И преуспел в этом. Вот только не ожидал он, что мибу, вместо того чтобы сделать ответный выпад, рискнет кинуть в него свое единственное оружие. Копье пронзило тщедушное тело карлика насквозь, и, попробуй бросившийся к нему мибу извлечь из него свое оружие, тут бы ему и пришел безвременный конец. Но он в стремительном прыжке дотянулся до копья, выпавшего из рук убитого пепонго, и, продолжая движение, метнул его в ближайшего противника.Обтянутый бегемотовой кожей щит, сплетенный из толстых ивовых прутьев, лопнул, и отточенный бронзовый наконечник впился в тело пигмея. И тотчас же второй мибу в свой черед метнул свое страшное оружие…— Не вздумай требовать с него кольцо! — склонился к арранту Газахлар, не дожидаясь, пока мибу прикончат последнего оставшегося в живых пепонго. — Найди способ обратить ваш спор в шутку!— Как бы не так! — процедил Эврих и, повысив голос, сказал: — Господин Амаша, я бы хотел получить свой выигрыш.— Вот он.Душегуб принялся стаскивать массивный перстень с мизинца, но это оказалось не таким уж легким делом. Он крутил и вертел его так и этак, а перстень и не собирался слезать с пальца. Или Амаша ждал, что аррант одумается, и намеренно тянул время?— Не торопись, любезный. Я вовсе не желаю получить твой мизинец в качестве придатка к колечку, — заверил Душегуба аррант, не обращая внимания на угрожающие гримасы Газахлара. — Если бы я мог предположить, что спор наш может привести к членовредительству, то никогда бы не осмелился…— На! — Амаша содрал наконец перстень с пальца и протянул Эвриху на раскрытой ладони. — Я должен был помнить, что в споре, как и в игре, везет начинающим, дуракам и женщинам.Аррант взял перстень с чуть подрагивающей, влажной ладони. Заглянул в полные ненависти и угрозы прищуренные глаза Душегуба и, улыбнувшись, пробормотал:— Многие уходят стричь овец, а приходят остриженные сами.Амаша отвернулся, не ответив Эвриху, а сосед справа, делая вид, будто ничего не видел и не слышал, произнес:— Сейчас начнется самое интересное. Двадцать воительниц из Кидоты будут сражаться с тридцатью пепонго. Зрелище бывает особенно занятным, ежели карлики побеждают. Тогда они принимаются насиловать раненых девок весьма разнообразными способами.— В таком случае я лучше отправлюсь в «дом веселья», — пробормотал Эврих, поднимаясь со скамьи и стараясь не глядеть в сторону Газахлара, смотреть на коего было по-настоящему страшно.— Останься, недоумок! — тихо проскрежетал хозяин «Мраморного логова», но аррант решительно двинулся по узкому проходу к Обводной галерее. Смотреть, как убивают имевших глупость взяться за оружие женщин, он не собирался. И уж тем более не входило в его планы любоваться тем, что произойдет с ними в случае победы пепонго. На сегодня с него хватит. А если Амаша сочтет, будто он сбежал, опасаясь потерять выигрыш в результате нового пари, так это и к лучшему, подумал Эврих, надевая выигранный перстень на безымянный палец левой руки.Он шел не оборачиваясь и не мог видеть буравящих его спину взоров Газахлара, Амаши и множества других оксаров, но подозревал, что уход его из театра не останется незамеченным. Догадывался он и о том, что одна из множества пялящихся ему вслед пар глаз принадлежит императору. А ежели это и не так, то через день-другой Кешо всенепременно узнает о выигранном им у Душегуба споре, и будет весьма странно, коли у него не возникнет желания познакомиться поближе с наглецом, походя лишившим начальника тайного сыска империи одной из его любимейших цацек. * * * — Кто бы мог подумать, что мы встретимся с тобой в театре Тор-Богаза, в Городе Тысячи Храмов? — изумленно повторил Эпиар Рабий Даор, поднимая сделанный из ствола бамбука стаканчик с пальмовым вином. — Верно, сами боги свели нас с ведомой им одним целью.— Да уж, поистине счастливая случайность, — поддакнул Эврих. — Но как тебя угораздило очутиться здесь? Я слышал, когда войско Кешо подступило к Аскулу, арранты, не желавшие иметь дело с имперцами, отплыли на родину.— Я родился в Аскуле и, сбежав в Аррантиаду, лишился бы не только отчизны, но и состояния. И кому бы я там был нужен? В лучшем случае мне удалось бы наняться приказчиком к какому-нибудь средней руки купцу. А начинать все с начала, в мои-то годы… — Эпиар нарочито безнадежно махнул рукой.Тренькавший на расстроенной дибуле чохыш неожиданно резко ударил по струнам и противным, гнусавым голосом запел: Горбатый однажды жениться решилИ очень тем самым друзей насмешил.Сыскали девицу,Почти что царицу,Ему бы женитьсяДа Богу молиться,«Мне теща не нравится!» — он заявил. Кто-то из посетителей трактира зашикал на излишне шумного певца, другие, наоборот, поддержали чохыша и принялись перетаскивать поближе к нему кожаные подушки. Среди последних были и Хамдан с Аджамом, усевшиеся в некотором отдалении от Эвриха и встреченного им при выходе из театра знакомца, но глаз со своего подопечного не спускавшие.— Какие твои годы? Еще, поди, и сорока нет, а ты уж в старики себя зачисляешь!Глядя на бронзовокожего, широкоплечего, пышущего здоровьем Эпиара, Эврих готов был поклясться, что аскульский купец чего-то недоговаривает. Родина — родиной, а надумай тот перебраться в Аланиол, так прибыл бы туда не с пустыми руками. Как человек предусмотрительный, не мог он исключать возможности того, что имперские войска возьмут в конце концов Аскул, и скорее всего позаботился о том, чтобы своевременно переправить часть своих накоплений и товаров за море. Нет, не случайно Эпиар остался в Аскуле, а затем перебрался в Мванааке. Трусом он, помнится, не был, а Царю-Солнцу нужны чуткие уши и зоркие глаза, дабы быть в курсе происходящего в империи. Занятие торговлей — прекрасное прикрытие для соглядатая, и что бы Эпиар ни говорил вслух, где бы ни родился — аррантом он был до мозга костей и им же до конца своих дней и останется…— Значит, не жалеешь, что остался? По-моему, Кешо недолюбливает иноземцев и чиновники его, надобно думать, пользуются любым предлогом, чтобы тебе подгадить?— Всякое случается. Туго приходилось, пока не выправил я себе за определенную мзду некий пергамент… — Эпиар неопределенно пошевелил в воздухе длинными сильными пальцами. — С ним-то дела как по маслу пошли, но тут, понимаешь, вспыхнуло в Аскуле восстание, возглавил которое небезызвестный тебе Тразий Пэт…
"Прости любопытство и тайну открой,Зачем уродился ты с шеей кривой?" —Спросил я верблюда.И он мне, — о чудо! —Подумав, ответил:"Ты верно подметил.А что во мне прямо, скажи, дорогой?"
От гнусавых завываний чохыша у Эвриха засвербило в ушах, и он, не скрывая раздражения, промолвил:— Угораздило же тебя выбрать «тихое» местечко! Так что ты говорил про Тразия Пэта? Он, если память мне не изменяет, собирался основать в Аскуле обитель Богов-Близнецов?— Эти бродяжки-горлодеры имеют дар любое тихое место в шумное превращать. — Эпиар поскреб в ухе, словно прочищая его от чохышева пения. — Обитель Тразий основал, и до поры до времени имперцы ее не трогали. Ты, наверное, успел заметить — к заморским богам они относятся не в пример терпимее, чем к самим иноземцам. А с островом Толми у Кешо вообще нежнейшие отношения установились. Но наместник аскульский — некто Тахташ — переусердствовал в сборе налогов. Собственной своей волей утроил их и проявил при выколачивании денег из подданных такую жестокость, что настроил против себя всех без исключения. Пепонго, мибу, рахисов, нундожу, обитателей Аскула, траоре и еще десятка полтора племен, живущих на юго-западе. И они, чего он не ожидал, — а следовало бы! — объединились и начали вырезать имперские гарнизоны.— Но Тразий ненавидел кровопролитие. Он не мог…— Видишь ли, какое дело… — Эпиар замялся, разлил по стаканчикам вино и, переждав очередную импровизацию чохыша, нехотя продолжал: — Тахташ взял в заложники жену и дочку Тразия, повелев ему использовать свои магические способности для усмирения восставших.— Погоди-ка! Чего-то ты путаешь! Маги, а тем более служители Богов-Близнецов, насколько мне известно, семей не заводят! — запротестовал Эврих.— Тразий Пэт, если ты помнишь, не слишком-то придерживался жреческих традиций и установлений. Впрочем, не берусь утверждать, что он сочетался с матерью своей дочери законным браком. Да это, в конце концов, и не важно.— Разумеется. Стало быть, Тахташ схватил его женщину и дочь и…— Наместник плохо кончил свои дни. Шантажировать мага такого уровня, как Тразий Пэт, еще более рискованно, чем дергать за усы спящего льва. Говорят, Тахташа разорвало на куски, после чего Тразий Пэт встал во главе восставших.— Ага! Но тогда в столице должен быть траур и Кешо не с чего радоваться. Стоящий во главе восстания маг — это вам не пирог с капустой! Шкуру он имперцам попортит, особенно учитывая, что противостоять его чарам в Мавуно некому, — предположил Эврих, силясь сообразить, какую же роль во всем происшедшем в Аскуле сыграл его столь хорошо осведомленный о тамошних делах собеседник.— Натворил Тразий немало, хотя теперь это уже в прошлом. Его схватили и скоро доставят в Мванааке для публичной казни. По этому-то случаю в Тор-Богазе и было устроено столь красочное зрелище.— Ах вот оно что… — протянул Эврих. — Глашатаи объявили об очередной победе имперского оружия, но подробности я впервые услышал от тебя.— Полагаю, что официальная версия аскульских событий будет весьма отличаться от истины. История жадного дурня наместника, заварившего всю эту кровавую кашу, едва ли придется здесь кому-нибудь по вкусу. Другое дело злокозненный колдун, подкупленный гнусными аррантами или саккаремским шадом. Вот это будет иметь успех и к тому же направит мысли обитателей империи в нужное русло, — горько усмехнулся Эпиар.— Но как им удалось одолеть мага? Да еще и захватить его живым? — недоумевал Эврих, сердце которого болезненно сжалось при мысли, что ему предстоит стать свидетелем казни Тразия Пэта, о котором у него сохранились самые светлые воспоминания. — Ну я еще понимаю, подстрелили бы из засады, пырнули кинжалом…— Обычное предательство. Против него бессильны даже маги. Тразия помогла захватить имперцам та самая женщина, из-за которой он примкнул к восставшим.Эпиар замолчал, не желая больше говорить на эту тему, и приятели невольно прислушались к гнусавому пению чохыша. Хотел император войну учинить.Сначала решил Саккарем покорить,Прибрать к рукам Нардар,Затем занять Кондар…Ах, каждый осленокМечтает с пеленок,Как будет волков он разить и крушить! — Вай-ваг! Певец-то изрядно поднакушался. Давненько я подобных песенок не слыхал! — радостно изумился Эпиар.Слушатели зашумели, кто одобрительно, кто возмущенно. Появившийся невесть откуда вышибала начал протискиваться к чохышу, намереваясь выкинуть его от греха подальше из трактира. Назревала драка, ввиду чего Хамдан и Аджам стали пробираться поближе к Эвриху: в трактирной заварухе всякое может случиться.Досадно, при них откровенного разговора не получится, подумал он. А ведь Эпиар Рабий Даор был тем самым человеком, который мог при желании помочь ему выбраться из Мванааке. Вне зависимости от того, служит он аррантскому Царю-Солнцу или занят исключительно торговлей, у него, безусловно, есть знакомые корабельщики, которые без особого труда могли бы спрятать в трюме своего судна не только Эвриха, но и его драгоценные тюки.— Мне хотелось бы продолжить нашу беседу без свидетелей, но, как видишь, приставленные ко мне Газахларом телохранители не дремлют. — Эврих мотнул головой в сторону Хамдана и Аджама.— Пришло, стало быть, время подышать свежим воздухом, — ответствовал Эпиар, опустошая стаканчик и поднимаясь с циновки. — Если ты проводишь меня до дому, то легко сумеешь отыскать его, когда в этом появится необходимость.«Эге! Похоже, он догадывается о моих затруднениях и осведомлен обо мне значительно лучше, чем хочет показать. Следовательно, и встреча наша вовсе не была случайной», — подумал Эврих, выбираясь вслед за Эпиаром на улицу, под низкие ясные звезды, сиявшие, словно россыпь драгоценных камней на темно-лиловом бархате небосвода. * * * Гимн, которым традиционно заканчивалось моление Мбо Мбелек, был пропет, и, когда многократное эхо умерло где-то под куполом храма, поддерживаемым древовидными колоннами, молящиеся один за другим потянулись к выходу из зала. Жрецы в черных одеяниях и закрывающих лица масках, обходя установленные в нишах напольные светильники, кидали в них крупицы белого порошка, отчего пламя из желтого становилось голубовато-зеленым и по скудно освещенному залу распространялись волны похожего на туман дыма, от приторно-сладкого запаха которого у Эвриха запершило в горле и он ощутил недвусмысленный позыв к рвоте. Чудные снадобья использовали служители мрачного храма, дабы умилостивить Неизъяснимое Мбо Мбелек, странные гимны пели в его честь, удивительными изображениями украшали стены святилища и темными по смыслу письменами покрывали стволы колонн, которые если и напоминали деревья, то растущие корнями вверх. Однако с тем же успехом их можно было сравнить с телами гигантских кальмаров, тянущих щупальца к слабо сочащемуся из крохотных подкупольных окошек вечернему свету.Эврих готов был допустить, что смысл клинописных изречений, покрывающих ту лова колонн, недоступен ему в силу того, что сделаны они на каком-то древнем наречии, имевшем весьма отдаленное сходство с нынешним языком Мавуно. Угловатые знаки несомненно были в родстве с затейливой вязью современного письма, и, при известном старании, арранту удавалось прочесть отдельные слова и даже целые фразы, но смысл их оставался ему недоступен. Что бы, например, могло значить утверждение: «Рожденные в смерти угодны Великой Тьме»? Или же: «Блаженное безумие, открывающее двери между мирами, да послужит Мудрым, стремящимся сохранить народам лик их в море тварей обезличенных»?Ничуть не лучше обстояло дело и с покрывающими стены барельефами, изображавшими большей частью довольно малоприятные сцены.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53