– Юра водил иконой сверху-вниз-справа-налево.
Монстры вспыхивали и падали на руины. Лучи икон встречались, перекрещивались и вновь расходились в темном небе, как лучи прожекторов над блокадным Ленинградом. Десятки монстров выбывали из игры. Но на их место становились новые и новые. Их было так много!
Леня Скрепкин подтянулся на локтях и пополз к Мешалки-ну. Ползти было трудно. Сломанная нога задевала за всё подряд, причиняя Скрепкину боль, от которой он едва не терял сознания. Голова, которой он ударился сначала об колокол, а потом об лестницу, гудела. Но Леня полз. Он должен был, во что бы то ни стало, сделать это… Иначе…
Скрепкин подполз сзади к Мешалкину, приподнялся, сунул руку Юре в карман, нащупал шкатулку, вытащил, сунул к себе за пазуху и пополз назад.
Юра, косивший иконой монстров, ничего не заметил. И слава Богу! Объяснять ему что-то времени не было, а если бы он заметил, у него наверняка бы появились вопросы. И это задержало бы Леню, а также отвлекло бы Юру от борьбы.
Скрепкин полз по обломкам кирпичей к месту, где чернела дыра подвала. До нее было всего-то каких-нибудь метров пять-шесть, но то, что идущему – близко, ползущему – далеко! Тем более, сил у Лени почти не осталось.
Кто-то схватил Леню сзади за шиворот и потащил. Ленино горло сдавил воротник рубахи, он стал задыхаться…


– 2 –

Петро Сухофрукт летел следом за Дроздовым и видел, как тот падал.
– Гриша! Гриша! – кричал Сухофрукт в микрофон. – Ответь! Что с тобой?! Гриша!..
Но Дроздов молчал. Молчал до самого конца, когда его самолет врезался в землю и взорвался. Петр был в шоке. Несколько минут назад он разговаривал с Дроздовым, всё было нормально… И вдруг, ни с того ни с сего, такой классный летчик, наверное, самый классный в их пятерке, падает, как камень… Сухофрукт снова попытался связаться с аэродромом. Но аэродром молчал. Что-то творилось. Петро это чувствовал седьмым летчицким чувством. Какая-то вокруг происходила аномалия. Связь пропала. Огни какие-то на земле. Гриша вот теперь… И вообще – что-то не то… Петру стало страшно. Холодок прошел по спине от копчика до затылка. Он понял, что если сейчас же не вернется на аэродром, с ним случится что-то ужасное.
Сухофрукт развернул самолет и полетел назад.
Что же я делаю? – Петро зажмурился. – Так же нельзя… Я не смог связаться с аэродромом, не доложил о гибели товарища… не осмотрел места происшествия… и теперь, как последний трус и раздолбай, вернусь на базу и буду мямлить, что я ничего не видел, ничего не знаю… Кем я буду? Полным обсосом! Испугался неизвестно чего и улетел!..
Петро снова развернул машину и полетел назад, к месту происшествия.
– И чего я испугался? – сказал он сам себе. – Самое страшное – потерять контроль над собой! – Но Сухофрукт знал, что испугался не зря, летчицкая интуиция сказала ему – сматывайся, Петро, отсюда живее, пока цел, и держись от этого места подальше! А летчицкая интуиция штука такая…
Петро вспомнил, как учился в Прибалтике в летном училище и как однажды возвращался ночью с блядок. Чтобы не давать большой крюк, он пошел напрямик через кладбище. А хрен ли?! Он же не этот… как его… мракобес! Он же советский летчик, мать его, а не ссыкло вонючее! Это эти… как их… бабы… боятся кладбища! А пацаны, особенно летчики, хрен чего боятся!.. И все-таки, что-то подсказывало Петру, что идти через кладбище лучше не надо. В то время он был еще совсем пацан и не обращал внимания на такие вещи, как внутренний голос… Это с годами начинаешь к нему прислушиваться и понимаешь, что он, как правило, звучит не просто так… Петро перелез через ограду и спрыгнул на могильную плиту. Чуть не упал, ухватился за крест. И пошел по дорожке. Было очень темно. Где-то сбоку неприятно ухнула сова. Петро вздрогнул. Он вспомнил, как его дедушка Анастас рассказывал, что совы говорят на языке мертвых. Мало ли что говорил малограмотный старик?! Малограмотному байки заменяют книжки. Мы начитались в детстве книжек, а там какая херня только не написана, и у нас представление о мире теперь такое же… херовое. А раньше заместо книг рассказывали байки-сказки, устное народное творчество. И представление у них о мире складывалось по байкам… тоже херовое… еще хуже, чем у нас… Они, к примеру, не знали, что такое ДНК… А мы знаем… но нам это знание, в принципе, в хер не уперлось… Снова ухнула сова, и Петро опять вздрогнул. Все-таки, что-то в этом было… неприятное. Вдруг он увидел впереди какую-то белую фигуру. У Петра внутри всё похолодело, как будто он проглотил целый брикет мороженого! Он остановился и замер. Внутренний голос велел ему повернуться и бежать отсюда, что есть духу. Но другой голос, голос рассудка, сказал: Хрен ли ты менжуешься?! Это идет такой же, как ты, человек… И всё… Просто идет по кладбищу… Сухофрукт собрал силу воли в кулак и двинулся дальше. Белая фигура тоже двигалась навстречу. Она как будто плыла над землей, а не шагала по ней. Когда до фигуры оставалось метра два, Петро разглядел, что это женщина, и почти успокоился. Кроме мистического страха перед кладбищем, у Петра еще было опасение получить от прибалтийских националистов по морде – ведь то, что шло впереди, вполне могло оказаться одним из них. А тут он увидел, что это просто женщина…
– Здравствуйте! – сказал Петро женщине.
– Зра-аству-уйте, – женщина говорила с акцентом.
– Вы не боитесь так поздно ходить по кладбищу? – Петро вытащил сигареты.
– Я – нет. А вы?
– Я только женщин боюсь, – пошутил Петро. Это у него был коронный прием для начала заигрывания.
– Почему?
К этому вопросу он тоже был давно готов и не раз на него отвечал,
– Потому что я ни в чем не могу отказать женщинам. Хотите, я вас провожу, чтобы вы не боялись?
– Я и так не боюсь, но если вы не боитесь и если вы честный кавалер, то я согласна с вами пойти вместе.
Начало знакомства Петру понравилось. И голос понравился. Гадом буду, вставлю ей, подумал он и чиркнул спичкой, чтобы прикурить. Лицо незнакомки произвело на Сухофрукта впечатление. Правильный нос, пухлые губы, высокий лоб, большие глаза, кудрявая челка… Жемчужина Балтики! Вставлю, и всё!
– Прошу! – Петро подставил девушке руку кренделем. Девушка просунула свою руку под руку Петра, и они пошли в обратную сторону.
Петро прикрыл другой рукой ее ладонь:
– Вы замерзли… У вас рука холодная…
– Нет, я всегда немножко такая прохладная.
– Это очень даже хорошо. А то некоторые вспотеют… Мне такие не очень нравятся… Вас как зовут?
– Меня – Яна Вишняускас. А вас?
– А меня – Петро Сухофрукт.
– Какая у вас смешная фамилия, извините.
– У вас тоже ничего.
Они дошли до пересечения аллей.
– Ну, – Яна высвободила руку, – мне теперь немножко налево… Спасибо вам за внимание…
– Как же налево? – удивился Петро. – Выход с кладбища прямо, а не налево. Нам прямо надо.
– Нет-нет. Это вам прямо надо, а мне немножко налево. Если захотите, мы с вами еще встретимся завтра. Приходите сюда как стемнеет, мы немножко погуляем.
– Хорошо, приду обязательно… Только, почему вам налево-то?.. У вас что там, извините, родные похоронены?
– Да-да. Что-то наподобие, – она повернулась и зашагала налево, в темноту.
Петро так и остался стоять.
– Значит, когда стемнеет?! – крикнул он вслед уходящей.
– Завтра… – Сухофрукту показалось, что голос идет откуда-то снизу.
Ушла, – подумал Петро. – Ну и ладно. Я сегодня уже одну того… В принципе, на сегодня хватит…
На следующий день Петро сидел в столовой со своим другом Жилинасом. Жилинас был из местных. Он вырос в этом городке и поступил здесь же в летное училище. Ели гуляш с картошкой. Гуляш был малосоленый и без перца. Пресная и постная пища прибалтийской столовой не нравилась Сухофрукту. Он привык к жирной и острой кухне Украины. Он любил сало, вареники и горилку с перцем. Петро потряс перечницу над мясом, но из нее не посыпалось.
– Е-мое! Экономят, что ли?! Жилинас, скажи своим, чтоб насыпали.
Жилинасу, как местному, не отказывали. Прибалты на просьбы русских реагировали не очень. Летчики частенько действовали через Жилинаса.
– Вишняускас! – крикнул Жилинас в кухню.
Из окошка раздачи выглянул повар в белом колпаке и с половником в руке.
– Давай перец!
Повар исчез в окошке, а вместо него оттуда вылетел пакетик черного молотого перца и упал на стол.
– Во как у вас в Прибалтике! – возмутился Петро. – Кидают перец, как собакам! – Он почувствовал острое желание вытащить повара через окошко и дать ему по колпаку!
– Да нет, – Жилинас спокойно махнул ладонью. – Вишняускас маленько неразговорчивый.
– Дочки у него нет случайно? – Петро вскрыл пакетик и густо посыпал мясо перцем.
– Да… была дочка, но утопилась в озере из-за парня…
– Ну?! – Сухофрукт почувствовал что-то нехорошее. – А как ее звали?
– Яна звали… Яна Вишняускас.
По затылку у Петра побежали холодные мурашки и забежали за воротник. У него изменилось лицо.
– Что, – спросил Жилинас, – немножко много перца посыпал?
Петро кивнул. Есть больше не хотелось. Он отодвинул тарелку и сказал:
– Пойду воздухом подышу.
Сухофрукт пошел подышать воздухом на кладбище. Он нашел нужный поворот, свернул налево и почти сразу наткнулся на могилу Яны Вишняускас. С куска полированного гранита на него смотрела фотокарточка девушки, которую он провожал ночью! Петро перекрестился и побежал оттуда что есть духу. Несколько дней после этого он плохо спал, его мучили кошмары. Но постепенно он смог себя убедить, что это всё ему показалось, и он не провожал никаких покойниц, а просто, когда перелезал через кладбищенский забор, упал головой на плиту, потерял сознание и видел галлюцинацию. А потом он придумал еще лучше – он никуда не падал, а действительно встретил какую-то девушку, которая над ним подшутила – прибалтийская националистка подшутила над русским…


– 3 –

Петро попытался еще раз связаться с аэродромом. И на этот раз ему удалось! В наушниках затрещало, и он услышал голос Иншакова.
– Петро, прием! – кричал Иншаков. – Слышишь меня, Петро?!
– Товарищ полковник! – Сухофрукт обрадовался, что связь есть. – Товарищ полковник! Слышу вас хорошо!
– Петро! Прием! Слышишь меня?! – опять закричал Иншаков.
– Слышу, товарищ полковник! Товарищ полковник, у нас ЧП! Дроздов разбился!
– Сухофрукт! Прием! Слышишь меня?!
Петро понял, что связь только в одну сторону. Он слышал землю, а земля его нет.
– Алё! Сухофрукт! Если слышишь меня, хочу тебя обрадовать! Только что приехала твоя невеста из Прибалтики! Эх, Петро! Скрытный ты какой, оказывается! Скрывал от нас, от боевых товарищей, такую свою красавицу! Скрывал от нас, что у тебя свадьба на носу! – Иншаков засмеялся.
– Какая невеста?! – удивился Петро. Он забыл, что полковник его не слышит. – Какая еще невеста?!
– Ну ты и дал! – продолжал Иншаков. – Хорошая девчина, только бледненькая немного. – Он опять засмеялся. – И зовут смешно… Яна Вишняускас!.. А-ха-ха! Вишняускас и Су-хофрукт! А сын у вас будет Компотус! А-ха-ха! Ждет тебя! Быстрей бы уж, говорит, прилетал! Ну, я отключаюсь!
У Петра перехватило дыхание. Будто ему горло перетянули резиновым жгутом. Он выпустил штурвал и схватился за грудь. Его глаза как будто кто-то выталкивал изнутри. Шпок! И стало темно.
Самолет накренился и полетел к земле.


– 4 –

Скрепкин поджал под себя здоровую ногу и, что было сил, лягнул ею наугад. Нота во что-то попала. Что-то хрюкнуло и ослабило хватку. Леня не стал смотреть, чего он лягнул, – смотреть было некогда, время шло на секунды. Леня заработал локтями и здоровой коленкой. Его туловище задвигалось вперед. До входа в подвал оставалось не так уж много. Но тело пронзала острая боль, а мозг туманился и готов был в любую секунду выйти из строя. Не сметь! – уговаривал Скрепкин тело и мозг. – Работать! Пока еще есть возможность… Осталось немного… Вкалывайте, суки…
Голова Лени наткнулась на кирзовые сапоги. Он поднял глаза и увидел над собой ухмыляющегося Хомякова с потухшим окурком между клыков. Игорь Степанович наступил сапогом Скрепкину на руку.
– Шкатулку! – он протянул ладонь.
– Хер тебе!
Хомяков надавил каблуком. Хрустнули раздавленные кости. Леня вскрикнул. В глазах почернело.
– Шкатулку! – повторил монстр в отставке.
– На! – Леня попытался здоровой рукой врезать ему снизу по яйцам. Но демон перехватил руку Скрепкина и сломал об колено.
У Лени осталась только одна здоровая опора – нога. Ой упал на землю, лицом вниз, и от боли и отчаяния зарыдал. Он понял, что проиграл, что он не выполнил задания! А на кону стоит кое-что большее, чем его жизнь и его боль!
Хомяков схватил Леню за пиджак, перевернул на спину, залез в карман, вытащил шкатулку, поднял над головой и захохотал!
– ХАМДЭР! ХАМДЭР! ХАМДЭР! – хохотал он…


– 5 –

От дикой перегрузки в ушах Сухофрукта лопнули барабанные перепонки. Страшная боль привела Петра в чувство. И в последние секунды он подумал вот такую трезвую мысль:
Может быть кто-то просто подшутил надо мной?.. Розыгрыш!.. Меня накололи, а я купился…
На этом трезвая мысль закончилась, чтобы уступить место тьме…


– 6 –

– ХАМДЭР! ХАМДЭР! ХАМДЭР! – Ирина обернулась и увидела Хомякова с поднятой к черному небу рукой. В руке была шкатулка!
Ирина развернула автомат в его сторону и нажала на курок. Щелк! Щелк! Щелк! Патроны кончились!
– Прикройте меня! – крикнула Ирина Юре и Абатурову и бросилась на Хомякова.
Она подпрыгнула и в прыжке врезала демону прикладом автомата по затылку.
Хомяков пошатнулся, но не упал и не выпустил из рук шкатулки. Он заревел! Он развернулся лицом к Ирине! Глаза его горели! Шерсть на голове встала дыбом! В одной руке он сжимал шкатулку, а из обрубка другой – выросла голова змеи с длинными острыми зубами и раздвоенным железным языком. Хомяков двинулся на Ирину.
Ирина перевернулась в воздухе и ударила Хомякова пятками в грудь. Она целилась в руку со шкатулкой, но в воздухе мгновенно перегруппировалась и ударила в грудь. Хомяков отлетел назад, но шкатулку не выпустил. Он, как Брюс Ли, кувырнулся в воздухе и приземлился на ноги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84