И ушла выдав всем пару ласковых. Досталось обоим парикмахерам, один из которых только что вернулся, выпив чашечку кофе. Я только моргал глазами. От ее слов. Вы дурно воспитанные, отвратительные придурки. И затем хлопнули дверью. Стеклянная панель которой разлетелась вдребезги по полу.
Заявила, что чувствовала, как рука парикмахера ползет вверх по ее бедру. В то время как она была занята другим.
Стою, оплачиваю счет. Кругленькая сумма за красивую большую разбитую панель. И за работу, исполненную дрожащими ножницами и руками. Матерясь про себя от души. Не пройдя и десяти метров, захожу в уютный паб. Чтобы посидеть. Опять практически без копейки. Над кружечкой портера. С кусочком красного сыра. И пока с удовольствием осушаю ее залпом. Чувствую руку на своем плече. От чего жидкость, не успев войти, тут же бьет обратно фонтаном. Из легких. Мелких брызг сыра и пива. По всей стойке бара.
— Мой Бог, Бладмон, это вы.
— Я ищу вас по всему городу. А теперь не расстраивайтесь. От того, что я вам скажу. Случился небольшой пожар.
— О, Боже.
— И многое осталось стоять.
— Стоять?
— О, да. Замечательные стены. Немного, правда, обугленные, но все же целые. Большая часть крыши уцелела.
Бладмон шел рядом со мной плечом к плечу, когда я направился на набережную. Привлекая мое внимание к прекрасным образцам архитектуры.
Пока мы не дошли до реки. Пересекли мост. И быстро взбежали по ступенькам этого темного, сырого мрачного здания. Чтобы еще раз войти в эту комнату. Почти полностью заваленную бумагами. Чучело совы все так и стоит широко раскрыв глаза у окна.
— А, прошу вас, входите г-н Клементин, Клейтон Кливер Кло, если не ошибаюсь?
— Кло Кливер.
— О, простите. Да, конечно. И ваш друг. Кажется, я не имел чести?
— Господин Бладмон.
— Я — господин Торн. А теперь. Прошу. Садитесь. Отодвиньте дела в сторону и все. Чем могу помочь?
— Замок сгорел.
— Господи, какое горе!
— И я хотел бы знать, я застрахован?
— Ага. Да, конечно, вы хотели бы узнать, застрахованы ли вы. Вполне вас понимаю. Так, давайте посмотрим. Страховка. Должен быть полис, не так ли? Я хочу сказать, вы должны платить взносы и все такое. Ежемесячно, ежеквартально, раз в полгода. Давайте посмотрим. Так. Вот дело. Ага. Она истекла. Вы разорены.
— Спасибо.
Бладмон рассказал, что свинец на верху башен плавился и падал вниз, как дождь. Персиваль с Тимом заливали возгорание вином из бутылок. Ограничив его северо-западной частью и не дав ему перекинуться в большой зал, где все еще шли раскопки. И могут быть найдены минералы. Бладмон расстроился, увидев, как я все это воспринял. Так как это еще больше сблизило гостей. Спасавших свои жизни в объятиях друг друга. А сколько было отваги. Полуголый Блай швырял горевшие матрасы вниз с бастионов. УДС постоянно писал на огонь. Ему помогал Элмер. А Путлог обеспечивал музыкальное сопровождение песней.
Направь свою форсунку
На крепостные ворота
И свободно ссы
На изумрудную зелень
Господом выбранную
При сотворении этой земли
Для этих мелких грешников
Проклятых от его имени
Ощупываю рукой свой изуродованный скальп, лежа в безопасности под Вероникой. Проведя весь день на ногах. Измученный и со слезами на глазах. Дом, каким бы ужасно пустым и сумасшедшим он ни был. Лучше иметь не сгоревшим. Бладмон вел меня, взяв за локоть. От одной темной забегаловки до другой. По кривым узким улочкам на задворках. Стояли плечом к плечу. Пили пинту за пинтой. Высматривая будущее. Где-то сквозь бутылки по другую сторону бара. Бладмон сказал, что ему хочется, чтобы его оставили в покое вместе с его предрассудками и не мешали ему ненавидеть. Люди поделены на классы. Пиздострадальцев, серунов, ебарей и грязных ублюдков. И только ебари обладают спасительными качествами. Но это понимание братства губит чувство целеустремленности в мире. Что моя рука и делает под прохладной грудью Вероники. Прижимаю ее сосок к своему глазу. От порывов ветра трясется окно. Подожди до завтра. Курс вест. Пешком. Бладмон говорит, небольшая прогулка нам не помешает. Бредем вдоль дороги. Посматривая на поля. Погода теплеет, трава зеленеет. Приходим и видим на склоне холма дымящиеся остовы. Торчком вверх. Как и я в Веронику. Пока она запускает язычок глубоко в мое ухо. Практикуясь в частичной склонности. Которую осуществляет потом. Попросив меня одеть фартук. Так, чтобы я создал небольшую палатку. Прежде, чем мы ляжем в постель. А она могла приподнять ее и войти. Я сказал ей, давай в следующий раз, так как часть моего замка сгорела.
— Бедный мальчик. Какой для тебя удар! Просто полежи, а я все сделаю сверху.
Вероника корчит странные рожи. Отступает назад, гримасничая и ухмыляясь. Думаю, сейчас она выйдет с кастаньетами. И точно. Щелкает ими, мотая грудями. Крутится, крутится, демонстрируя прекрасные бока, делая вращения все более экстравагантными. Пытаясь меня напугать. Странным заявлением. Наклонившись опять близко к моему уху. И прокричав.
— Превосходно!
— Вау, мои барабанные перепонки.
— Извини, дорогой.
Упав вся в поту, Вероника засыпает, посапывая. Положив голову мне на плечо, а я слушаю спящий город. Внизу голоса. Из задних окон игорной берлоги. Поскрипывают половицы пола. Где-то в соседней комнате. Слышу, как открывается и закрывается дверь. Сразу после того, как Вероника прокричала, прекрасно. От сотрясения у меня звенит в ушах. Как после взрыва в замке. Несколько дней отдавалось у меня в голове. Перед тем, как лечь в постель Вероника дала мне гренок с маслом. Я жевал, пока она раздевалась. Еда идет лучше, когда у людей друг на друга есть аппетит. Посчитай, посчитай мои яйца. Убедись, что ни одно из них не отскочило мне в легкие. Завидую гуттаперчевым людям, которые могут, скручиваясь, свертываться. Когда она сопит и храпит у нее вываливается язык. Свернулась, выставив густые волосы на лобке. Власти всегда хотели пресечь экстаз. Вдруг он распространится вокруг. А если люди почувствуют вкус. Тогда все захотят. Слышу звук. Кряхтенье. Другое. И запах невыносимой вони.
— Вероника, проснись.
— Что такое?
— Не знаю. Но тут какой-то шум. И ужасный запах.
Вероника тянется, скрипя пружинами, чтобы достать кимоно. Сует ноги в шлепанцы. Встает, откидывая волосы назад. Подходит к двери и медленно ее открывает. Включает свет. И мы слышим еще более сильное кряхтенье и мычанье.
— О, нет. Какой ужас!
— Выключи этот гребаный свет.
— О, какой ужас!
— Это только половина, но для украшения тебе хватит.
— Ты — животное. Убирайся! Как ты сюда попал? Убирайся! Только посмей это вытворить опять!
— Зов природы, мадам, наступает периодически.
— Прямо там, где наделал прежде?
— Я — человек привычки, а не удобства.
— Клейтон, иди сюда, отлупи его.
Обе руки вниз. Чтобы натянуть на себя простыни. В этой стране ледяного холодного солнца. Зовут на подвиг. Когда я хочу просто спокойствия. В Замке я мог бы вызвать адъютанта и приказать дать ему в нос. Персиваль вставил бы ему в зад, а Элмер оттяпал бы ему его висюльки.
— Убери эту мерзость отсюда.
— Уебывай.
Вероника должно быть ринулась вперед. С последней обиженной ноткой. Стоны перерастают в вопли, крики и рев. От падающих предметов сотрясается пол. И вот уже страшно трясется весь дом. Она — сплошь одни мускулы. Ровные и стройные. Пряди седины в волосах. На лестнице слышны шаги. Колотят в дверь. И с треском открывают.
Клементин выглядывает из-под покрывала. В комнату заглядывает джентльмен в толстом красном халате. Его лицо искажено от страха. Протирает рукавом очки. Волосы и уши обсыпаны штукатуркой. Его палец тычет в меня.
— Вы кто?
— А вы кто?
— Я — хозяин этого дома. Вот я кто. И на нас с женой в постели, только что свалился потолок внизу. Где она?
Клементин еще чуток зарывается в простыни. Информация лучше добровольно не выдавать. Уже и так сообщают о твоем участии в катаклизмах. Пусть лучше приедет в мой замок на пару дней. Если ты думаешь, что обвал штукатурки — это трагедия. Постой под дождем из свинца. Капающим тебе на голову в огненном котле.
У хозяина дрожь в ногах. Прямо за его головой портрет армейского офицера с полными регалиями. Подходят под цвет наряда этого разъяренного джентльмена. Не знающего, что делать дальше. И лучше поторопиться. Так как только он переходит в соседнюю комнату, тут же пол с треском снова трясется.
Клементин выскакивает из кровати. Хватает одежду и тычет конечностями в отверстия. Натягивает носки. У трюмо. Нацепляет галстук. Догорает последняя свеча. Прыгает в туфли. И тут поднимается крик. Яростно орут голоса.
— Ты свинья, убирайся из моего дома.
— Заткнись. У тебя щас дома не будет.
Заглядываю, прежде чем уйти. В путешествие в ночи. Так и не поспав. Там внутри все затихло. Только охают и стонут. Толкаю дверь. Просовываю нос. А там, о, Боже. Их трое. Вероника вцепилась в залепленные штукатуркой волосы хозяина дома. И, катаясь, таскает его за них. Приближаясь к человеку с ремнем на животе. Сидящим на корточках. Высираясь. Напряженно сморщив лицо.
И кто
Потом скажет,
Что он
Странный

17
Бладмон ждет. Без костылей. После полудня. В баре красного дерева. В этом пивнаре с высоким потолком. Под названием «Космос» в честь вселенной.
Прошлой ночью я, спотыкаясь, спустился по лестнице. Таща за собой саквояж, вышел из парадной двери. Миновал калитку в перилах. И опять по ступенькам вниз. Мини Монк или Монк Минор кивнул мне, приглашая войти в его игорную берлогу. Присоединяйся к умелым и находчивым, сказал он. Среди знаменитостей, шатающихся туда-сюда. На середину зала вышел танцовщик балета с обтянутой мошонкой. Каждый его прыжок поднимал облака пыли. А я бросал на стол свои последние фишки. Купленные на мой последний чек. И все проиграл. Кудрявый джентльмен в плаще сочувственно улыбался. Стоя рядом со мной. Я кивнул ему головой, он в ответ поклонился. От колен и до низу он был голый. Заложил всю свою одежду предыдущим утром, уверенный в своей ставке на лошадь. Которая делает всех, но бежит в другую сторону. Поэтому, он просидел в своей квартире взаперти. До трех утра, покуда не смог выбраться босым, чтобы его никто не видел, прогуляться по городу. Спросил меня, не смогу ли я одолжить ему пару темных туфель, чтобы сходить на похороны. Где ему точно дадут взаймы.
Дым густел. Пыль крутилась столбом. Мини Монк подначивал гостей не останавливаться. Так как к утру шансы улучшаются. Уходя, я услышал умоляющий голос за закрытой дверью. Отдай мне свое тело, пока кто-нибудь другой не сгубил его.
Поднялся по ступенькам навстречу дневному свету. Побрел по набережной мимо пришвартованных судов, Пришел с затуманенными глазами после чашечки кофе в банк. Чтобы занять на проезд до дома. Г-н Обо выразил сочувствие по поводу моего сгоревшего замка. Но со вчерашнего дня с кредитами на восстановление или проезд туго. Но если я предоставлю технические данные об удивительной толщине стен или расстоянии, на которое я бы хотел уехать, то он посмотрит, что можно будет сделать. Я встал и, пятясь к двери, стал прощаться.
А теперь Бладмон улыбается. Сказал, что хотя об этом никто и не знал, но во
всем мире праздник. Он это нутром чувствует. И порывшись в карманах своей спортивной куртки наскреб немного денег. Теперь можно пуститься и во все тяжкие. Покутить на всю катушку. Чем больше оборот, тем безопаснее себя чувствуешь. И постучал тростью об пол. А о стойку бара монетой.
Небо в серой пелене. Уже известной дорогой идем между торговыми домами и банками. На запад. Бладмон, спеша, идет в нескольких шагах впереди. Почесываясь. Сбавляет шаг. И ждет у подножья холма. Который мы должны преодолеть. Надеясь найти на той стороне белые столы, заставленные специями. Деликатно пройти рядом. Отрезая куски нежной говядины.
— Бладмон, я голоден.
— Клементин. Скоро и для этого наступит время. Положитесь на меня и прекратите все эти слабоумные сомнения.
По выложенной булыжником дороге. Делаем крюк вниз по холму мимо парка, тюрьмы и больницы. Железнодорожная станция. Где из многочисленных торговых центров на поезд загружаются припасы для замка. И где Бладмон настоял ради путешествия налегке отправить мой саквояж грузовым поездом. Затылок у него очень плоский. А лоб выпирает. Постоянно бормочет, надо быстро смыться, чтоб не завалиться. Каждый раз, остановившись как вкопанный, он уговаривает меня идти дальше на запад.
— Идемте, Клементин. Уже недалеко.
Входит в каждый паб, чтобы изучить архитектуру бара. И качество лиц посетителей. Бладмон терпеливо ждет моих сомнений под знаком, разрешающим продавать спиртное и табачные изделия населению. И стоит ухмыляясь.
— Заглянем Клементин. Всего лишь на минутку и тут же выйдем.
Три часа уходит на то, чтобы преодолеть сто тридцать два ярда. Бладмон говорит, что именно с такой скоростью и следует устанавливать общественные контакты. Подружиться с местными. Узнать их оригинальные обычаи. Порадоваться их беззаботному шутовству. И не сидеть сидьмя. А всегда заводиться, вертеться и крутиться. На смех отвечать смехом. На улыбку улыбкой. Накапливать факты. Изумляться выдумке. Короче, надо пользоваться моментом, чтобы на какое-то время сохранить спокойствие. А затем внезапно. Смыться. В отличное местечко. Как можно быстрее. И там залечь. В таком возвышенном и радостном расположении.
Бледно— красное солнце медленно исчезает за горизонтом. Под слабо-розовой прядью облаков. Натянутой поперек неба. Огромные ворота парка. В конце дороги, вьющейся между плантациями деревьев. Высоко торчит одинокий монумент. Надвигается темнота. Уходит день. Пасется скот. Одна за другой по дороге идут две фигуры. Бладмон сказал, вчерашние парни научили его многому. И это пополнило его знания. Бери по крупному, отдавай по мелкому. И делай ноги. Если надо.
— Клементин, вот что я вам скажу. У меня есть жена и трое маленьких детей. Она — прекрасная жена. Они — прекрасные дети. Сказать, что я их не люблю, будет ересью. Когда-нибудь я к ним приду с кучей подарков. И осыплю их ими. Им это может и не понравится.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38