Я отстал от авангарда, задержавшись в Аскуле, а когда нагнал их, было уже поздно… Конечно, это были никакие не шпионы. Имела место безобразная сцена из-за девицы. Двоих зачинщиков я приказал заковать в кандалы, их отдадут в руки палача в ближайшем замке. А десятник получит десять плетей и лишится жалованья за полгода – за то, что не смог удержать своих людей в узде… Мы, разумеется, не будем выносить сора из избы, но дисциплину надо поддерживать железной рукой. Нельзя вести себя на своей земле как в завоеванной стране.
А Сархен как в воду смотрел, подумал Комков.
– Простите, барон. Я вижу, вам не очень приятно об этом говорить… Давайте оставим эту тему. – Андрей поднял свой бокал для тоста. – Я знаю, война жестокая вещь. Так выпьем, господа, чтобы она подольше обходила стороной границы Империи!
– Точно, – буркнул молчавший до сих пор начальник стражи.
Сархен лишь скупо улыбнулся.
– Боюсь, война неизбежна, – задумчиво сказал барон, когда они влили в себя вино. – Черная Вдова явно не собирается успокаиваться. Когда все ханы лягут к ее ногам – а они лягут, уверяю вас! – она поведет войска на Империю. А у нас… – Жульен раздраженно махнул рукой, словно отгонял назойливое насекомое. – Армия размякла, дисциплина падает. Еще бы, двадцать лет мира! Графы, забыв страх былых нашествий, смотрят на императора почти как на равного себе. Чернь бунтует… Но, черт меня подери, у нее есть основания для возмущения! Я знаю, Анджей, вас, верно, удивляют мои слова. Еще бы! Ведь Шатун славен своими делами в провинции Нура. Молва ославила меня кровавым зверем, и это так. Это так… Но любая угроза для жизни Империи должна устраняться быстро и эффективно. А император временами словно спит…
Андрей смотрел на размякшего от выпитого вина, изливающего ему душу барона и поймал себя на том, что этот внешне больше похожий на придворного хлыща, чем на сурового воина, парень ему нравится.
– Извините, – вдруг спохватился Жульен. – Я слишком много времени провел там, где каждое лишнее слово может быть обращено против тебя самого… Иногда хочется поговорить с разумным человеком свободно, без проклятых условностей.
– Давайте лучше о бабах, господа! – громко предложил начальник стражи, берясь за уже полупустой кувшин с вином. – Ну ее к ляду, эту политику. От нее несварение желудка и временами очень сильно болит шея!
Вечер, против ожидания, прошел неплохо. Они наелись, напились. Обсудили особенности поведения придворных дам и простолюдинок и разошлись спать.
Выехали рано поутру, наскоро перекусив остатками вчерашнего роскошества и запив все чуть подогретым вином. Трактирщик был рад-радешенек, что благородные господа расплачиваются монетами, а не пинками и угрозами. На его лице читалось почти ничем не прикрытое облегчение, что беспокойные гости уезжают. Телеги несчастного Михая-Бородача остались на его дворе.
В выбоинах дороги тусклым серебром стояли лужи от вчерашнего дождя. Промозглый холод пробирал до костей. Андрей ехал рядом с бароном, во главе отряда. Барон был мрачен. Украдкой зевая, он кутался в свой красный плащ.
– Ненавижу ранние подъемы… С самого детства ненавижу, – признался Жульен. – Всегда мечтал понежиться лишний часок в постели, и всегда было некогда. А эти бесконечные инспекционные поездки доконают меня вернее, чем меч или стрела…
Вид у барона и в самом деле был неважный: под глазами залегли тени, лицо осунулось, на щеках черная щетина. Сейчас он выглядел много старше своих лет. Кто везет, на того и грузят, подумал Комков. Барон был классическим служакой, несмотря на свой придворный вид. На таких только и держится любая армия, в любом мире. И такие редко где удостаиваются почестей и славы. Разве что дурной, какую получил и сам барон Жульен. Ославленный кровавой собакой, вернее, медведем, барон, насколько Андрей мог судить по личному общению, был человеком суровым, но справедливым. Пожалуй, на его месте он тоже решил бы не предавать огласке вчерашний инцидент и наказал бы своих солдат втихую: народ должен доверять своей армии.
– Скажите, барон, а кто есть эта знаменитая Черная Вдова? – спросил Комков.
Жульен пожал плечами.
– У нас очень мало сведений о ней. Мы даже не знаем, как она выглядит, молода или уже в летах. Все дипломатические контакты шли через посредников, а ни один из наших лазутчиков не смог приблизится к этой особе. Говорят, что она своею рукой отправила на тот свет своего супруга. Еще говорят, что ей неведома жалость, а лик ее столь ужасен, что она постоянно носит шлем с личиной. Но все это досужие россказни…
– Вот как… – Комков усмехнулся и покачал головой. – Никогда бы не подумал, что кочевники признают над собою власть женщины!
Барон закашлялся и потянулся к фляге с вином. Сделав несколько глотков, он немного порозовел и с облегчением перевел дух.
– Это все Дунские болота… Сказать по чести, дорогой Анджей, не думал, что сумею выбраться оттуда живым. – Лицо барона ненадолго стало отрешенно-угрюмым, было видно, что он вспомнил нечто не слишком приятное. – Что же касается Черной Вдовы… Я уже давно ничему не удивляюсь, друг мой. Женщины гораздо более прагматичны и жестоки, чем мужчины. То, что ханы покорились ей – ну, конечно, еще не все, но это вопрос времени, – говорит лишь о том, что она очень и очень опасна… Как бы она не устроила нам второй «Зимний марш».
«Зимним маршем» в Империи называли полувековой давности набег орд Великого хана Язука. Имперский пограничный корпус тогда словно корова языком слизнула – белые поля под Сальвейгом стали красными от крови. Сам город не выстоял в осаде и недели, его взяли штурмом с двух направлений. Язук дошел бы и до самой столицы, если бы так вовремя не поперхнулся косточкой на праздничном пиру. Многочисленные наследники тут же передрались за его трон, и Степь схлынула, оставив закопченные развалины и укрытые до весны снежным покрывалом трупы.
– Если вы уверены в неизбежности войны, то почему так спокойны? Вы не пробовали говорить с герцогом, испросить аудиенции у императора, в конце концов? Ведь надо что-то делать!
Жульен невесело усмехнулся.
– Делаем. Что можем. Вот, с инспекцией меня направили… А так!.. – Он безнадежно махнул рукой. – Единственное средство от проигранной войны – это напасть самому! Ударить первым! Собрать ополчение графств, привести сюда гвардию и ударить! Но император на это никогда не решится. Не любит он военных действий, слишком они, на его взгляд, разорительны.
– Понимаю, – произнес Андрей. – Значит, остается лишь уповать на Бога.
– Да, – вздохнув, согласился барон. – Только на Бога.
На обед остановки не делали, перекусили сухарями прямо в седлах, на ходу: барон торопился достигнуть замка Солен. Замок, а точнее, обнесенное невысокой стеной военное поселение, был одним из многих в цепочке оборонительных укреплений на вероятных путях кочевых банд.
– Там наши дороги, к сожалению, разойдутся, – предупредил барон. – В Сальвейг мне пока не нужно. Людей для сопровождения не предлагаю, как видите, мой отряд невелик.
– Не беда, барон! – беспечно отмахнулся Андрей. – Переночуем, и в путь! Мы не купцы, нападать на нас себе дороже – сами укусить можем при случае.
Барон недоверчиво покачал головой:
– Вы, безусловно, производите впечатление людей, которые могут постоять за себя, но здесь граница. Смотрите, как бы вашей матушке вскоре не пришлось снаряжать спасательную экспедицию уже за вами.
Комков рассмеялся в ответ, хотя особого веселья не испытывал: Жульен был прав.
Сплошной лес постепенно редел и все дальше и дальше отступал от дороги. День был хмурый. Солнце тусклым белым пятном проступало сквозь сплошную облачную пелену, затянувшую низкое осеннее небо. Всадники растянулись сдвоенной змеей, острой щетиной торчали копья, ветер трепал узкие алые вымпелы у наконечников. Все чаще им попадались обработанные поля и маленькие деревни. Дым лениво курился над соломенными крышами. Работающие в поле крестьяне – кто настороженно, кто равнодушно – провожали взглядами кавалерийский отряд.
Замок Солен, с низкими замшелыми стенами и высокой спицей дозорной башни, появился на холме чуть в стороне от имперского тракта. Дозорный на башне, разглядев красный стяг Жульена, приветственно протрубил в сигнальный рог. Ему ответили пронзительным дребезжанием боевой трубы. По колонне пробежал радостный оживленный гомон: усталые люди предвкушали горячий ужин и отдых.
Холм, на котором стоял замок, был окружен неглубоким рвом. Копыта коней прогрохотали по подъемному мосту, и, миновав ворота, кавалькада оказалась во дворе замка, где сразу стало тесно от людей и коней.
Встречать их вышел начальник гарнизона со своим лейтенантом. Начальник замка был колоритной, запоминающейся личностью: казацкий чуб, длинные усы, шальные пьяные глаза. На нем был легкий кавалерийский доспех степного типа.
– Рад встрече, барон! – Он приветствовал Жульена без придворных условностей, коротким взмахом руки, как равный равного. Лейтенант, длинный и сухой, с мертвыми, пугающими глазами, в тяжелом нагруднике, напротив, отвесил положенный поклон. Но не промолвил ни слова.
– Я Уксук. Капитан Уксук. А это Нант. – Капитан сильно хлопнул своего лейтенанта по плечу. – Он у меня парень молчаливый, не обращайте внимания.
– Приветствую, капитан. – Барон соскочил с коня. – Тоже рад вас видеть в добром здравии. Вас, конечно, заранее известили о моей миссии?
– Известили! – Уксук широко улыбнулся, демонстрируя большие желтые зубы. – Инспекция Пограничного корпуса вещь серьезная! А то вдруг мы тут спать залегли и мышей не ловим. Пойдемте, барон, поднимемся ко мне. Жареных райских птиц не обещаю, но кабанчика забили. И вино есть неплохое. Дела подождут до завтра. Идемте, барон. О ваших людях и конях позаботятся.
Жульен задумчиво посмотрел на пустующую виселицу.
– Как раз два места, – пробормотал он себе под нос. Он сделал знак начальнику стражи. – Тащи этих ублюдков… Капитан! – громко сказал Шатун. – К сожалению, прежде чем подняться в ваши покои и отведать приготовленного угощения, нам нужно сделать одно весьма неприятное дело.
– Да? И какое же, барон? – настороженно спросил Уксук. Он с недоумением смотрел, как к крыльцу подтащили двоих закованных в кандалы людей в изодранной форме имперских стражников. – Что все это значит?
– Этих людей надо повесить, – сказал Жульен. – Быстро и за шею.
Уксук хмуро глянул на барона, потом подошел к брошенным на колени бедолагам.
– В чем их вина? – поинтересовался он. – Как я вижу, они принадлежат, или принадлежали, к вашему отряду.
– Насилие над женщиной. Потом убийство трех крестьян. В том числе изнасилованной женщины и мальчишки.
– Не слишком ли круто, барон? Отдайте их мне, тут на границе каждый клинок на счету. Мой Нант быстро сделает их шелковыми.
– Нет, – покачал головой Жульен. – У них уже был шанс. Эти люди не понимают ни слов, ни кнута. Они должны умереть.
– Воля ваша, – пожал плечами Уксук. – Нант, займись!
Осужденных потащили к виселице. Один, похоже, давно смирился со своей участью, второй же, поняв, что конец близок, упирался, попытался ударить одного из своих палачей головой. Когда петлю уже накинули на его бычью шею, он закричал:
– Она сама! Сама, ваша милость! Сама хотела! Мы не виноваты!
Барон, жестом руки остановив казнь, медленно поднялся на эшафот.
– Она тоже просила тебя о пощаде, ведь так, Барсук? Наверняка она просила пощадить их. Может быть, она и спровоцировала вас на насилие, хотя такому грязному кобелю, как ты, и слово «нет» всегда слышится как «да». Но зачем вы их потом повесили, да еще выставив вражескими лазутчиками?
Барсук замолчал и опустил вспыхнувшие было безумной надеждой глаза.
– Я отвечу сам, коли уж ты проглотил язык… Ты пожалел денег, которые пришлось бы потом заплатить за совершенное. Ты всегда был жадным похотливым скотом, Барсук. Поэтому ни одна проститутка в Столице не имела с тобою дел дважды. Я несколько раз предупреждал тебя. В Нуре я сквозь пальцы смотрел на твои художества, но там был мятеж. Думаешь, на имперской земле можно творить то же самое? Нет. Вовсе нет. Ты меня вывел из себя. Барсук.
Жульен кивнул Уксуку, и два тела, разом потеряв опору под ногами, заплясали в последнем танце…
…После ужина, пьяного и веселого – люди из Пограничного корпуса каждый прожитый день воспринимали как праздник, а тут еще и гости, – Андрей взобрался на сторожевую башню. Заслышав постороннего, очнулся от своей дремоты часовой:
– Кто тут?
– Свои, свои! Спи дальше, я немного посмотрю, – сказал Комков.
Часовой, разглядев, что это не грозный десятник, тут же успокоился и покладисто засопел дальше.
Андрей подошел к ограждению смотровой площадки. Ночь была ясная. В небе бриллиантовой россыпью мерцали незнакомые созвездия. А на земле, вокруг замка была тьма, ни одного огонька, словно все вымерло на много-много миль. Воздух был пропитан дымом, конским навозом и жареным мясом. Во дворе еще сидели самые неугомонные, Комков слышал, как они старательно и душевно выводили грустную солдатскую песню. Все как всегда, вздохнул про себя Андрей. Любовь и смерть, верность и предательство. Есть ли что-то более важное в этом мире?..
Он воровато оглянулся на часового, сунул руку за пазуху и достал крупный красный рубин. Прикрыв глаза, Андрей сосредоточился, потом подышал на камень, словно хотел согреть его своим дыханием, прошептал заученные слова, смысла которых до сих пор не знал. Он ощутил биение проснувшейся силы. Не открывая глаз, Комков вытянул руку с лежавшим на ладони рубином и начал, переступая ногами, водить ею по кругу. Со стороны это, наверное, выглядело смешно. Он сделал несколько полных оборотов, прислушиваясь к ожившему кристаллу. Когда он решился взглянуть на него, тот горел чуть пульсирующим огнем. Кажется, направление было взято верно. Андрей сжал кулак, гася холодное пламя, и спрятал рубин. Итак, если он ничего не напутал, им надо на восток, в Степь. А вовсе не в Сальвейг.
Первое, что он увидел, придя в себя после рокового бала, было лицо Коры.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50