Впрочем, сейчас ей было так хорошо, что она не могла сердиться на Эвриха за его сдержанность, которая была необходима с другими Небожительницами, но совсем неуместна по отношению к ней.Снова запахло душистой мазью, и его руки заскользили по ее талии. Затем она ощутила, как Эврих уселся верхом на ее ягодицы, и дернулась, бессознательно пытаясь высвободиться из-под него. Закусила губу и крепко-накрепко зажмурилась, ненавидя и презирая себя за трусость, дурацкую стыдливость и пронзительное наслаждение, которое испытывала от близости золотоволосого арранта.А он между тем наклонился вперед и стал массировать ее спину так энергично, что она едва удерживалась от вскриков. Его пальцы впивались в плечи, скользили вдоль позвоночника, разминали спинные мышцы, барабанили и выстукивали ее, заставляя то напрягаться, то расслабляться. Постепенно он сбавил темп, прикосновения его становились мягче и нежнее. Вместо того чтобы мять и месить ее превратившееся в кисель тело, Эврих осторожными, ласковыми движениями принялся как бы восстанавливать его прежнюю форму, и она чувствовала, что все глубже и глубже проваливается в дремотное небытие, мечтая, чтобы эти сильные, умелые руки, дарящие ей неземное наслаждение, продолжали свою работу еще и еще…— Ну вот и все. Теперь ты удостоверилась, что ничего из ряда вон выходящего я не делаю и любой банщик или банщица могли бы размять тебя не хуже меня, — сказал Эврих, слезая с нее и встряхивая натруженными руками, чтобы дать им отдых и расслабиться.— Восхитительно, — томно протянула Нжери. — Разомни мне теперь плечи и бедра спереди. Я видела, как ты это делал. Не халтурь.— Довольно на сегодня. Я устал, и мне еще надо осмотреть тяжелобольных, — попробовал увильнуть от заключительной части процедуры аррант, но Нжери, видя, что он собирается покинуть ее, решительно запротестовала:— Не уходи! Я хочу ощутить то же, что и все твои пациентки! Почему я должна получить меньше, чем они? Это несправедливо!— Что поделаешь? Жизнь полна несправедливостей.— Нет-нет, не отказывай мне! Пожалуйста… — Она быстро перевернулась на спину, вызывающе демонстрируя арранту зрелые круглые груди с крупными сосками. — Где твоя мазь?..Голос Нжери дрогнул, и она подумала, что, если проклятый аррант сделает еще шаг к двери, сердце ее разорвется. Тогда уж она точно убьет этого бесчувственного мерзавца, вызывающего у нее одновременно страх, ненависть и непреодолимое желание.— Хорошо, не дергайся. Думай о чем-нибудь отвлеченно-успокаивающем, — уступил Эврих и, взяв на пальцы немного мази, принялся легкими движениями втирать ее в плечи молодой женщины.«Об отвлеченном? Успокаивающем? Как бы не так!» — мысленно передразнила арранта Нжери и, взяв его руки за запястья, опустила их на свои груди.— Я хочу, чтобы ты помассировал мне тут, — прерывающимся голосом потребовала она, и Эврих, стиснув зубы, понял, что попался в ловушку собственного мягкосердечия.Его охватила веселая ярость, и он, наклонившись к самому лицу Нжери, вкрадчиво спросил:— А не кажется ли тебе, что ты собралась откусить слишком большой кус? Такой большой, что и прожевать не сумеешь? Массаж, которого ты требуешь, может привести к самым неожиданным последствиям, и разумнее было бы, пожалуй, остановиться на достигнутом. Лучшее, как известно, враг хорошего.— Довольно болтать! — прошипела Нжери, изо всех сил сжимая его запястья.Она и сама понимала, что ни к чему хорошему ее излишне откровенные заигрывания с аррантом не приведут и разумнее было бы не будить лихо, пока спит тихо. Но, преодолев стыд и страх, зайдя столь далеко, глупо останавливаться, когда тайные ее мечтания, в которых она не желала признаваться себе до последнего мгновения, готовы вот-вот осуществиться.— Слаб человек, — вздохнул Эврих, в то время как пальцы его начали поглаживать каменеющие на глазах соски лежащей перед ним женщины. Дыхание ее стало частым и неровным, губы приоткрылись, и даже в сумраке он отчетливо видел, как билась у нее на шее жилка, как поблескивали, точно черный шелк, рассыпавшиеся по плечам волосы.Нжери подалась вперед, подставляя арранту свои губы и чувствуя, что набухшие груди распирает неведомое томление. Ей казалось, что они готовы лопнуть от напряжения, но тут рот Эвриха накрыл и вобрал в себя ее губы, и она, содрогнувшись от наслаждения, вцепилась пальцами в его плечи.Молодая женщина отлично помнила все происходившее между ней и Газахларом на брачном ложе: испуг, чувство неловкости, стыд и самую малость удовольствия, заглушаемого отчетливым сознанием того, что пресыщенный супруг всего лишь нисходит до нее, мысленно сравнивая со своей первой женой, многочисленными любовницами и «девами веселья», которым она, разумеется, и в подметки не годилась. Помнила и была совершенно не готова к тем ощущениям, которые вызвали у нее прикосновения арранта. Ее словно настигла лихорадка, вызвав резкую дрожь, озноб, болезненную чувствительность кожи, туман перед глазами и волны жара, окатывающие с головы до ног. Наслаждение было столь полным и всепоглощающим, что на какое-то время она перестала понимать, что же проделывает с ней Эврих, уподобившись дибулы, из которой аррант способен был извлекать любые звуки — от хриплого рычания до тонюсенького хихиканья. Ей нечем было дышать, она не чувствовала ни рук ни ног, а потом сознание внезапно вернулось к ней. Нжери ощутила вторгшийся в рот чужой язык, исследующий и пробующий ее на вкус. Левая рука арранта все еще ласкала ее груди, а правая поглаживала влажную, разгоряченную кожу живота в непосредственной близости от потаенного местечка между бедрами, которое ныло и болело, пульсировало так, словно туда-то и переместилось сердце молодой женщины. Оно требовало ласки, и рука Эвриха, почувствовав немой призыв, двинулась вниз. Нжери бессознательно приподняла ягодицы, помогая арранту освободить ее от набедренной повязки. Ноги ее сами собой согнулись в коленях и раздвинулись. Ладонь арранта коснулась мягких завитков, покрывавших маленький холмик, пальцы скользнули в увлажненную соком желания пещеру, и Нжери со стоном откинулась на циновку, мечась и дергаясь, точно пронзенная острогой рыба. Тело ее плавилось и само становилось жидким огнем, мысли в голове мешались, из пересохшего рта вырывались низкие протяжные стоны. Ей казалось, что воздух вокруг потрескивает и уже .не только внутри нее, но и вовне кружится и бьется яростное алое пламя.— Признайся, именно этого ты добивалась? О таком массаже мечтала? — спросил Эврих, склоняясь над форани. Его понимающая, чуть снисходительная улыбка застала ее врасплох, заставив вспомнить, как досаждала она ему, всеми силами стараясь выразить презрение к зарвавшемуся рабу. Еще совсем недавно она требовала бить его палками, жаловалась на него Газахлару, изводила глупыми придирками, властно покрикивая и пренебрежительно выпячивая нижнюю губу, а теперь лежала перед ним совершенно раскрытая, истекающая любовным соком, вздрагивающая и извивающаяся от каждого его прикосновения. Прямо наваждение какое-то! Как она могла дойти до такого бесстыдства? Какой дурой была! Ведь знала же, знала — мужчины не прощают обид, и Эврих, конечно, не был исключением. Что ж, он выбрал подходящий момент, чтобы унизить ее, показать ей отвратную суть стервозной похотливой бабы…— Ненавижу!.. — процедила она и рванулась с низкого ложа.Мерзопакостный аррант явно умел читать мысли. Придавив левой рукой ее разметавшиеся волосы, пальцами правой он принялся массировать крохотный узелок, являвшийся средоточием чувственного наслаждения, и Нжери, презирая себя за слабость, закричала от нахлынувшего на нее восторга.Выгибаясь навстречу чутким пальцам арранта, она будто со стороны слышала свои захлебывающиеся вскрики и стоны, жалобные мольбы и злобные проклятия, а потом что-то лопнуло в ее теле и волна блаженства накрыла ее с головой.Придя в себя, она некоторое время лежала неподвижно, наслаждаясь необычайной легкостью ставшего словно бы чужим тела. Да, массаж арранта стоил того, чтобы терпеть в своем доме и его, и бесконечную череду Небожителей, спешащих насладиться колдовством «золотых рук золотоволосого». О, если бы они пережили то же, что и она, среди форани началась бы настоящая война за обладание этим искусником. Но с нее хватит. Ее любопытство удовлетворено, и больше она не поддастся его чарам. Нет-нет, она не хочет, чтобы шрамолицый имел над ней такую безграничную власть. Она — Небожительница из клана Зимородка — не станет игрушкой в его руках, какие бы наслаждения они ей ни сулили.— Тебя все еще сжигает любопытство? — поинтересовался Эврих, нависая над Нжери и легонько поглаживая ее плечи.— Нет! Нет, довольно! С меня хватит!.. — запротестовала она, но аррант, словно не услышав, прижался ртом к ее рту, не жалея губ молодой женщины и не позволяя ей подняться с ложа.Напрасно она пыталась оттолкнуть его, он даже не заметил ее усилий. Его пальцы вновь отыскали бугорок наслаждений, и сжавшиеся было ноги ее разошлись в стороны. Оторвавшись от губ Нжери, Эврих принялся целовать ее шею, потом грудь, поочередно посасывая напрягшиеся вишенки сосков, а она, забыв о своем намерении бежать с ложа сладостных пыток, прижимала его голову к своей груди, тихо постанывая и выгибаясь бедрами навстречу пальцам, двигавшимся в немыслимо упоительном ритме.Нжери не заметила, как аррант оказался лежащим между ее согнутыми, раскинутыми коленями, но, ощутив тяжесть его тела, вздохнула радостно и облегченно. Прежнее намерение оттолкнуть его, прогнать сменилось страхом того, что он покинет ее в тот самый миг, когда она наконец осознала: вся прежняя жизнь, со скучными ее, пресными, иллюзорными радостями, была лишь преддверием к встрече с Эврихом, открывшим ей источник неведомых доселе наслаждений. Да и не только в телесных наслаждениях было, разумеется, дело. Нжери испытывала к нему самые противоречивые чувства: он гневил ее, раздражал, возмущал, восхищал, но не оставлял равнодушным, и это было самым важным. С появлением его в «Мраморном логове» бесцветное существование, а точнее, прозябание, обрело краски, наполнилось эмоциональным содержанием. Как обычные камушки на дне ручья начинают искриться и переливаться, словно самоцветы, так и люди вокруг чудного арранта изменялись, проявляя скрытые до времени свойства характера. Изим, Мфано, Дихтиар, Нгорро, Хаурика да и, наконец, сама она нынешние казались ей ничуть не похожими на прежних, не говоря уже о Газахларе, вновь обретшем не только здоровье, но и вкус к жизни.Мысли эти молнией пронеслись в голове форани, а затем она почувствовала, как Эврих вошел в нее, и, всхлипнув, подалась ему навстречу, радостно приветствуя вторгшуюся в ее тело чужую твердокаменную плоть. Пальцы и тела их сплелись, уста слились с устами, и, отвечая на каждое движение бедер золотоволосого арранта, Нжери чувствовала себя счастливейшей из смертных. Охватив голову Эвриха руками, а торс ногами, ощущая глубоко в себе его плоть, она желала теперь только одного — чтобы мгновения эти длились до скончания дней. А уж коли это невозможно, пусть повторяются как можно чаще. И так оно, вне всякого сомнения, и будет, ибо она никогда не отпустит от себя этого удивительного мужчину. Посадит подле себя на цепь или сама станет его рабыней, лишь бы не разлучаться. Поскольку жить без него, каким бы странным и чудным он ни был, невозможно, а прозябать она устала и не согласится больше за все сокровища мира.Однако и эти мятежные, горькие мысли, сопровождаемые уверенностью в том, что Эврих недолго пробудет в «Мраморном логове», истаяли подобно утреннему туману в солнечный день, смытые волнами чистого, бесстыдного наслаждения, коего Нжери не испытывала никогда в жизни. * * * Сидя на каменном парапете бассейна, Эврих машинально покачивал в руке сандалию с оборванным ремешком, наблюдая за суетящимися вокруг паланкина рабами. Вот уже несколько дней Газахлар чувствовал себя вполне сносно, а вчера вечером заявил, что настала пора нанести несколько визитов знакомым, подготавливающим его появление при дворе императора Кешо. В чем заключалась эта подготовка, аррант не знал, да и не особенно интересовался. С него было достаточно и того, что Газахлар признал себя здоровым, и, следовательно, обещание свое поставить его на ноги он выполнил, причем значительно прежде условленного срока. Стало быть, в ближайшие дни он сможет покинуть особняк и настало время подумать о том, как выбраться из Мванааке.Запретив чужеземным судам бросать якорь в гаванях Мавуно, Кешо рассчитывал пополнить казну, взяв под контроль все сделки, совершаемые имперскими купцами. Идея сулила неслыханные барыши, позволяя купцам из Мавуно назначать за привезенные ими в Саккарем, Халисун, Нарлак или Аррантиаду товары любые мыслимые цены. За это император намеревался брать с них весьма высокие налоги, но ничего путного из этой затеи не вышло. Купцы из Аскула — города-порта, номинально считавшегося аррантской колонией, из Кидоты и Афираэну, блюдя собственные интересы, не поддержали начинания Кешо и изрядно погрели себе на этом руки. Падение Аскула, вопреки ожиданиям, еще больше ухудшило положение имперских торговцев, ибо аррантский Царь-Солнце издал подписанный Кворумом эпитиаров указ, призывающий купцов Центрального континента не заключать сделок с «приспешниками Кешо». Как и большинство указов Царя-Солнца, распоряжение это имело характер не запрещения, а констатации существующего положения вещей, поскольку захват имперцами Аскула отвратил от них сердца многих аррантов.Из разговоров больных Эврих узнал, что немногочисленные торговые суда, отплывавшие из Мванааке, давно уже не посещают Аррантиаду. Они отправляются к берегам Шо-Ситайна, Саккарема или на остров Толми, а пассажиров берут на борт, только ежели те имеют разрешение имперской канцелярии на выезд из страны. До сих пор арранту не приходилось сталкиваться с этакими строгостями, и, услышав о столь явной нелепости, он решил, что либо сей неудобный закон соблюдается не слишком строго, либо получить разрешение на выезд не составит особого труда, но не тут-то было Впрочем, некто Михманган из клана Печального Зайца обещал ему при случае добыть необходимую бумагу, заверив, что это меньшее, чем он может отблагодарить кудесника арранта за спасение глаза.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53