Но при виде каменного изваяния Миапхети он насупился и громогласно возвестил, что статуя эта ничего не доказывает и не может быть чьим-либо свидетелем. «Если бы изваяние Богини извлекло из своей флейты хоть один звук, я, может быть, и поверил бы, будто голодранец сей не дерзкий, бессовестный плут. А коль скоро она молчит и в свидетели не годится, то не избежать ему обещанных мною палок». Произнеся эти слова, он собирался приказать городским стражникам схватить верного слугу, но тут из каменной флейты полились дивные, чарующие звуки. Их слышало множество людей, и все они потом в один голос уверяли, что так могла играть только Богиня.Когда же звуки волшебной флейты стихли, все увидели, что тело Мвена, прибежавшего поглядеть, как его верного слугу будут наказывать палками, вновь покрылось страшными язвами. Узрев новое чудо, городской старшина, трясясь от ужаса, крикнул стражникам, чтобы те несли правдивому юноше мешок чогов из его казны, а сам, пав на колени перед каменной Миапхети, умолял ее простить ему неверие и насмешки.Юноша женился на дочери прокаженного. Статую играющей на флейте Богини торжественно отнесли в храм Миапхети, что под Дареалом, куда толпами стали стекаться паломники. По прошествии времени каменную Миапхети-флейтистку перевезли в столицу Мавуно, где специально для нее было построено святилище, в котором она стоит и поныне.История любопытная, слов нет, но Эврих почему-то полагал, что приснившийся Нжери сон нельзя отнести к разряду пророческих, и, вступая в кабинет Газахлара, был готов к любым неожиданностям. И те не заставили себя долго ждать.При виде арранта расхаживавший по изящно убранной комнате хозяин «Мраморного логова» кивнул ему и, подойдя к столу, на котором стояла шкатулка из черного дерева, инкрустированная серебром и слоновой костью, извлек из нее свернутый и стянутый золотистой ленточкой рулон пергамента Шагнул навстречу Эвриху и протянул ему свиток, о содержании которого догадаться было немудрено, ибо в Мавуно лишь в особых случаях пользовались дорогостоящим пергаментом, отдавая предпочтение бумаге местного изготовления. Однако писать на бумаге вольную для светлокожего чужеземца в стране, где, после восшествия на престол Кешо, к иноземцам стали относиться с подчеркнутым недружелюбием, видя в каждом из них злопыхателя и соглядатая всех трех северных континентов одновременно, было, конечно же, в высшей степени непредусмотрительно. Даже этот сделанный из прочной телячьей кожи лист, с текстом, изобиловавшим завитушками, характерными для письменности народов Мономатаны, Эврих, вероятно, скоро истреплет до дыр, показывая каждому городскому стражнику, о бдительности и придирчивости коих он успел немало наслушаться за проведенное в империи время.— С некоторых пор на моей родине не принято употреблять слово «чудо». Оно стало почти ругательным, и все же то, что ты сделал, излечив меня от тяжкого недуга, трудно назвать как-то иначе, — торжественно произнес Газахлар, давая Эвриху возможность ознакомиться с содержанием составленного по всем правилам документа. — Благодарность и стремление облагодетельствовать кого-либо за свой счет не являются присущими Небожителям чертами. Не свойственны они и мне, и потому, выполняя свою часть сделки, я тоже совершаю чудо.Задрапированный в ослепительно белый, украшенный черными и золотыми узорами саронг, Газахлар выглядел весьма представительно. Лишенное каких-либо признаков растительности лицо его производило несколько странное, но никак не отталкивающее впечатление. Он быстро набрал нужный при его росте вес, кожа была чистой и источала запах цветочной воды, используемой им для умывания К Газахлару вернулись сон, аппетит, и никто не дал бы ему больше пятидесяти с небольшим лет, что полностью соответствовало действительности, так что Эврих мог быть удовлетворен результатами своей работы. Удовлетворен он был и содержанием врученного ему пергамента, получить который никак не рассчитывал без дополнительных условий и оговорок.— Благодарю тебя, — медленно сказал аррант, не испытывая ни малейшей признательности к человеку, кичащемуся тем, что сдержал свое слово, и дивясь откровенности Газахлара, совершенно, на его взгляд, в данной ситуации излишней.— Условия сделки были соблюдены обеими сторонами, и нам не за что благодарить друг друга, — сухо промолвил владелец «Мраморного логова». — Получив вольную, ты можешь нынче же покинуть мой дом, но можешь и остаться. Помимо лекаря мне нужен секретарь, и, думаю, ты подходишь на эту должность как нельзя лучше. Кстати, у меня скопилась куча записок, не говоря уже об устных просьбах, страждущих Небожителей, желающих, чтобы ты посетил их особняки.— Я тронут оказанной мне честью… — начал было Эврих, полагая, что Газахлар уже закончил свою речь, но тот, остановив его нетерпеливым движением, продолжал:— Насколько я понял, до того как попасть в Мванааке, ты занимался врачеванием от случая к случаю. Путешествия — хорошая школа, но ты уже вышел из возраста ученика. Пора остепениться, и обстоятельства складываются для тебя столь удачно, что не воспользоваться этим — значит прогневить Белгони. Золото само липнет к твоим рукам, а моя поддержка поможет тебе занять со временем весьма высокое положение при императорском дворе.«Вот оно что! Однако с Газахларом-то в читимач играть не садись, действия свои он просчитывает на десять ходов вперед, — с уважением подумал аррант, начиная догадываться, какое будущее запланировал для него хозяин „Мраморного логова“. — Не иначе, как он собирается сделать из меня личного врачевателя Кешо — ни больше ни меньше!»— Вижу, ты улавливаешь ход моих мыслей. Блестящие перспективы могут напугать и ошеломить тебя. Для того чтобы обдумать мои слова, тебе потребуется время, и оно у тебя будет. Ведь не захочешь же ты покинуть «Мраморное логово» без своих бесценных трактатов и лекарских снадобий? Мне-то они, как ты понимаешь, ни к чему, но отдам я их тебе лишь за… Гм-м-м… Ну, скажем, затри сотни цвангов. Надеюсь, за время, необходимое, дабы скопить такую сумму, ты сумеешь перебороть свой страх и согласишься, что карьера, которую тебе удастся сделать с моей помощью, — это то, о чем самый наиискуснейший врачеватель может только мечтать.«Лихо! — признал Эврих. — На каждую рыбу — свой крючок. Перспектива сделаться императорским лекарем меня не прельщает, хватило мне службы у Энеруги Хурманчака по самые ноздри, а вот бросить на произвол судьбы трактаты лучших врачевателей обоих миров было бы и правда обидно. Хотя скопить три сотни цвангов будет, вероятно, не так уж трудно: Небожители щедро платят за свое исцеление. Одно только скверно — оставаться в „Мраморном логове“ при существующих у нас с Нжери отношениях — значит дергать за усы спящего тигра. Ничем хорошим это кончиться не может, ведь Газахлар способен запросто свернуть нам обоим шеи за осквернение супружеского ложа. Расчеты расчетами — в качестве императорского лекаря я мог бы ему быть весьма полезен, — но и чувства вельможи, обнаружившего неверность жены, нельзя игнорировать. А из этого следует…»— Существует лишь одно обстоятельство, способное помешать нашему взаимовыгодному сотрудничеству, — продолжал Газахлар, внимательно наблюдавший за реакцией арранта на его слова. — Я имею в виду мою хорошенькую, но не слишком разумную жену.«Чтоб Хаг-Хагор забрал его в свое царство! Так он знает! — пронеслось в голове Эвриха. — Нет, мир наш определенно не самое подходящее место для жизни. В лучшем случае неприятности следуют в нем одна за другой, а в худшем — наваливаются скопом!»— Я не имею ничего против того, чтобы ты и впредь находил отдых в объятиях моей супруги, — произнес Газахлар и, видя, как округлились у его собеседника глаза, совершенно по-мальчишески хихикнул и подмигнул ему. — Нжери и в прежние годы не сильно меня интересовала, нынче же она способна доставить мне лишние хлопоты, но никак не удовольствие. Собственно говоря, я был даже рад, узнав, что ты успешно заменил меня в ее постели, и не возражал бы, надумай она подарить мне с твоей помощью наследника… Да прекрати же ты пялиться на меня, как на целующегося с коброй чохыша! — с внезапно прорвавшимся раздражением рявкнул он и, пробежавшись по кабинету, продолжал беседу, превратившуюся его стараниями в сплошной монолог: — Тебе, лучше чем кому бы то ни было, известно, что я давно уже не в состоянии иметь детей. И все же мне хотелось бы, чтобы клан Леопарда продолжал свое существование. Я хочу иметь сына, наследника, которого мог бы воспитывать и которому мог бы передать свое имя и состояние. — В лице Газахлара что-то дрогнуло, и он поспешно отвернулся от арранта. — Тебе этого, разумеется, не понять. И помоги Великий Дух не понять и не почувствовать никогда, что даже чужой по крови сын и наследник лучше, чем никакого…— О Всеблагой Отец Созидатель! Жестокие шутки ты шутишь, заставляя человека мечтать о крыльях, птиц — о плавниках, а рыб — о руках с цепкими пальцами! — пробормотал Эврих.— Впрочем, я собирался говорить с тобой вовсе не о наследнике. Нет и еще раз нет! Ради нашего общего блага ты обязан укоротить Нжери и заставить ее не болтать лишнего даже в твоих объятиях. Нравится ей это или нет, но она моя супруга перед лицом людей и Богов и останется ею, вне зависимости от испытываемых к тебе чувств. Она должна смириться с этим, а у тебя, я надеюсь, достанет разума признать, что эта роль подходит ей лучше любой другой.Теперь в голосе хозяина «Мраморного логова» послышалась неприкрытая угроза, и Эврих решил, что подготовка к этому разговору стоила ему не одной бессонной ночи. Надобно отдать ему должное, подготовился он к нему хорошо, и, если не принимать во внимание его замысел сделать своего домашнего лекаря, а теперь еще и секретаря, императорским врачевателем, все остальное выглядело вполне разумным и не вызывало у арранта никаких возражений, о чем он и не преминул сообщить Газахлару.Нжери, готовая поначалу бежать с ним хоть на край света, — не зря, выходит, говорят, что в любви и в супе вкуснее всего первая ложка! — вскоре перестала заговаривать об этом, а узнав, что хозяин «Мраморного логова» желает иметь наследника, очень быстро оценит все достоинства и преимущества предложенного им способа мирного проживания под одной крышей. Посещение недужных Небожителей в их особняках прекрасно сочетается с намерениями Эвриха ознакомиться со столицей Мавуно, а обязанности секретаря Газахлара едва ли будут слишком обременительными. Что же касается нежелания его надолго задерживаться в Мономатане и тем паче занимать должность врачевателя Кешо, то об этом Газахлару, равно как и Нжери, знать до поры до времени совсем не обязательно. Создавая своим ближним трудности, он, безусловно, огорчит их, да и свое, не слишком простое, положение усложнит до невозможности. * * * Чем лучше узнавал Эврих Город Тысячи Храмов, тем больше восхищался его архитектурой, тем сильнее изумлялся заведенным в нем порядкам. Судя по наличию здесь, помимо бесчисленных храмов, посвященных местным Божествам, святилищ Всеблагого Отца Созидателя, Богов Небесной Горы, Прекраснейшей и Морского Хозяина, некогда в Мванааке проживало немало его соотечественников. Были здесь храмы Многоликой Богини-Матери и Лан-Ламы саккаремцев, Богов-Близнецов, ученики которых неустанно сеяли зерна своей веры на всех четырех континентах; встречались святилища сегванского Храмна, вельхского Трехрогого и Богини Коней; сольвеннского Бога-Змея, нарлакского Священного Огня. Наряду с ними попадались храмы, посвященные Лунному Небу, которое почитали халисунцы, Великому Духу и Богам-Покровителям, коим поклонялись обитатели Вечной Степи.Естественно было предположить, что при таком обилии храмов заморским Богам он встретит на улицах Мванааке множество людей самых разных национальностей, цветов и оттенков кожи, но тут Эвриха ждало разочарование. Что касается оттенков темной кожи, то да, было их здесь тьма-тьмущая. Иссиня-черные, черно-красные и черно-желтые, коричневые, бледно-коричневые, бронзово-красные — словом, наряду с чистокровными мономатанцами, съехавшимися и свезенными сюда с различных концов Южного континента, проживало здесь огромное количество метисов, появившихся в результате смешанных браков, однако почти не попадалось людей со светлой кожей. Означать это могло только одно — гостеприимный и веротерпимый в прежние времена город изменил своим обычаям и не только не принимал ныне заморских гостей, но и постарался избавиться от тех иноплеменников, которые жили в нем раньше, родились здесь и считали эту землю своей родиной.Это было обидно, потому что Эврих успел проникнуться уважением и полюбить многих жителей Мванааке, а любые предрассудки относительно цвета кожи и рода-племени всегда почитал величайшей гадостью. Мужественный и добрый человек, равно как трус и подлец, могли иметь одинаковый цвет кожи и поклоняться одному и тому же Божеству. Именно так, собственно говоря, повсеместно и происходило, и ежели кто-то утверждал обратное, приписывая небывалые добродетели своему народу и обвиняя в порочности соседние, то причиной тому была не глупость, а злой и корыстный умысел. Надобно, впрочем, отдать жителям столицы должное: построенные заморскими гостями храмы содержали они в надлежащем порядке и иноверцев не преследовали, в результате чего аррант не раз становился свидетелем удивительнейшего зрелища входящих и выходящих, например, из святилищ Всеблагого Отца Созидателя, Трехрогого или Лунного Неба чернокожих мужчин и женщин, коим, по его представлениям, неизмеримо ближе должны были быть Тахмаанг, Нгура или, на худой конец, Мбо Мбелек.Несмотря на великолепие императорского дворца it расположенных подле него садов, разбитых на семи рукотворных террасах, величие воздушных мостов, ипподромов, театров и крытых рынков, наибольшее впечатление на молодого арранта произвели бесчисленные храмы, являвшиеся каменной летописью столицы, заглядывать на страницы которой было не только в высшей степени интересно, но и поучительно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53