будь они трижды прокляты. Анализы подождут.— В самом деле? — старичок недоверчиво покосился на Люсина и пощипал куцую бороденку. — Это что-то новое. Так и есть. Вы придумали совершенно особенный фортель! Сознавайтесь, я вас насквозь вижу.— Я вам правду говорю, Аркадий Васильевич. Может быть, первый раз в жизни.— Льстецы не знают, что такое правда.— Я сбросил эту презренную маску.— Значит, не станете больше делать вид, что ни с того ни с сего так увлеклись количественным анализом? Что прямо тут же, на месте, умрете, если вам не показать, как синеет раствор, когда меняется валентность меди? Знаю я вашу манеру…— Как вы все хорошо помните.— Тогда я отказываюсь понимать, что с вами творится. Значит, вы просто больны, Люсин.— Очень даже возможно… Помните у Леконт де Лиля? Леконт де Лиль — Шарль Мари Леконт, называемый Леконт де Лиль (1818—1894). Французский поэт. Автор сборников «Античные стихотворения» и «Варварские стихотворения». Глава поэтической группы «Парнас», возникшей как реакция на романтические школы поэзии.

«Я воплощу любой твой бред: скажи, в чем дело? — О, дьявол, я ему в ответ: все надоело».— Мерси на добром слове. Выходит, я дьявол?— Я, быть может, и был когда-то льстецом, но не до такой же степени.— А что? Остроумно. — Сунув руки в карманы халата, Аркадий Васильевич принялся методично покачиваться с каблуков на носки. — А что, Люсин, эти ваши анализы действительно не терпят промедления?— Дело и вправду непростое. Судите сами: бесследно пропал человек, кстати ваш коллега — химик. В его доме до или после произошел взрыв. И хотя «после этого» не означает «вследствие этого», какая-то связь между этими событиями, несомненно, есть… Кстати, вам не встречалось имя Георгия Мартыновича Солитова? Может, в научных трудах?— Э, друг мой, нынешняя химия что твой океан! Я и по специальности-то далеко не все читать успеваю. Полистаю иногда реферативный журнал, и будет с меня, пенсионера… Значит, взрыв, говоришь. Что же, вполне реальная штука. Смесь паров эфира и спирта — это не шутка.— Как — эфира?! — Люсин не сдержал удивленного восклицания. — Разве не спиртобензол?— Кто сказал подобную ересь?— Крелин… Правда, предварительно.— Тоже мне эксперт! Химик! Трасология, баллистика, извини меня, кровь — это его дело, тут он кумекает.— Не суть важно, пусть будет эфир. А маслянистые пятна тогда откуда?— Смолы и прочие экстрактивные вещества. Жутко трудная смесь. Нам в ней не разобраться. В пору специальное НИИ создавать. Да и спирт не простой оказался. Я бы даже рискнул сказать — особенный. Нечто вроде коньячного.— Шутить изволите.— Нет, я серьезно. Твой профессор самогоноварением не увлекался? Некоторые балуются.— Только этого мне не хватало… Силу взрыва рассчитать сможете? В самом первом приближении. Большего мне пока и не надо. А на смолы не обращайте внимания — не до научных открытий…— Спасибо, Люсин, снял камень с души. У меня от этих смол головокружение. Все хроматографические колонки загружены.— Извините. Это мы по безграмотности задание неправильно сформулировали. Главное — взрыв… Мы еще вам корешок какой-то сдавали. Если не очень сложно…— Попробуем, чем черт не шутит.— Возможно, мы узнаем тогда, какой гомункул вызревал в реторте, — пошутил Люсин.Визит в лабораторию, несмотря на полное отсутствие каких бы то ни было конкретных результатов, все же принес известную разрядку. Люсин был рад и тому, что хоть немного успокоился, переключился. На своем столе он нашел должным образом оформленное заключение дактилоскописта. Обнаруженные на стеклянных предметах отпечатки принадлежали одному и тому же лицу, которое в картотеке не значилось.Скорее всего, самому Солитову — напрашивался единственно приемлемый вывод. Глава четвертая«МАЗЬ ВЕДЬМ» Люсин проснулся в угнетенном состоянии духа задолго до сигнала будильника. В неравном единоборстве с бытом он терпел поражение за поражением. При одной мысли о накопившейся груде самых неотложнейших дел панически сжималось сердце. Квартира пребывала в удручающем небрежении. Пластиковый мешок уже не вмещал истосковавшегося по прачечной белья. В кухне стало некуда деться от стеклянной посуды всевозможных калибров. Бог с ними, с пустыми бутылками, но когда даже майонезные баночки, потеряв всякий стыд, начинают неприкаянно перекатываться под ногами,значит, дело швах. Но если бы только это! Ждал своей очереди телевизор, который вдруг перешел на трансляцию негативного изображения. Испарившийся на добрую треть аквариум, где за густо позеленевшими стенками, возможно, еще и плавали одичавшие рыбы, терзал и без того уязвленную совесть. И нужно было платить за коммунальные услуги — прежде всего за телефон, — и выкупать подписные тома, и вызывать сантехника, чтоб заменил смеситель. О второстепенных проблемах вроде пылящихся на полу книг, для которых не хватило места на стеллажах, даже и думать не стоило. Все, что непосредственно не угрожало жизни, могло подождать.«Заболеть, что ли», — тоскливо возмечтал Люсин, вылеживая оставшиеся до подъема минуты.После звонка неумолимо сжимавшаяся вокруг горла петля ослабла. День покатился по наезженной колее, рассчитанный с точностью до секунды: душ, намеченные на эту неделю асаны, скоростная электробритва системы «Браун», чашка кофе. Жаль только, остатки хлеба заплесневели и масло кончилось. Придется перехватить что-нибудь в буфете.По пути в Управление Люсин ухитрился забежать в сберкассу, где сделал широкий жест, оплатив телефон на полгода вперед. Этот в значительной мере символический акт — остальные платежи были заморожены до получки — помог ему окончательно сбросить унизительное бремя забот, которые почему-то считаются мелкими. Окрыленный удачей, он позвонил в МХТИ и с поразившей его самого легкостью вышел на ученого секретаря кафедры — Наталью Андриановну Гротто. Если б кто знал, как нужна была ему эта неуловимая женщина! Одна из немногих, кого Солитов одарил безраздельным доверием. Не опуская трубки, Владимир Константинович соединился с гаражом. Через семь минут он уже был на Миусской, где за чугунной оградой сквера пламенели, предчувствуя близкую осень, роскошнейшие в старой Москве клены.Институт жил отголосками приемной страды. В сумрачном вестибюле слонялись как в воду опущенные родители и еще сохранявшие надежду абитуриенты, чьих имен не оказалось в списках. С какой завистью смотрели они на оживленно-озабоченных парней и девушек с набитыми консервными банками рюкзаками. Зачислены, распределены по группам и едут теперь на картошку, — счастливцы! Настоящие баловни судьбы.Люсин, чье обычно безотказное удостоверение оказалось малодейственным в сложившейся обстановке, был вынужден чуть ли не клясться, что он не к ректору и вообще не по приему.Взлетев по широкой старинной лестнице на третий этаж, он быстро нашел дверь с табличкой «Кафедра биоорганической химии». На другой, привинченной чуть пониже, перечислялись академические титулы Г. М. Солитова. Отчужденно, как с надгробной плиты, блестели амальгамированные буквы.Наталья Андриановна приняла Владимира Константиновича в кабинете шефа.— Есть какие-нибудь известия? — Ее зеленоватые глаза тревожно расширились. — О Георгии Мартыновиче?— К сожалению, ничего нового. — Люсин словно бы ненароком окинул темные резные шкафы и старые кожаные кресла. Пожалуй, ничто в этой сумрачной комнате, сберегавшей канцелярский стиль минувших эпох, не выдавало эксцентричных пристрастий владельца. И прежде всего корешки за стеклянными дверцами: пузатые справочники на русском, немецком и английском языках, химические журналы, учебники. Никакого золотого тиснения. Сплошь сиротский коленкор отчетов и диссертаций.— У нас дважды было полное переоборудование. — Она по-своему истолковала его ищущий взгляд. — Но Георгий Мартынович попросил ничего не трогать… Садитесь сюда, тут вам будет удобнее.— Я рад, что наконец смог увидеться с вами. — Люсин сначала присел на вытертый до блеска краешек кресла, а потом осторожно продвинулся вглубь. Его кресло и впрямь оказалось в лучшем состоянии, чем соседнее, готовое в любой миг опрокинуться. Лишь аристократическая привычка сидеть абсолютно прямо, слегка сдвинув вбок стройные, плотно сомкнутые ноги, помогла Наталье Андриановне сохранить равновесие. — Вам передавали, что я звонил?— Да, мне говорили… Я ведь ничего не знала. Только вчера вернулась в Москву, и на тебе… Кошмар какой-то! До сих пор в себя не приду. Как по вашему мнению, есть хоть какая-нибудь надежда?— Надежда на что, Наталья Андриановна? — спросил он с печальной прямотой.— Найти Георгия Мартыновича, — затрудненно сглотнув, пролепетала она.— Найти, — вздохнул Люсин, включив портативный магнитофон. — Ничего, если я запишу наш разговор? Ведь никогда не знаешь заранее, какая мелочь может неожиданно пригодиться…— Пожалуйста, — с несколько нарочитой небрежностью разрешила Наталья Андриановна. — Есть хоть какие-нибудь шансы на то, что он… еще жив?— Вы сами верите в это? Ведь сколько времени прошло…— Вы правы, конечно. — Наталья Андриановна развела и тотчас вновь соединила кончики пальцев. — Но старики иногда уходят из дома. Вы понимаете? Мой покойный отец однажды пропадал целых два дня… Впрочем, что я болтаю? Простите.— Разве у Георгия Мартыновича наблюдались старческие явления? — заинтересованно подался впередЛюсин.— Нет. — Она взволнованно поежилась. — Конечно же, нет.— Вы уже знаете подробности? Я имею в виду взрыв и все прочее?— Да, от коллег.— Как бы вы прокомментировали подобное происшествие? Забывчивость? Рассеянность? Ведь он ушел, не отключив нагреватель. Значит, случилось нечто экстраординарное: его куда-то спешно вызвали или он сам вдруг о чем-то вспомнил…— Забывчивость? — она медленно покачала головой. — Только не в таком деле. Он же вообще не должен был ничего отключать.— То есть как? — настороженно удивился Люсин.— Экстракция, дистилляция, перегонка — все эти процессы он вел обычно беспрерывно, много дней. Собственно, лишь по этой причине работы выполнялись на дому, в каникулярное время. В учебном институте, согласитесь, не так просто наладить, как у нас говорят, непрерывный цикл.— У меня нет слов, Наталья Андриановна. Сами того не зная, вы ответили на один из главных моих вопросов.— Нет, я знала, что вы об этом спросите, — с живостью возразила она. — Как же иначе?— Знали? Но почему?— Разве можно без помощи специалиста разобраться в том, чем занимался Георгий Мартынович, и что, в конце концов, послужило причиной взрыва? Для меня никаких неясностей тут нет. Узнав подробности, я сразу же восстановила полную картину.— Вы очень обяжете меня, если поделитесь своими соображениями.— Это мой долг. Что вас в первую очередь интересует?— Меня интересует все. И разговор у нас, если позволите, будет долгим. — Люсин доверчиво улыбнулся.—Начнем поэтому с главного. Вы сказали, что Солитов не должен был отключать нагреватель. Ведь так? Она согласно закивала.— И. тем не менее он вышел из дома, оставив свои колбы благополучно кипеть?— Не иначе, рассчитывал скоро вернуться.— Во всяком случае, до того, как выкипит водяная баня?— Но почему-то не возвратился. — Гротто задумчиво сложила руки на коленях.— Это «почему-то» и есть главное, Наталья Андриановна. — Люсин припечатал ладонью кожаный валик. — А теперь расскажите про вашего шефа. Мне необходимо понять, что он за человек.— Редкий, прекрасный, каких теперь не бывает. — Она медленно отвела потемневшие глаза.— Продолжайте, пожалуйста, — тихо попросил Люсин. — Я не умею так… Слишком много всего, разного…Это ведь жизнь, большой отрезок жизни. Всего и не перескажешь. Вы лучше спрашивайте.— Пусть будет так. — Люсин сосредоточенно сдвинул брови. — Почему Георгий Мартынович, человек весьма пожилой и не очень здоровый, вел столь оригинальный образ жизни? Вместо того чтобы отдыхать, вкушая сельские прелести, он работает. И как работает! Даже ест у себя в кабинете. Невзирая на отпуск, днем и ночью что-то варит, анализирует. Добро бы еще выращивал на грядках всякие сорняки — мало ли бывает увлечений? — но он кипятит какие-то корешки, разлагает, смешивает, и все такое… Подвижник, которого заклинило на моноидее? Экстравагантный фанатик? Вдохновенный творец, нащупавший золотую жилу?..— Трудно ответить определенно, — сдерживая волнение, она никак не находила нужных слов. — Его образ не вмещается ни в одно из ваших определений. Все значительно проще, чем вам кажется, и вместе с тем намного сложнее. Георгий Мартынович действительно очень увлеченный человек, и ему удалось многое сделать в науке, но как бы это сказать?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57