Даже Равелло и Позитано, расположенные по соседству с родовым островом графов Косса, изведали ужасы морского десанта. Такое вообще было не в диковинку в ту эпоху. Кто только не кормился лихим набегом: суровые викинги, изнеженные левантийцы, турки, испанцы. О работорговле и говорить не приходится. Операции с живым товаром составляли едва ли не главную статью в бюджете Венецианской республики и Арагонского королевства. Прикованные к веслам гребцы несли по морям генуэзские флаги. Неаполитанский король и прованский герцог оспаривали друг у друга преимущественное право поставки невольниц в гаремы аравийских шейхов, получая взамен «черное дерево» — отборный африканский товар. Тут, как и в междоусобице пап, ни одна -сторона не заслуживала участия.После каждого похода Косса исправно возвращался домой к доброй морщинистой маме, тучной, но подвижной и экспансивной, как все итальянки.— Это тебе, — скупо ронял он, вручая какую-нибудь заморскую диковину, и почтительно целовал руку.Последняя операция была особенно удачной. Захватив две боевые галеры «родосских братьев», как стали с недавнего времени именоваться госпитальеры, Косса привез к себе на Искию несметные сокровища: тяжеловесные золотые сервизы, украшенные драгоценностями одежды, редкостное оружие и, конечно, мешки со звонкой монетой. Дукаты, динары, цехины, реалы, торнези, Константина™… Все перемешалось при пересыпке: короны, языки, века.Выточенную из цельного смарагда чашу, оправленную в золото, он преподнес мамочке.— Куда же столько? — всплеснула она руками, втайне любуясь рослым красавцем сыном, который не знал поражений и привык первенствовать во всем. — В нашем палаццо уже не осталось свободного места. Скоро ты весь остров завалишь золотом. Зачем так много? А эти толпы несчастных пленных? Они измучены и еле держатся на ногах, бедные люди, но мне даже негде их разместить. Неужели тебе не жаль их? Или нельзя было распродать по дороге? Про женщин я уж и не говорю, Балдазаре. Но ведь должен же быть предел! Пора, давно пора остановиться на какой-то одной. Опомнись, сыночек. Твои безумства не кончатся добром. Ты должен остепениться и начать совершенно новую жизнь. Если ни одна из юных красоток, которых я устала кормить, не смогла надолго удержать тебя, то самое время вспомнить о боге. Из нашего рода вышло столько знаменитых служителей церкви! Почему бы тебе не стать одним из них? Тогда бы я могла умереть спокойно.Это наставление, как и все предыдущие, Балдазаре выслушал вполуха. Но, как явствует из последующих событий, материнские молитвы были все же услышаны.Не прошло и месяца с того дня, когда был захвачен госпитальерский приз, как пиратского главаря пригласили к его святейшеству.Косса облачился в самое скромное платье, надел плащ из тонкой романьолы Сукно, вырабатываемое в горах Романьи.

отправился в папский дворец.— Мне говорили о тебе как об отважном, решительном человеке, — с места в карьер начал Урбан, внимательно оглядев великолепно сложенного кондотьера с необыкновенно одухотворенным лицом, обветренным и загорелым до черноты.— Тебе правильно говорили.— Ты знаешь, что мои войска потерпели поражение? Неблагодарный Карл Дураццо, которого я своими руками посадил на неаполитанский трон, переметнулся к антихристу и открыто выступил против меня.— Я избавлю тебя от этого врага, — уверенно пообещал Косса.— Но для успешного ведения военных действий требуются немалые средства, а моя казна опустошена. Пришлось даже перелить церковные блюда и дароносицы.— Я дам тебе денег и соберу твое рассеянное войско.— Тебя послало мне само провидение! — Урбан выразил свое удовлетворение скупой улыбкой. — Ты говорил, что знаком с теологией?— Сказать, что я знаком с теологией, равносильно тому, что я разбираюсь в морском деле, — Балдазаре надменно вскинул подбородок. — Я не просто знаком. Я — теолог, святой отец, и хорошо знаю каноны. Ведь недаром же мне пришлось пять лет корпеть в Болонье. По всем предметам я шел в числе первых и лишь волей случая не получил диплома.— Значит, так тому и быть, — заключил папа, строя далеко идущие планы.— Аминь, — отозвался Косса.Верный излюбленному тактическому приему захватить противника врасплох, новый главнокомандующий обрушился на разрозненные отряды Карла, отбил одиннадцать катапульт и погнал в панике отступающих мародеров к морю.Папа тут же посвятил едва отмывшегося от крови победителя в священнический сан и поручил ему возглавить следствие над опальными кардиналами, которых подозревал в пособничестве врагу. Князей церкви вместе с их наиболее доверенными приближенными перевезли в Ночеру и разместили в подземной тюрьме.Косса взял себе в подручные самых отчаянных головорезов из числа соратников по пиратским баталиям. Он не ошибся в выборе. Сменив абордажные крючья на тиски и клещи, они выказали себя прирожденными мастерами пыточных дел. Закованных в цепи епископов доставили из подземной тюрьмы в следственную камеру, где уже все было готово для пытки: пропущенные через блоки веревки, раздвижные доски с клиньями, «испанские сапоги». Даже желоба для стока крови в углублении каменного пола были отмыты загодя. Сам Косса в качестве осененного благодатью чрезвычайного следователя, поднаторевшего к тому же в теологических ухищрениях, занял кресло на помосте.Побывав на заре юности в застенках святейшей инквизиции, куда попал по подозрению в чародействе, он»знал, как нужно вести допрос. Справедливости ради следует сказать, что его задержали тогда совершенно случайно.Просто «псы господни» застали Балдазаре в доме одной молодой колдуньи, и не его вина, что пришлось заколоть в завязавшейся схватке двоих или даже троих агентов. Других грехов перед церковью он за собой не знал. Не веруя ни в бога, ни в дьявола, Косса и к черной магии относился вполне равнодушно. Но опыт — сквозь толстые стены он слышал крики пытаемых, которые сознавались в немыслимых преступлениях, — не пропал даром. Советы его святейшества пали на вполне подготовленную почву.— Тебе не следует разъяснять существо обвинений, — отечески наставлял Урбан новоиспеченного инквизитора. — Спрашивать надо лишь в самой общей форме: «Ты признаешься в злодейских деяниях? Кто помогал тебе творить богопротивные мерзости?» На такие вопросы отвечают обычно слезами отчаяния и воплями протеста. А это достаточный повод для применения пытки.И пошла работа. Оказавшись в руках вчерашних морских разбойников, чьи лихие шрамы не смогла прикрыть даже сутана, изнеженные князья церкви упорствовали совсем недолго. И то потому, что не знали, на свою беду, в чем именно следует сознаваться.— Прекратите! — вопил терзаемый болью епископ Акуилы. — Я не могу понять, чего вы от меня требуете. Скажите же, ради всего святого, и я тут же возьму на себя любые грехи.Но вспотевшие от напряжения палачи не отвечали, туже затягивая костедробильный винт. А папа в это время бродил с молитвенником под окнами и распевал во весь голос псалмы, чтобы не дремали его заплечных дел мастера, не ослабляли усилий и без устали душили крамолу в зародыше, не поддаваясь жалости. Словно сочувствие и впрямь могло просочиться сквозь поры каменной кладки, сквозь грубые оболочки этих сердец…Вместе с другими прелатами угодил в заточение и кардинал сангроский. Едва он был доставлен в Ночеру, как поступил донос на Мельхиора фон Блаузее, и незадачливый секретарь очутился в крепостном подземелье. На счастье, а может, и на горе, Косса признал в нем своего однокашника по Болонскому университету.— Ты-то как здесь оказался, Tedesco Немец (итал.).

?— Неисповедимы пути господни, — с трудом шевеля разбитыми губами, пробормотал Мельхиор. Его связанные за спиной руки жгла тугая веревка, ушибленное при падении плечо напоминало о себе сверлящими вспышками, но пуще любой телесной боли терзала тоска. Только исступленная отчаянная надежда еще раз увидеться с Леонорой не позволяла ему размозжить себе голову о первую же ступень.— Очень даже исповедимы, — ухмыльнулся Балдазаре, критически оглядев былого соперника по схоластическим диспутам, который, следует отдать ему должное, чаще других выходил победителем. — На каждую решительную перемену есть своя причина, и только наша собственная недальновидность не позволяет нам разглядеть конечную связь, — наставительно разъяснил он и тут же распорядился насчет сотоварища: — Поместите отдельно!Благодаря этой случайной встрече, если таковые действительно могут иметь место, секретарь кардинала был избавлен от пыток. Его даже ни разу не вызвали на допрос.Зато самому кардиналу пришлось испить полную чашу страданий.— Да, вы тысячу раз правы! Я действительно совершил тягчайшее преступление, — хрипя, он выплевывал кровяные сгустки. — Но не против Урбана, а ради него. Как и Роберт-антихрист, я зверски пытал своих собратьев по сану, добиваясь от них признаний в несовершенных грехах. И вот воздаяние за преданность! Горе мне, окаянному, горе…Косса прилежно записал «показания» и велел привести кардинала венецианского, больного, немощного старика.Не сострадая жертвам и не испытывая особого удовольствия от лицезрения их мук, он старался как можно точнее исполнить повеление папы. Для развлечений существовали совсем иные объекты. Например, аббатиса Леонора, которую он вместе с другими приглянувшимися ему «христовыми невестами» не замедлил переселить поближе к крепости.
Вакханалию пыток, весть о которых дошла до самых отдаленных приходов, пришлось прервать ввиду появления неприятельских разъездов. Карл Дураццо, неаполитанский король, собрав новую армию, стягивал вокруг Ночеры кольцо осады.На военном совете было решено как можно скорее покинуть крепость.— Это тебе, — сказал Косса, спустившись в промоз-" глую дыру, где без света и свежего воздуха томился Мельхиор фон Блаузее. — Просили передать. — Он бросил ему четки из ограненных камней.— Она помнит обо мне! — воспламенился безземельный рыцарь, ощупью прочитав вырезанные на гранях буквы. — Она жива?— Для тебя — нет, а так — что ей сделается… Готовься в дорогу, школяр. Арестованных забираем с собой. Вот все, что я могу для тебя сделать, — Косса протянул рукояткой вперед остро отточенный стилет. — Постарайся сохранить голову.— Зачем мне жить? — горько усмехнулся Мельхиор, сразу же помыслив о самоубийстве.— Умереть ты всегда успеешь…— Когда нет справедливости, жизнь становится в тягость.— Ну, как знаешь…Из крепости выступили под покровом ночи и, обманув сторожевые посты, двинулись по дороге в Салерно.Карл, разгадавший этот хитроумный маневр, не велел преследовать отступавших, мечтая лишь об одном: чтобы изувер в облике папы поскорее покинул его владения. А догнать было так легко, потому что истерзанные узники едва тащились, спотыкаясь чуть ли не на каждом шагу.Епископа Акуилы, который не мог держатья в седле, Балдазаре пришлось зарубить. Впрочем, он лишь выполнял полученный приказ и, дабы поскорее избавить бедолагу от мук, постарался прикончить его с одного удара.Вблизи Барлетты беглецов ожидал генуэзский корабль. Едва носильщики перенесли на борт последний вьюк, капитан распорядился поднять паруса. Только теперь, когда все опасности остались позади, папа вспомнил про ненавистных кардиналов и велел зашить их в воловьи кожи.Еще не скрылись из глаз каменистые берега Адриатики и пропыленные сосны на них, как мешки полетели за борт.Обо всем предупрежденный заранее, Мельхиор ухитрился вспороть шов и вынырнул на поверхность. В последнем теологическом споре насчет причин и следствий верх одержал Балдазаре. Определенно он видел намного дальше…Добравшись до берега, Мельхиор нашел приют в хижине пастуха. Прошлое умерло для него, и он не пожелал возвратиться на пепелище. Покинув при первой возможности Италию, добрался до родных мест и попросил убежища в монастыре премонстрантов.Приняв постриг, он целиком посвятил себя алхимическим изысканиям. На подготовку к великому деянию ушло семь лет, но опыт не оправдал ожиданий.В поисках ошибки Мельхиор задумчиво перебирал чудесные четки, где каждое седьмое зерно было вырезано из золотистого тигрового глаза. Начинаясь солнечным знаком и заканчиваясь гексаграммой, граненые бусины намекали на зашифрованный рецепт «Дела Солнца». Иногда перебор граней складывался в буквенную последовательность, которая отзывалась глухим воспоминанием.— Абра… Абрака… — шептал он, стиснув пылающие виски, но ничего не получалось. — Алкоголь, Баня, Роса, Амальгама, Кристалл, Антимоннум, — пытался подобрать подходящее. — Абра… Абракадабра!.. Абракадабра — магическое слово, которому приписывалась способность излечивать от болезней. Возможно, происходит от слова «Абраксас». Служило паролем во многих тайных обществах. Согласно утверждению Квинта Серена Самоника, это слово необходимо было написать в виде магического треугольника, читающегося одинаково во всех направлениях, сложить бумагу, зашить крестом белой ниткой и носить как амулет в течение девяти дней. После чего утром пойти к реке, текущей на восток, и бросить амулет в воду через плечо, не оборачиваясь. Болезнь при этом переходит в амулет, а больной выздоравливает.

И когда мозг окончательно отказывался служить, а пальцы уже не могли удержать тростниковую палочку, полубезумный инок хватал первый попавшийся клочок, выводил на нем имя и начинал всматриваться в него, словно в зеркало, шевеля губами, растрепав поседевшие космы.Что виделось ему, что мерещилось в редеющей мгле? Какие образы вставали, какие пробуждались воспоминания?..Когда в Теплу пришла весть, что пират Балдазаре Косса стал папой Иоанном Двадцать Третьим Иоанн XXIII (Балдазаре Косса, 1370—1419) —папа римский (1410—1415), провозглашенный в Пизе, в период разделения папского престола между Римом и Авиньоном.

, Мельхиор тихо засмеялся и, выхватив стилет, стал поражать одолевавших его духов.Иоанн Двадцать Третий был посмертно вычеркнут из списка пап.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57