Обитатели Мавуно, и Мванааке в особенности, не были дикарями и прекрасно понимали: кровь их сыновей не стоит ни золота, ни драгоценных каменьев, ни земель и рабов, ни саккаремских вин, не идущих, кстати, ни в какое сравнение с местной фруктовой или рисовой водкой.Никто, понятное дело, не говорил вслух, что Кешо весьма дурной правитель и никудышный военачальник. Это само собой подразумевалось. И тем не менее на верфях строились новые и новые джиллы — в основном транспортные, для перевозки войск. По всей империи сновали вербовщики, и в Пиет и другие военные лагеря стекались новобранцы: обнищавшие селяне и ремесленники, которых обучали умению владеть копьем, луком и мечом. Оружейники работали не покладая рук, пополнялись запасы риса, зерна и муки. Из прибрежных поселков в столицу везли вяленую и соленую рыбу, в деревнях и поместьях Небожителей коптили и сушили мясо.Теперь уже ни у кого не оставалось сомнений, что новой жертвой император избрал Саккарем, где, если верить слухам, опять было неспокойно. При всей своей самоуверенности Кешо все же не решился трогать Аррантиаду — своего ближайшего северного соседа. Некогда аррантские лагиоры уже промаршировали по улицам Города Тысячи Храмов, дабы отучить имперских корабельщиков от скверной привычки потрошить чужие суда, и у Кешо были все основания опасаться, что, высадив войска в гаванях Аланиола, Лаваланги или Арра, он вскоре не только услышит печальные известия об их судьбе, но и увидит из окон своего дворца входящую в Мванаакский залив армаду галер и транспортных судов Царя-Солнца, терпение коего и без того испытывал непозволительно долго.Приглядываясь к тому, что происходит вокруг, и прислушиваясь к разговорам окружающих, Эврих все чаще задумывался о том, что ему пора уносить ноги из Города Тысячи Храмов, причем по возможности скорее, ибо чем дольше он будет с этим тянуть, тем труднее окажется осуществить задуманное. Помимо того, что он не хотел оказаться в Мванааке, когда император начнет войну, справедливо полагая, что чужеземцев здесь в этом случае постигнет участь колдунов и врачевателей, имелись у него и личные причины, дабы всерьез позаботиться о скорейшем отплытии из столицы Мавуно.Одной из этих причин была Нжери. В благословенном Саккареме, где неискоренима вера в Богиню-Прародительницу, бытует пословица: «Если женщина удовлетворена — удовлетворен весь мир». В высказывании этом содержался глубокий смысл, однако сложность заключалась в том, что удовлетворить большинство женщин было практически невозможно. Газахлар, равно как и Эврих, выказал себя простаком, полагая, что, получив позволение мужа невозбранно жить со своим возлюбленным и завести, если пожелает, ребенка, она успокоится и, преисполнившись благодарности к супругу, постарается создать в «Мраморном логове» атмосферу уюта и доброжелательности. Ничуть не бывало. Тихая и спокойная, а точнее, равнодушная ко всему на свете Нжери, словно пробудившись с появлением в доме Эвриха от долгой спячки и обнаружив, что окружающий ее мир далек от совершенства, взялась переделывать его на свои лад с прямо-таки устрашающим рвением.Сначала она решила, что обстановку особняка пора обновить, и, с позволения Газахлара, не могшего не признать, что «Мраморное логово» пришло в изрядное запустение в связи с его болезнью, взялась за дело. Затем молодая женщина надумала заняться слугами и рабами. Она произвела кое-какие перестановки среди поваров, конюхов, садовников и работников нескольких располагавшихся под Газахларовым кровом мастерских, и это было неплохо. Кормить, во всяком случае, и слуг и хозяев стали вкуснее, чего Эврих не мог не оценить. Однако, после того как работы по обустройству особняка и жизни его обитателей были в значительной степени завершены, Нжери взялась за самого арранта, который, получив вольную, совершенно отбился от рук, с чем она, конечно же, смириться не могла да и не желала.Молодая женщина была взбешена, узнав, что ее участь муж и вчерашний раб решили без нее, но стерпела это, как терпела толпы приходящих в «Мраморное логово» недужных Небожителей. Она терпела и готова была терпеть и дальше лечебницу, которую аррант и Изим с одобрения Газахлара устроили во флигеле для рабов. Эврих проводит там чересчур много времени, но пусть: мужчинам, как детям, надобно иметь игрушки и врачевание нищих — не самая скверная из причуд. Но вот чего она вынести была решительно не в состоянии, так это его постоянных отлучек из дома. Чего ради он таскается по особнякам Небожителей и купеческим домам? Да еще несется туда по первому зову, точно какая-то сявка на свист хозяина! Им надо, так пусть и тащат сюда своих хворых и убогих. Она не хочет, чтобы ее Эврих пропадал целыми днями неведомо где и делал массаж неведомо кому. Знает она эти массажи, на себе испробовала!У ревнивой жены в доме всегда ругань — это общеизвестно. А Нжери, вне зависимости от того, отдавала она себе в этом отчет или нет, вела себя по отношению к Эвриху именно как жена. Или, точнее, как богатая вдова, из тех, о которых говорят: с молодой женой веди себя как хочешь, а с богатой вдовой — как она пожелает. Беда состояла в том, что чудной аррант ни женой своей, ни тем паче богатой вдовой, которой надобно угождать, супругу Газахлара не считал. Более или менее стойко снося упреки ее, ворчание и ругань, он отчетливо сознавал, что долго так продолжаться не может, ибо с каждым днем Нжери становилась все настырнее и явно настроена была бороться до последнего за свое иллюзорное, присвоенное без всякого на то основания право переиначивать его жизнь по собственному вкусу и усмотрению. Особенно ясно это стало после заданного Газахларом пира по случаю приема его императором Кешо, где тот пожаловал владельцу «Мраморного логова» обширные земли в одной из вновь образованных западных провинций и назначил «советником по поставкам воинского снаряжения».Газахлар торжествовал. Он чувствовал себя победителем, и со стороны его супруги было крайне неосмотрительно закатывать скандал, свидетелями коего сделались десятка два Небожителей, коим, при известном усилии мысли, нетрудно было догадаться об отношениях, установившихся между домашним лекарем и супругой Газахлара. Поводом для скандала послужили слухи о том, что Эврихом будто бы увлеклась хорошенькая дочка Нгардмая, которую он неоднократно посещал и к которой был совершенно определенно неравнодушен. Поводов, впрочем, хватало, а причина была в том, что душа Нжери жаждала скандала. Будучи обделена вниманием со дня свадьбы, она торопилась наверстать упущенное, но сделать это было непросто, ибо если зеленоглазый ее красавец не посещал недужных Небожителей, то помогал Малаи в домашней лечебнице, писал какие-то бумаги под диктовку Газахлара, шлялся по городу в поисках достопримечательностей или корпел над своими собственными записями, смысла и назначения которых молодая женщина решительно не понимала. Деньги за них аррант получить не рассчитывал, а еще одна игрушка для взрослого мужчины — это уже слишком. Неужто ему не хватает ее, Нжери? Неужели все эти прогулки по городу и бумагомарание значат для него больше, чем она?Словом, с Нжери надо было расставаться как можно быстрее, пока пылкая возлюбленная не превратилась в лютого врага. Тем более что враг у Эвриха в Мванааке уже имелся. По крайней мере один. И жаждал его позора, а может статься, и крови.Не слишком искушенному в интригах арранту хватило все же ума заподозрить, что распространявшиеся среди Небожителей слухи о нем как падком на женщин и не слишком разборчивом любовнике не могли возникнуть на пустом месте. Близких подруг у Нжери не было, и, значит, источник происхождения их следовало искать где-то на стороне. Имя этого источника, как бы между прочим, назвал Эвриху Изим, и подтверждение его словам найти оказалось не сложно. Небылицы о чудном арранте сочинял Мфано, а помогали ему в этом его коллеги — врачеватели-недоучки, чьи доходы после исцеления Эврихом Газахлара начали стремительно сокращаться. Особенно же чувствительный удар нанес им чужеземный лекарь тем, что начал посещать недужных в их особняках.По словам Малаи, сомневаться в достоверности которых не было никаких оснований, двое или трое домашних лекарей уже потеряли свои места из-за того, что аррант избавил от хвороб нескольких Небожителей, с чьими недугами здешние коллеги его то ли не умели, то ли не желали справляться, видя в них источник своего благоденствия. И, что было значительно хуже, изгнанные врачеватели не сумели обзавестись новыми высокородными покровителями — случай, по понятным причинам, для Мванааке исключительный. Начавшая было возрождаться после учиненного Кешо разгрома гильдия лекарей, состоящая в большинстве своем из шарлатанов и неумех, восприняла исцеление Эврихом ряда больных как личное оскорбление и повела с ним борьбу самым простым и действенным, казалось бы, способом. О нем, как выяснил Малаи, распускали три сорта наветов: во-первых, аррант — ничтожество, уморившее тьму народу у себя на родине, из-за чего и вынуждено было ее покинуть. Присвоив лавры неустанных трудов Мфано по исцелению Газахлара, заморский бездарь намерен теперь обобрать как можно больше доверчивых Небожителей и скрыться, дабы избежать заслуженного наказания за безвинно загубленные жизни. Басни эти, как легко догадаться, успехом не пользовались, ибо дураков среди Небожителей было не так уж много.Во-вторых, красавец аррант слыл на родине известным развратником: совратителем, прелюбодеем, растлителем малолетних, мужеложцем и т.д., и т.п. За что опять же был объявлен вне закона. Бежал от возмездия и, объявившись в Мванааке, продолжал распутничать пуще прежнего. Обходительные манеры, приятная наружность и даже шрам на левой щеке способствовали тому, что история эта начала передаваться из уст в уста, обрастая такими живописными и правдоподобными подробностями, что, слушая ее в изложении Малаи, Эврих попеременно то бледнел, то краснел, то ругался, то хохотал до слез. Нжери, естественно, выслушав эту байку пяток раз от словоохотливых и сердобольных форани, должна была отнестись к ней несколько иначе. И басни о новых похождениях ее неутомимого, как она знала доподлинно, любовника не могли не привести к тому самому скандалу, который и разразился на заданном Газахларом пиру.В-третьих, и это было, пожалуй, самым скверным, Эврих обвинялся в колдовстве. Ни опровергнуть, ни доказать это было невозможно, и Небожителям, не говоря уже об исцеленных аррантом слугах, рабах и ремесленниках, было, разумеется, совершенно безразлично, каким образом он избавил их от страданий. О различиях между магией и врачебным искусством спорили и не приходили к единому мнению и лекари и маги, хотя вопрос этот до недавнего времени представлялся Эвриху надуманным и несерьезным. Но его собственное, равно как и мнение излеченных им людей на этот счет вряд ли повлияет на имевшего зуб на колдунов императора, когда какой-нибудь соглядатай или «доброжелатель» из гильдии лекарей подаст ему грамотно составленную бумагу, изобличающую арранта во всех подлинных и мнимых прегрешениях. Что еще хуже, подметное письмо подобного содержания уже, видимо, дошло по назначению, поскольку Михманган, обещавший спасшему его глаз Эвриху выхлопотать для него разрешение на выезд из Мавуно, сделать этого, по не зависящим от него причинам, не сумел.Когда Эврих, безошибочно уловив запах жареного, пришел к выводу, что пришла пора прощаться с Городом Тысячи Храмов, и напомнил Михмангану из клана Печального Зайца о данном обещании, тот был искренне рад услужить ему. Однако уже через четыре дня с убитым видом признался, что в имперской канцелярии имеется специальное письменное распоряжение, согласно которому аррант включен в список лиц, коим покидать Мавуно строжайше запрещено. Велик ли этот список и чего ради он составлялся, Михманган не знал, да это, собственно говоря, и не имело значения. По доброте душевной он принялся уверять Эвриха, что на месте Кешо тоже запретил бы выпускать из империи чудо-лекаря, но верилось в это с трудом. Хотя, с другой стороны, непонятно, почему император попросту не приказал свернуть заморскому колдуну шею, едва прознав о его существовании.Как бы то ни было, надежда покинуть Город Тысячи Храмов чинно и благородно развеялась, и, отправляясь в особняк, носящий поэтическое название «Приют влюбленного звездочета», Эврих рассчитывал переговорить с его хозяином, ежели обстоятельства будут тому благоприятствовать, об ином способе распроститься со столицей Мавуно. Дело в том, что Дархаш, пригласивший арранта к своей дочери, был одним из трех таможенных чиновников, ведавших досмотром уходящих и приходящих в столицу кораблей, и если бы захотел, то, верно, отыскал бы капитана торгового судна, направляющегося в Фухэй, Умукату или Дризу, который за щедрое вознаграждение согласился бы закрыть глаза на присутствие лишнего человека на борту своего корабля.Перспектива покидать Мванааке тайком не слишком прельщала Эвриха, ибо это означало, что ему придется расстаться со своими бесценными тюками, которые он, взамен использованных целебных снадобий, непрерывно пополнял местными травами, смолами, кореньями и прочими компонентами, необходимыми для изготовления лекарств, книгами и свитками. Это было бы настоящим несчастьем, хотя и тут оставалась возможность списаться впоследствии с Газахларом, дабы выкупить их. Хотя на это, разумеется, потребовалось бы затратить немало времени и денег. Пришлось бы еще, дабы избавиться от опеки телохранителей, подсыпать в их питье снотворного порошка, чего делать Эвриху очень бы не хотелось, но ничего лучшего он придумать не мог и утешал себя мыслью, что Газахлар не будет взыскивать с них слишком строго за его побег. Да и Хамдан с Аджамом, к которым он успел искренне привязаться, когда гнев их остынет, признают за ним право на маленькую хитрость, примененную ради спасения жизни и обретения не призрачной, а подлинной свободы…В общем, вступая в ворота «Приюта влюбленного звездочета», Эврих приготовился к охмурению и, если потребуется, к торгу с Дархашем и, увидев подле хозяина особняка крепыша Мфано, испытал чувство острого разочарования.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53