Был он не настоящий, а механический. Это стало ясно даже недалекому Афаманту.
Баран напоминал пародию на свой живой прототип. Выполнен он был на первый взгляд из чистого золота. Его шкура сплошь состояла из вьющейся золотой стружки (вот оно, то самое золотое руно! — Авт.), а в глазах сияли красные драгоценные камни.
Каменное орудие со стуком выпало из рук Фрикса, ошарашенного появлением диковинного божественного механизма.
Баран огляделся, с жужжанием повернув голову на тонких золотых шарнирах.
— Ну, вы даете! — басом произнес он, и греки непроизвольно вздрогнули.
Спустившееся с Олимпа чудовище разговаривало!
Мигнув правым сверкающим глазом, баран лукаво покосился на мраморную часть тела, отбитую от статуи Аполлона.
— Ого! — с восхищением сказало золотое копытное. — Вообще-то у Аполлона эта штука на самом деле раз в десять меньше.
Смертные молчали.
Кошмарная пауза затягивалась.
Баран медленно подошел к белому, как покалеченная статуя, сыну Афаманта, при этом движения божественного посланца сопровождались странным тихим стрекотом, словно внутри копытного роились некие невиданные насекомые, благодаря которым он, собственно, и двигался.
Крайне невежественное предположение.
Но что с них взять, с греков этих древних?
Дикий народ.
— Ну че уставился? — спросил баран Фрикса. — Где сестра твоя Гелла? Давай, шевели извилинами!
Фрикс непонимающе моргнул. «Какая такая сестра?!!» — судорожно пронеслось в его пустой голове.
— Я здесь! — послышалось откуда-то со стороны, и к алтарю подошла молоденькая дочь Афаманта и, соответственно, сестра Фрикса.
Фрикс свою сестру признал не сразу. Ох, не следовало парню чрезмерно увлекаться тяжелой атлетикой. Пару раз себе древней каменной гантелей по башке врезал — и уже считай идиот.
— Ага! — хмыкнул баран, тряхнув золотыми рогами. — Все в сборе…
Недружелюбно зыркнул он на пораженных столбняком Афаманта с Ино (тоже небось боги подсуетились. — Авт.).
Царь с царицей на этот бараний взгляд ничего нe ответили, а лишь безумно вращали глазами.
Афамант аж покраснел весь, тужась хоть что-нибудь произнести. Но все было тщетно, язык отказывался делать нужные движения.
— Садитесь ко мне на спину! — строго приказал золотой баран.
Фрикс с Геллой переглянулись. — Мы?
— Да нет, — усмехнулось копытное, — это я царю с царицей.
— А-а-а-а… — понятливо закивали отпрыски Афаманта.
Баран горестно воздел механические очи к пролому в потолке дворца, мысленно посчитав за несколько секунд до десяти тысяч. Это помогло ему успокоиться.
Прав был его изобретатель: человеческая тупость не имела границ.
— Залазьте ко мне на спину, дебилы! — не выдержал олимпийский посланец, и Фрикс с Геллой послушно сели на колкую спину живого механизма.
— А теперь полетели, — звонко объявило копытное. — Царь, по-моему, не возражает?
Царь не возражал. Казалось, еще секунда, и его глаза окончательно вылезут из орбит, а затем покатятся по мраморному полу прямо к жертвеннику Аполлона.
Баран непонятно чему кивнул. Его золотая туша вздрогнула, сзади выдвинулись странного назначения трубки, и выполнены эти трубки были отнюдь не из золота.
— Держитесь за мои рога! — приказал божественный посланец, и в. следующую секунду из его трубок вырвалось пламя.
Жертвенный зал заволокло дымом, но все же присутствующие смогли рассмотреть, как баран, расправив невесть откуда взявшиеся у него крылья, взлетел и исчез в круглой дыре под потолком. (Это ж как нужно было обкуриться, чтобы такое выдумать?!! — Неизвестный читатель.)
— М-да, в жизни всякое бывает, — отчетливо произнес кто-то из добропорядочных граждан Фив, — и жук свистит, и бык летает!
Ну что ж, сказано как нельзя кстати, в самое что ни на есть яблочко! (Глазное! — Авт.)
А весь этот бред, как всегда, объяснялся довольно просто.
Удивительный говорящий механизм сделал не кто иной, как известный олимпийский изобретатель, божественный кузнец Гефест. Сначала он думал просто пошутить над смертными, попугать их маленько, что было для них (смертных) очень полезно.
Однако суждено было механическому барашку послужить для другой, более благородной цели, а именно: для спасения несчастных детей садиста Афаманта.
Именно по просьбе их матери, богини облаков Нимфоманки, и послал на землю свое своенравное изобретение олимпийский кузнец.
— Смотри мне, Ними, — сказал Гефест, вытирая грязной тряпкой натруженные в кузнице руки. — Слишком уж долго я с этим кибером возился. Жалко будет, если он вдруг возьмет и испортится.
— А детей моих, значит, тебе не жалко? — склочно осведомилась богиня, меча глазами молнии не хуже самого Зевса.
Ответить на это Гефесту было решительно нечего.
Глава 2
РОЖДЕНИЕ ЯСОНА
Такая вот вышла история.
Говорят, правда, что у этой истории есть немного иная трактовка.
Но вы им не верьте.
Врут, сволочи! И знаете, что именно врут? Вижу, что не знаете. И нечего улыбаться. Я хорошо разбираюсь в том, о чем говорю. Уж поверьте, так хорошо разбираюсь, что порою даже тошно становится. А как тяжело иногда удержаться от соблазна что-нибудь да приврать.
То-то!
Итак, всякое болтают.
Одни глупцы, например, до сих пор твердят, что, пока летел этот чудо-баран над морем, его стремительный полет настолько напугал Геллу (нет, вы только вдумайтесь в эту фразу!!!), что она от страха не удержалась на его спине и упала в море, где ее поглотили… как же там было, чтобы не соврать… Ага! Где ее поглотили вечно шумящие морские волны.
Подобную чушь я слышал только раз в одном питейном заведении Спарты. Там один пьяный кретин во всеуслышание утверждал, что Геракла на самом деле звали Алкидом, а Геракл — это типа клички.
Ох и зазвездил я этому уроду в ухо. А рука у меня тяжелая. Представляете, и подобную чушь слушал я! Тот, кто лично, да, лично, не побоюсь этого слова, был знаком с самим Гераклом. Правда… гм… оговорюсь, что Геракл действительно псевдоним знаменитого героя. Но взял он его вынужденно, ибо под тем именем, которым его нарекли после рождения, он никак не мог находиться среди смертных и уж тем более совершать великие подвиги.
Спросите, что же это было за имя?
Вообще-то не положено об этом говорить, но вам я так и быть скажу. На самом деле первоначально звали Геракла ЗЕВС.
Что, опять улыбаетесь?
Но я правду говорю, чистую правду. Клянусь левой… или нет, лучше правой своей рукой, которой пишу, что звали великого героя Зевс. Вернее, Зевс Младший Немейский.
Но да ладно, что это мы все время о Геракле да о Геракле.
Геракл — это отдельный разговор, отдельная книга…
Значит, упала с золотого барана в бушующее море Гелла и — бултых — утонула в бездонной пучине. С той самой поры, дескать, море, в котором погибла Гелла, стало называться Геллеспонтом.
То, что такое море есть, не спорю. Но никакая Гелла в нем не тонула. Во-первых, те же боги не допустили бы такого безобразия, а во-вторых, девушка ведь плавать умела!
Так что благополучно долетел баран до самых берегов далекой прекрасной Колхиды, где правил сын бога Гелиоса чародей Ээт.
Был ли действительно Ээт волшебником?
Да сатир его знает. Зверей, говорят, всяких жутких разводил. Скрещивал хомяков с медведями, собак с пчелами. Садист этот Ээт был тот еще.
Ведь в Древней Греции как было?
Вывел человек у себя на грядке желтые фиалки, и сразу же его в волшебники зачисляют. А тот, дурак, только и рад молве. Хорохорится, недругов пугает. Будешь, мол, много в мою сторону зубы скалить, наколдую, и у тебя эти самые желтые фиалки на лысине расцветут…
Встретил царь Ээт детей Афаманта как отец родной, обнял, расцеловал. Геллу за милый задок ущипнул и даже прослезился от переполнявших его светлых чувств, что случалось с волшебником не часто.
Ясен пень, что Фрикс с Геллой понятия не имели о том, что Ээт уже много лет был любовником их матери. Потому старый греховодник и согласился помочь бедняжкам. Мать-то их все время занята, следила за состоянием прозрачных путей, проложенных в небе для колесницы бога Гелиоса (папочки волшебника Ээта). Что и говорить, ответственный пост. Пристроил Ээт свою любовницу на эту престижную работу по большому блату. Родственные связи, они и в поднебесье родственные связи.
Хорошо позаботился волшебник о детишках Афаманта и Нимфоманки.
Недурного собою атлета Фрикса волшебник тут же женил на своей дочери Халкиопе. Лишние сильные руки и пустая голова в Колхиде никогда не помешают. А Геллу Ээт очень выгодно выдал замуж за одного сказочно богатого циклопа, который тут же увез несколько смущенную размерами жениха девушку к себе на родину, и говорят, что жили они счастливо и умерли в один день. (Бедняга циклоп совершенно случайно раздавил свою жену, сев не на тот стул, и от горя и шока тут же скончался. Но случилось это, когда обоим «голубкам» было уже далеко за восемьдесят. — Авт.)
Долго думал Ээт, что делать с золотым механическим бараном, спасшим Фрикса с Геллой по поручению Гефеста.
Сперва волшебник хотел оставить золотую игрушку себе. Но через неделю он резко передумал, терзаемый ужасной головной болью. Проклятое изделие Гефеста день и ночь трындело на псевдофилософские темы, и уговорить его заткнуться было совершенно невозможно.
М-да, перемудрил божественный кузнец со своим новым изобретением, сильно перемудрил.
После бескомпромиссного заявления, что земля, на которой находятся леса, моря и реки, круглая, Ээт не выдержал и решил трепливый механизм разобрать на части. Давно уже зрела в голове у волшебника эта заманчивая мыслишка.
Но сказать — это одно, а вот сделать — это нечто совершенно противоположное.
Сатиров баран словно читал его мысли.
Задействовав армию, давно изнывавшую от безделья, царь Колхиды попытался поймать механическое копытное, однако сия затея так и не увенчалась успехом.
Баран оказался на удивление прытким и на редкость язвительным. Он так остроумно издевался над солдатами, ловившими его в течение целой недели, что те под конец этой самой недели сдали оружие и ушли в горы, где сделались свободными пастухами-отшельниками.
Гневу Ээта не было предела, и он нанял за морем новых солдат. Поимка божественного механизма повторилась, только на этот раз Ээт попросил самого Гефеста любезно помочь ему хотя бы советом.
Гефест недолго думая ответил, что механического барана можно поймать на морковку.
Царь Ээт при этом сначала смутился, покраснел, потом, разозлившись, заявил, что божественный кузнец попросту над ним издевается.
А все дело было в том, что в Колхиде словом «морковка» называли один очень важный мужской атрибут.
— Это что же? — гневно орал волшебник, топая ногами. — Мне, что ли, за бараном этим бегать, бородой перед его золотой мордой трясти?
И царь нервно погладил свою морковкообразную бороду.
— Да при чем тут растительность на твоем лице?!! — в свою очередь возмутился Гефест.
Врезать Ээту в морду не позволял изобретателю тот факт, что волшебник был сыном Гелиоса.
— Я имею в виду вовсе не бороду, а известный корнеплод, и вообще ты своими никчемными разговорами отрываешь меня от важных дел…
«Небось нового говорящего барана мастерит», — недовольно подумал Ээт, но к совету кузнеца прислушался.
Достали морковку.
Купить ее было трудно, так как в Колхиде она не произрастала. Морковка была доставлена в единичном экземпляре из далекой Эфиопии в обмен на драгоценности и расшитые золотом одежды. Долго потом снилась эта морковка царю Ээту в ночных кошмарах. Казна, она ведь не бездонная. Хотя, с другой стороны, баран-то из золота!
То-то!
Подвесили солдаты морковку на дерево, а сами в кустах спрятались. Но баран, он ведь не идиот — вопреки бытующему среди пастухов и волков мнению.
Во всяком случае, этот баран, созданный гением божественного кузнеца на светлом Олимпе, отличался редкой для своего рода сообразительностью. Пожалуй, он мог бы править Колхидой лучше самого Ээта. Но на самом деле у механического животного были довольно скромные потребности. Он просто хотел найти благодарных слушателей, а это в Колхиде да и, пожалуй, в любой другой части Греции было невозможно.
То, что несло это механическое копытное, могло свести с ума кого угодно. Чего только стоила одна его коронная фраза: «А вы знаете, что наша Галактика вращается в очень опасной близости от гигантского хроносинклатического инфундибулума?»
Многие греки с менее крепкими нервами, чем у Ээта, сразу же сходили с ума, услышав этот словесный перл механического болтуна…
Не хотел баран подходить к дереву с висящей на самой нижней ветке морковкой: и кретину было ясно, что это ловушка. Но его механическая сущность вопила об обратном.
Хитер был Гефест, заложив в железную голову своего изделия маленькую несообразность, благодаря которой уникальное копытное становилось уязвимым, как и любой его живой сородич.
Механические ноги с тихим жужжанием сами понесли барана к морковке.
Солдаты выждали и в решающий момент выпрыгнули из кустов.
Но не тут-то было!
Божественный механизм действовал молниеносно. Слопав морковь, он легко выскользнул из навалившихся на него солдат, однако эта победа обернулась для него поражением. В руках потешающихся наемников осталась великолепная шкура золотого барана, или, как ее еще называли в Греции, золотое руно. Руно было выполнено с поражающим воображение мастерством из завивающейся спиралями стружки самого ценного в Греции металла.
Победа царя Ээта была абсолютной.
С триумфом поместил он золотое руно в священную рощу бога войны Ареса. А сторожить это самое руно посадил какой-то жуткий (по слухам) гибрид из самых ужасных греческих животных, который (опять же, по слухам) звался Дракониусом — Извергающим Пламя. Монстр был на редкость кровожадным и ни при каких обстоятельствах не смыкал своих многочисленных глаз.
Никто, конечно, в эту чушь про Дракониуса не верил, но в священную рощу Ареса местные жители все же предпочитали не ходить, боясь получить по мордасам от личных наемных гвардейцев Ээта.
Огнем гвардейцы, конечно, не дышали, но перегаром от них несло не менее оглушительно, и потому долгое время золотое руно оставалось неприкосновенным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34