Я никогда не спрашивала. Они просто приходили в погреб по понедельникам и средам… Милые мальчики, между прочим…Линли хотелось тряхнуть ее так, чтобы у нее высыпались зубы. Она молола какую-то несусветицу, а время утекало.— Уинстон! — крикнул он. — Есть там, за что зацепиться?Нката, грохоча, сбежал по лестнице вниз. В руках он держал журнальные вырезки, лицо у него было мрачным. Он протянул вырезки Линли со словами:— Это было в ящике в его комнате.Линли посмотрел на вырезки. Все они были из журнала «Санди тайме мэгэзин». Он разложил их на столе, но в чтении нужды не было. Это была та самая статья, которую несколько дней назад показывал ему Нката и которая включала в себя краткую биографию Денниса Кристофера Лаксфорда, а биография сопровождалась глянцевой фотографией — Лаксфорд с женой и сыном.Коррин протянула руку и вяло очертила лицо Денниса Лаксфорда.— Там было сказано про Беверсток, — проговорила она. — Сказано, что он учился в Беверстоке. А Робби хотел знать… его отец… он с детства спрашивал… Он сказал, что имеет право знать…Линли наконец понял.— Вы сказали своему сыну, что Деннис Лаксфорд — его отец? Вы это пытаетесь объяснить?— Он сказал, что раз я собираюсь замуж:, то обязана открыть ему правду, обязана назвать ему имя его родного отца. Но я не знала, понимаете. Потому что их было так много. А я не могла сказать этого Робби. Не могла. Как можно было? Поэтому я сказала, что это случилось только один раз. Единственный. Ночью. Я не хотела этого делать, сказала я ему, но он был сильнее, поэтому мне пришлось. Мне пришлось, иначе он бы меня всю исколошматил.— Изнасиловал? — подсказал Нката.— Я никогда не думала, что Робби… Я сказала, что это было очень давно, что это не имеет значения. Я сказала ему, что теперь для меня важен он. Мой сын. Мой любимый мальчик. Он важен.— Вы сказали ему, что Деннис Лаксфорд вас изнасиловал? — уточнил Линли. — Вы сказали своему сыну, что Деннис Лаксфорд изнасиловал вас, когда вы оба были подростками?— Его имя было в журнале, — пробормотала она. — И про Беверсток там говорилось. Я не думала… Сжальтесь. Я плохо себя чувствую.Линли отшатнулся от стола. Он стоял, наклонившись над Коррин Пейн, но теперь у него возникло безумное желание отстраниться. Он не верил своим ушам. Маленькая девочка погибла и две другие жизни оказались под угрозой, потому что эта женщина — эта отвратительная женщина — не хотела, чтобы ее сын узнал: личность его отца была для нее тайной. Она взяла это имя с потолка. Увидела слово «Беверсток» в журнальной статье и ничтоже сумняшеся обрекла на смерть десятилетнего ребенка. Господи. Какое безумие. Ему захотелось вдохнуть свежего воздуха. Оказаться на улице. Найти Хейверс, прежде чем до нее доберется Пейн.Линли повернулся в сторону кухни, к двери, к спасению. И в этот момент ожила его рация.— Приближается автомобиль, инспектор. Медленно. С запада.— Выключить свет, — приказал Линли. Нката быстро повиновался.— Инспектор? — прохрипела рация.— Оставайтесь на месте.За столом шевельнулась Коррин.— Робби? Это Робби?— Уведите ее наверх.— Я не хочу… — начала она.— Уинстон.Нката поднял ее со стула.— Сюда, миссис Пейн.Она вцепилась в спинку стула.— Вы ничего ему не сделаете, — сказала она. — Он мой мальчик. Не причиняйте ему вреда. Прошу вас.— Уведите ее отсюда.Когда Нката подвел Коррин к лестнице, свет автомобильных фар скользнул по стене столовой. Все громче рокотал мотор приближавшейся машины. Затем, чихнув, мотор заглох. Линли скользнул к окну, слегка сдвинул штору.Автомобиль остановился вне поля зрения Линли, позади дома, где кухонная дверь по-прежнему стояла открытой. Линли тихо обошел стол и направился туда. Выключил рацию. Прислушался к звукам снаружи.Открылась дверца автомобиля. Прошло несколько секунд. Затем тяжелые шаги стали приближаться к дому.Линли быстро очутился у двери, отделявшей столовую от кухни. Совсем близко послышался низкий, утробный стон, резко оборвавшийся, словно кому-то грубо зажали рот. Линли ждал в темноте, держа руку на выключателе. Увидев на ступеньках неясную фигуру, он щелкнул выключателем — помещение залил свет.— Господи! — вскрикнул Линли и позвал Нкату: на пороге, привалившись к косяку, стояла сержант Хейверс.
На руках у Барбары лежал ребенок. Глаза у нее заплыли, лицо было в ссадинах, синяках и в крови. Кровь пропитывала спереди ее тусклый пуловер. Брюки сверху и до колен тоже были заляпаны кровью. Барбара искоса взглянула на Линли, повернув к нему свое расквашенное лицо.— Черт побери, — проговорила она распухшими губами. Один зуб у нее был выбит. — Вы не очень-то спешили.Нката ворвался в столовую и остановился как вкопанный при виде Хейверс, прошептал:— Боже правый!— Вызовите «скорую помощь», — бросил ему через плечо Линли, а у Хейверс спросил: — Что мальчик?— Спит.— Вид у него неважный. У вас обоих неважный вид.Она улыбнулась, потом сморщилась.— Парень нырнул в сточную воду за моей монтировкой. Он как следует приложил Пейна. Даже четыре раза приложил. Крепкий мальчик. Только после такого купания ему, наверное, нужно сделать прививку от столбняка. Там жуткая грязища. Рассадник всех известных человечеству болезней. Это в настоящем склепе. Понимаете, с настоящими гробами. В старом замке. Я знаю, что должна была подождать, но когда он поехал и никто за ним не последовал, я подумала, что лучше…— Хейверс, — прервал ее Линли. — Молодец. Он забрал у нее мальчика. Лео шевельнулся, но не проснулся. Хейверс сказала правду: ребенок с ног до головы был облеплен грязью и тиной. Уши словно поросли мхом, ладони были черными, волосы зелеными. Но он был жив. Линли передал его Нкате.В присутствии врага— Позвоните родителям, — сказал он. — Сообщите им.Нката вышел.Линли повернулся к Хейверс. Она так и стояла у косяка. Он помог Барбаре сдвинуться с места, повел в столовую, где все еще было темно, усадил.— Он сломал мне нос, — прошептала Барбара. — И много чего еще. Очень болит грудь. Наверное, сломаны ребра.— Простите, — произнес Линли. — Барбара, ради бога, простите.— Лео его огрел, — сказала она. — Оглушил напрочь.Линли присел перед ней на корточки, осторожно промокнул лицо Барбары носовым платком, очистил его от крови, но кровь снова выступила. Где же эта чертова «скорая»?— Я-то знала, что на самом деле ему безразлична, — сказала Барбара. — Но я ему подыграла. Мне показалось, что так будет правильно.— Да, так было правильно, — согласился Линли. — Вы были правы.— И под конец я расквиталась с ним по его собственному рецепту.— Как? — спросил Линли.Она усмехнулась и поморщилась от боли.— Заперла его в склепе. Подумала: поглядим, как ему понравится сидеть в темноте. Выблядок.— Да, — сказал Линли. — Именно выблядок.
Она не поехала в больницу, пока не убедилась, что они поняли, где его искать. Даже не позволила санитарам заняться ею, пока не нарисовала для Линли карту. Карандашом она водила, держа его обеими руками.Она кашлянула, и на губах у нее запузырилась кровь. Линли забрал у нее карандаш и сказал:— Я понял. Я его привезу. А вам сейчас нужно в больницу.— Но я хочу быть там, чтобы все видеть, — заявила она.— Вы свое дело сделали, — сказал Линли.— Тогда что теперь?— Теперь вы возьмете отпуск. — Он сжал ее плечо. — Вы его более чем заслужили.Барбара просто сразила его своим совершенно убитым видом.— Но что вы… — начала она и осеклась, словно испугалась, что расплачется, если закончит фразу.Что она имела в виду? — удивился Линли. Что он — что? И тут, когда к ним вернулся Уинстон Нката, он понял.— Дозвонился до родителей, — сообщил им констебль. — Они уже едут. Как дела, сержант?Хейверс не отрывала взгляда от высокого констебля-детектива. Линли сказал ей:— Барбара, все остается по-прежнему. Вы едете в больницу.— Но если возникнет дело…— Им займется кто-нибудь другой. Мы с Хелен женимся в эти выходные. Меня тоже не будет в Ярде.Она улыбнулась.— Женитесь?— Окончательно и бесповоротно. Наконец-то.— Черт побери, — проговорила она. — За это следует выпить.— Мы выпьем, — отозвался Линли. — Но не сегодня.
Линли нашел Робина Пейна там, где, по словам сержанта Хейверс, она его оставила — в мрачном склепе под церковью на территории замка Силбери-Хьюиш. Он сидел, скорчившись, в углу, как можно дальше от серых свинцовых гробов, прикрывая голову руками. Когда констебль Нката направил на него свет фонаря, Пейн поднял голову, и Линли испытал первобытное удовлетворение при виде его ранений. Хейверс и Лео отплатили ему почти сполна. Все лицо Пейна было в синяках, царапинах и ссадинах, волосы испачканы кровью. Один глаз заплыл целиком.— Пейн? — позвал его Линли.В ответ констебль, поморщившись, поднялся, вытер губы тыльной стороной сжатой в кулак руки и сказал:— Пожалуйста, вызволите меня отсюда. Меня заперли здесь какие-то хулиганы. Они остановили меня на дороге и…— Я напарник сержанта Хейверс, — перебил его Линли.Эти слова заставили молодого человека замолчать. Мнимые хулиганы — годные для истории, которую он сочинял с тех пор, как его оставила здесь Хейверс, — в мгновение ока испарились. Он передвинулся поближе к стене склепа и через несколько секунд произнес удивительно уверенным, учитывая его положение, тоном:— В таком случае, где моя мама? Я должен с ней поговорить.
Линли велел Нкате официально предупредить Пейна, что все им отныне сказанное может быть истолковано против него. Другому констеблю — из Амсфордского отделения — передать по рации, чтобы в участке их ждал врач. Пока Нката говорил, а другой полицейский отправился выполнять распоряжение, Линли рассматривал человека, который уничтожил и разбил жизни стольких людей, которых никогда не видел.Лицо Пейна, хоть и израненное, не утратило выражения — лживого выражения — юношеской невинности. Эта мнимая невинность в сочетании с маскировкой, которую никакой здравомыслящий наблюдатель не посчитал бы маскировкой, сослужила ему хорошую службу. В своей форме констебля, которую он носил до поступления в Амсфордский отдел по расследованию убийств, он прогнал Джека Беарда из переулка в Кросс-Киз-клоуз в Мэрилебоне, и никто не принял его за похитителя, расчищавшего территорию перед нападением на свою жертву. В той же самой форме, с тем же самым невинным лицом, излучая добрые намерения, он уговорил Шарлотту Боуэн — а позднее Лео Лаксфорда — поехать с ним. Он знал, что детям с пеленок внушают, что они не должны разговаривать на улице с незнакомыми людьми, но еще он знал, что детей также учат доверять полиции. А у Робина Пейна было лицо, созданное для того, чтобы вызывать доверие. Линли разглядел это, несмотря на раны.И, кроме того, лицо умное, а требовался недюжинный ум, чтобы спланировать и осуществить преступления, совершенные Пейном. Ум натолкнул его на мысль поселиться в Лондоне не в гостинице, а в заброшенном доме на Джордж-стрит, чтобы во время слежки за жертвами без помех приходить и уходить — одетым ли в форму констебля или в цивильное платье, — не боясь, что дежурный портье обратит на него внимание и в дальнейшем свяжет его, пусть и не впрямую, с похищением двух детей и убийством одного из них. И тот же самый ум в соединении с профессиональным опытом помог ему подбросить улики, направившие полицию по следу Денниса Лаксфорда. Потому что прежде всего он хотел тем или иным способом отомстить Деннису Лаксфорду. Ясно было, что в центре всего содеянного Пейном находился человек, которого он считал своим отцом.Тем не менее Линли требовалось окончательное признание. И нужно было повести дело осторожно, чтобы добыть это признание. Пейн достаточно умен, чтобы понимать: все, что ему нужно, — это хранить молчание, и Линли никогда не добудет последней детали головоломки. Но в просьбе Пейна повидаться с матерью Линли увидел возможность хотя бы частично осуществить правосудие и в то же время вытянуть из констебля последний факт, необходимый, чтобы неопровержимо связать его и с Шарлоттой Боуэн, и с ее отцом. Единственный способ получить правду — сказать правду. Но говорить должен не он, не Линли.— Привезите миссис Пейн, — велел он одному из амсфордских констеблей. — Привезите ее в участок.Удивление на лице констебля сказало Линли: он понял, что просьба Пейна о разговоре с матерью будет выполнена. Полицейский неуверенно произнес:— Это против правил, сэр.— Согласен, — ответил Линли. — Вся жизнь идет не по правилам. Доставьте миссис Пейн.Переезд до Амсфорда они совершили в молчании, ночной пейзаж, летел в темноте, лишь иногда разрываемой огнями встречного автомобиля. Впереди и сзади их сопровождал эскорт полицейских машин, их рации, без сомнения, потрескивали, донося сообщение о том, что Пейн задержан и его везут в участок. Но внутри «бентли» не было произнесено ни звука. С того момента, как Пейн попросил о свидании с матерью, он больше не сказал ни слова.Заговорил Пейн только когда они остановились у полицейского участка Амсфорда. Он увидел единственного репортера с блокнотом и единственного фотографа с камерой наготове, оба они ждали у входа в участок.— Тут дело совсем не во мне, — сказал Пейн. — Статья будет опубликована. Люди узнают. И я этому рад. Чертовски рад. Мама уже здесь?Ответ на этот вопрос они получили, как только вошли внутрь. К ним приблизилась Коррин, поддерживаемая за локоть полным лысеющим мужчиной в пижамной куртке, заправленной в брюки без ремня, из серой ткани «в елочку».— Робби? Мой Робби? — Коррин протянула к сыну руку, губы, произнося его имя, задрожали, глаза наполнились слезами. — Что с тобой сделали эти ужасные люди? — И она повернулась к Линли: — Я же просила вас не обижать его. Он сильно ранен? Что с ним случилось? О, Сэм. Сэм.Ее спутник быстро обнял ее за талию и пробормотал:— Ягодка моя, не волнуйся.— Отведите ее в комнату для допросов, — сказал Линли. — Одну. Мы сейчас придем.Констебль в форме взял Коррин Пейн под руку.— А как же Сэм? — спросила она. — Сэм! — Я буду рядом, ягодка, — отозвался тот.— Ты не уйдешь?— Я тебя не покину, любимая. — Он поцеловал кончики ее пальцев.Робин Пейн отвернулся и попросил Линли:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67