Звучный женский голос объявил об отходе автобуса, и в последний момент Джин решила ехать со мной в аэропорт. В аэропортовском автобусе оказались водитель, Джин, я и девять других пассажиров, восемь из них мужского пола, а в багажном отделении покоилось двенадцать чемоданов средних размеров, одна картонка для шляпы, три посылки, обернутые бумагой, и одна в мешковине, атташе-кейс, три пары лыж с креплениями и палками (одна пара была слаломной) и небольшая корзинка с женской обувью.
Словом, неплохой набор трофеев для грабителя, который успел поживиться этим добром. В него входил и мой контейнер с яйцами и с электроподогревом.
Утренний рейс на Стокгольм и Хельсинки из-за этого задержали на девяносто семь минут. К отправлению удалось найти лыжи и два места, но ни одно из них не имело ко мне отношения. Поскольку я не исключал, что мог быть под надзором какой-то неизвестной мне группы, Специальная служба лондонского аэропорта подвергла допросу единственного очевидца кражи, которого ей удалось разыскать, — констебля аэропорта по фамилии Блейр и успела передать мне на самолет запись разговора с ним.
Выглядела она следующим образом:
"Специальная служба Конфиденциально
Аэропорт Хитроу Экземпляр второй
Текст с аудиозаписи разговора констебля Блейра
с детективом сержантом Смитом,
Специальная служба аэропорта Хитроу.
Смит. Нас особенно интересует тот человек, которого вы видели утром, и я хотел бы зафиксировать ваше описание его на пленке. Говорите спокойно, раскованно, не стесняйтесь поправлять свои слова и не торопитесь; пленки у нас хватит. Первым делом расскажите мне, что привлекло ваше внимание к этому ничем не примечательному человеку.
Блейр. Мне показалось, что он очень силен. Не видел даже, чтобы носильщики так вкалывали. (Смех.) Он... м-м-м... забрасывал чемоданы в фургон... м-м-м... держа по одному в каждой руке. Шесть рейсов через мостовую — и все готово.
Смит. Припомните, что он сказал, когда увидел, что вы за ним наблюдаете.
Блейр. Ну... м-м-м... как я вам уже говорил... м-м-м... я не могу припомнить точно его слов, но что-то вроде «Как насчет добрых старых зимних видов спорта»... но он говорил скорее как американец.
Смит. Вы приняли его за американца?
Блейр. Нет, я же говорил вам.
(Пауза на 4 секунды.)
Смит, (неразборчиво) ...пленка.
Блейр. У него был явный выговор кокни, но он старался говорить с американским акцентом.
Смит. А слова?
Блейр. И употреблял американские выражения. Да. Я не могу...
Смит. Не важно. Переходите к его описанию.
Блейр. Он примерно среднего роста. Пять футов и что-то вроде девять-десять дюймов.
Смит. Одежда?
Блейр. Белый комбинезон с красным значком вот здесь.
Смит, (неразборчиво).
Блейр. В белом комбинезоне с красным значком на левом нагрудном кармане. Комбинезон грязный, как и вся остальная его одежда.
Смит. Опишите ее.
Блейр. Мятый галстук с этакой... м-м-м... дешевой жестяной заколкой, которой он как... м-м-м... булавкой прикалывал галстук. Он... м-м-м... (Пауза на 4 секунды.)
Смит. Не торопитесь.
Блейр. И еще у него такие странные волосы, смешного мышиного цвета.
Смит. Что вы имеете в виду под странными волосами?
Блейр. У него не парик и ничего такого, но забавно, что каждый раз наклоняясь, он поправлял волосы, как... м-м-м... женщина, когда она смотрит в зеркало.
Смит. Откуда вы знаете, что это не парик?
Блейр. Ну, в паб заходит один мой знакомый. У него искусственные волосы. Это видно, когда (пауза)... смотришь, растут ли волосы со лба. (Смех.)
Смит. Вы решили, что тот человек не носит парик, когда увидели линию волос спереди и сзади.
Блейр. Да. (Долгая пауза.) И я думаю... я думаю, что он... м-м-м... несколько гордился своими волосами. Я думаю, что все так и было.
Смит. Можете ли вы еще раз рассказать о его лице?
Блейр. Ну, он несколько бледноват, у него ужасные зубы... И еще очки в черной роговой оправе. Такие выдаются за счет Национальной службы здравоохранения.
Смит. Повторите, что вы уже говорили.
Блейр. Какое у него дыхание?
Смит. Да.
Блейр. Зубы у него ужасные, и изо рта плохо пахло.
(Пауза на 7 секунд.)
Смит. Хотите ли еще что-нибудь добавить к вашему рассказу? Не торопитесь.
Блейр. Нет, больше ничего. Больше ничего в голову не приходит, кроме разве... (Пауза на 3 секунды.) Ну, я бы сказал, что он не извращенец, не псих и ничего такого. Я хочу сказать, что он... м-м-м... и выглядел и говорил совершенно нормально, то есть... м-м-м... я не хотел бы тянуть волынку по этому поводу, словом, он... м-м-м... он выглядел совершенно обыкновенным человеком.
(Конец записи с магнитной ленты.)
Копия подписана сержантом-детективом Смитом и констеблем Блейром".
Я прочел текст. Знакомиться с ним было куда интереснее, чем заниматься исчезнувшей шлюпкой — но только отчасти.

Раздел 3
Хельсинки
Пит-пит, хороший день,
Крошке-малиновке летать не лень;
Где искать малютку?
На вишенке средь веток.
Колыбельная
Глава 8
Расположенная под мышкой у Скандинавии, Финляндия напоминает заплатку; но коль скоро она сделана из перепревшего коленкора, то ей суждено расползтись на части — такую картину и представляет собой Финляндия. Виноваты во всем озера. Огромных озер бесчисленное множество, и на них есть острова, на которых тоже расположены озера, с островами и озерами на них. И так всюду — пока наконец зубчатая линия берега не уходит в холодное северное море. Но в это время года моря не видно. Мили и мили тень самолета скользит по блестящему ледяному покрову. Лишь когда среди снегов замелькают коричневые пятна лесов, можешь убедиться, что самолет наконец летит над землей.
Еще до того, как мы приземлились, я увидел Сигне, стоящую около здания аэропорта с красной крышей, а когда мы подрулили к нему, она уже бежала навстречу с улыбкой до ушей. Когда мы шли к древнему «фольксвагену», она всем весом повисла у меня на руке и спросила, привез ли я ей что-нибудь из Лондона.
— Только неприятности, — ответил я. Она позволила мне занять водительское место, и мы, пристроившись в хвост полицейской «Волге», всю дорогу до города не превышали лимита скорости.
— Это Харви попросил встретить меня? — осведомился я.
— Конечно нет, — обиделась Сигне. — Он никогда не указывает, должна ли я встречать своих друзей. Кроме того, он в Америке. Совещается.
— О чем?
— Не знаю. Так он сказал. На совещании. — Она улыбнулась. — Здесь налево и наверх.
Мы оказались в той же самой уютной квартире на Силтасаа-ренк, где на прошлой неделе я встречался с Харви. Сигне, возникшая у меня за спиной, помогла стащить пальто.
— Тут живет Харви Ньюбегин?
— Это многоквартирный дом. Его купил мой отец. Он поселил тут свою любовницу. Русскую девушку, белоэмигрантку, из аристократической семьи. Отец любил мою мать, но в эту Катю влюбился, как дурак, прямо по уши. В прошлом году мой отец...
— Так сколько у тебя отцов? — спросил я. — Я-то думал, что он умер от разрыва сердца, когда русские бомбили Лонг-бридж.
— О его смерти — это неправда. — Кончиком языка она провела по верхней губе, словно собиралась с мыслями. — Он попросил, чтобы я всем рассказывала о его смерти. А на самом деле он с Катей... но ты не слушаешь.
— Я могу слушать и пить в одно и то же время.
— Он уехал с Катей, которая такая красивая, что к ней даже страшно прикоснуться...
— Вот уже чего я бы не испугался.
— Тебе стоило бы слушать со всей серьезностью. Они живут по адресу, который знаю только я. Даже моя мать думает, что он умер. Понимаешь, они попали в железнодорожную катастрофу...
— Для такого рода катастроф сегодня еще рановато, — остановил я поток ее фантазии. — Почему бы тебе не снять пальто и не расслабиться?
— Ты мне не веришь.
— Еще как верю, — улыбнулся я. — Я ваш покорный придворный шут и ловлю каждый звук вашего голоса... но как насчет чашки кофе?
Принеся кофе в изящных кофейных чашечках на вышитой салфетке, она опустилась на пол на колени и поставила чашечки на низкий кофейный столик. На ней был длинный мужской свитер, а под волосами, теперь подстриженными на затылке высоко и коротко, виднелся треугольничек белой кожи, свежей и нежной, как только что испеченный хлеб.
Я подавил желание поцеловать ее.
— Какая у тебя хорошая прическа, — польстил я.
— Правда? Как мило, — автоматически ответила она. Наполнив чашечку, Сигне преподнесла ее мне, как голову Иоанна Крестителя на блюде. — У меня есть квартира в Нью-Йорке, — сообщила она. — Куда лучше этой. Я часто бываю в Нью-Йорке.
— Надо же!
— А это не моя квартира.
— Ясно. Когда вернутся твой отец с Катей...
— Нет, нет, нет!
— Ты прольешь кофе, — предупредил я ее.
— Ты бываешь просто отвратителен.
— Прошу прощения.
— Хорошо, — сказала она. — Если мы рассказываем истории, пусть они и будут такими. А если не рассказываем истории, то говорим правду.
— Отличное условие.
— Как ты думаешь, должна ли женщина уметь улыбаться глазами?
— Не знаю, — признался я. — Никогда не думал об этом.
— Я думаю, что должна. — Она прикрыла рот ладонью. — Вот посмотри мне в глаза и скажи, улыбаюсь ли я.
Описывать Сигне не так просто, потому что в памяти от нее оставалось впечатление, не имеющее ничего общего с ее подлинной внешностью. Она была удивительно хороша, хотя черты ее лица не отличались правильностью. Слишком маленький носик, чтобы уравновесить высокие широкие скулы, а рот ее предназначался для лица на пару размеров крупнее. Когда она смеялась или хихикала, он растягивался, как говорится, от уха до уха, но, расставшись с ней, ты через полчаса вспоминал утверждение Харви, что она самая красивая девушка на свете.
— Ну? — спросила она.
— Что — ну? — не понял я.
— Так я улыбаюсь глазами?
— Чтобы уж играть по-честному, — хмыкнул я, — тебе нужна рука покрупнее, чем твой рот.
— Перестань, ты все портишь.
— Только не кидайся на меня. Ты прольешь мой кофе.
Два дня мы с Сигне ждали возвращения Харви. Когда смотрели гангстерский фильм о Нью-Йорке, Сигне заметила:
— Это рядом с моим домом.
Мы обедали на верхушке небоскреба в Тапиоле, откуда открывался вид на прибрежные острова, скованные льдом. Я почти научился ходить на лыжах, расплатившись всего лишь порванной курткой и вывихнутым локтем.
Вечером второго дня мы вернулись в квартирку у Лонг-бридж. Сигне в долю мгновения зажарила рыбу, высвободив себе время для чтения бульварного журнальчика, и столь же молниеносно приготовила обед, ухитрившись ничего не пережарить и не переварить. Когда мы покончили с обедом, она подала тарелку с птифурами в серебряных обертках и поставила бутылку водки.
— Ты давно знаешь Харви?
— Встречались от случая к случаю.
— Представляешь, он тут всем руководит.
— Понятия не имею.
— Да. Он единственный отвечает за эту часть Европы. А теперь поехал в Нью-Йорк на конференцию.
— Да, ты говорила.
— Я не думаю, что он относится к людям, которые могут успешно контролировать всю...
— Сеть?
— Да, сеть. Он слишком... эмоционален.
— В самом деле?
— Да. — Она запустила молочно-белые зубы в одно из маленьких пирожных. — Он в меня жутко влюблен. Как ты думаешь, это хорошо?
— Насколько я понимаю, все о'кей.
— Он хочет на мне жениться.
Я припомнил всех девушек, на которых время от времени Харви изъявлял желание жениться.
— Ну, ты еще молодая. Как мне представляется, эти мысли придут к тебе в голову попозже.
— Он собирается разводиться со своей нынешней женой.
— Он так сказал?
— Нет, на одной вечеринке в Нью-Йорке мне рассказал его психоаналитик. — Она сложила серебряную бумажку от птифура и сделала из нее лодочку.
— А потом он женится на тебе?
— Не знаю, — ответила она. — В меня многие влюблены. И я не думаю, что девушка должна по первому зову прыгать в постель.
— Их не убудет, — бросил я.
— Ты безнравственная личность. — Она надела лодочку, как шляпку, на палец и покрутила ее. — Он безнравствен, — сообщила она пальцу, и тот кивнул. — У Харви ужасная жена.
— Скорее всего, ты несколько предубеждена против нее.
— Нет, ничего подобного. Я ее знаю. Мы все вместе ходили на прием к мистеру Мидуинтеру. Ты же знаешь мистера Мидуинтера, правда?
— Нет.
— Он просто прелесть. Ты еще с ним встретишься. Он босс Харви. — Она провела пальцем по кофейному пятнышку на моей рубашке. — Я замою его, а то так и останется. Дай мне рубашку. Ты можешь одолжить другую у Харви.
— О'кей, — согласился я.
— На том приеме все были ужасно шикарно разодеты. Ну, ты понимаешь, увешаны драгоценностями, с серебряными штучками в волосах и просто в потрясающей обуви. У всех женщин были такие туфли!.. — Она скинула туфельку, поставила ее на стол и на пальцах показала размер. — Сейчас такие можно купить и в Хельсинки, но в то время... Я вообще провела тогда в Нью-Йорке всего два дня, и у меня было только то платье, в котором я приехала. Ты понимаешь.
— Еще бы, это серьезная проблема.
— Да, будь ты женщиной, это стало бы для тебя проблемой. Умужчины может быть только один черный костюм, и таскай он его весь день, никто и не заметит. Но от женщины ждут, что у нее есть наряд и на ленч, и к чаю, и на работу, да еще какое-то ошеломляющее платье на вечер. Да и на следующий день все надеются, что ты появишься в чем-то новеньком. И если ты...
— Ты начала рассказывать о приеме.
— Да. Так вот, я тебе все изложу. Я пошла на эту вечеринку у мистера Мидуинтера... У него удивительный дом со швейцаром и все такое, а на мне — только то, что я могла бы надеть на прием тут, в Хельсинки. То есть на обыкновенную посиделку с друзьями. А там, среди всех этих мужчин в смокингах и женщин в трехсотдолларовых платьях...
— Разве Харви не предупредил тебя, как они будут выглядеть?
— Нет. Ты же знаешь, какой он. Когда его жена рядом, он не осмелился даже подойти ко мне. Так что я стояла себе, как сущая идиотка.
— Да, так бывает.
— Вот я и стояла. Платье — в горошек. В горошек! Можешь себе представить?
— Да.
— Тут ко мне подплыла миссис Ньюбегин. И посмотрела на меня вот так. — Сигне сощурила глаза, превратив их в щелочки, и втянула щеки, изобразив карикатуру на даму в модном магазине. — Она явилась просто в сказочном черном шелковом платье и сатиновых туфлях.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38